Ежи Эдигей - По ходу пьесы
Лицо арестованного исказила болезненная гримаса. Но он быстро овладел собой.
— Благодарю вас, пан прокурор. В таких случаях больше всего страдают дети. На них ляжет пятно: дети убийцы.
— Ваша жена обратилась в прокуратуру с просьбой разрешить свидание с вами.
— Нет! Никого не хочу видеть.
— На данной стадии следствия мы тоже против этого. Свидание будет разрешено лишь вашему защитнику. Пани Павельской в просьбе отказано. Кроме того, Павельская заявила, что от своих обвинений отказывается, что они были вызваны нервным потрясением в результате убийства и ее участия в нем. Она намерена воспользоваться также своим правом отказаться от дачи показаний на вашем процессе.
— Не понимаю.
— Кодекс предусматривает, что ближайшие родственники обвиняемого имеют право отказаться от дачи показаний. Ваша жена заявила, что намерена этим правом воспользоваться.
— Скажите ей, что может, если хочет, давать показания. Чем еще она мне навредит? Я сознаю свое положение и понимаю, что отсутствие одного свидетеля ничего не изменит.
— Должен также сообщить, — добавил прокурор, — что я ознакомил Барбару Павельскую с вашими показаниями, в первую очередь с письмом под заглавием «Моя биография». Она была потрясена.
Павельский вспылил:
— Зачем вы это сделали? Без моего разрешения?
— Это материалы следствия, — сухо заметил Ясёла, — и прокурор решает, показывать ли их и кому именно.
Поскольку мы стремимся выяснить правду, только правду и всю правду, я пришел к выводу, что следует показать этот документ лицу, которое сыграло в трагедии одну из главных ролей. Думаю, это принесло пользу вам обоим. Теперь вы знаете мнение друг о друге. Если бы так же откровенно вы объяснились несколько лет или даже несколько месяцев назад, до трагедии на сцене «Колизея» дело бы не дошло. Безотносительно к тому, вы подменили пистолет или кто другой.
— Не понимаю.
— Речь идет как раз о том, чтобы все наконец понять в этом деле, — сказал прокурор, заканчивая очередной допрос Ежи Павельского.
После формальностей с протоколом арестованный был отконвоирован в тюрьму и снова водворен в камеру.
Глава IX. Второй пистолет
Очередной допрос подследственного состоялся четырьмя днями позже. Входя в хорошо ему знакомый прокурорский кабинет, Павельский сразу почувствовал, что в деле произошла новая перемена, и притом не в его пользу.
Машинистка совсем по-другому смотрела на него. Прокурор ответил на поклон легким кивком и сухо сказал:
— Садитесь.
Капитан милиции Витольд Лапинский, как обычно, сидел у окна, чтобы видеть лицо арестованного в полном освещении. Следователь не скрывал торжествующей улыбки. Павельский не ожидал неприязненного отношения со стороны людей, которые, как он думал, уже усомнились: так ли просто это дело, как поначалу казалось. Ведь во время последней беседы прокурор был любезен, даже доброжелателен — во всяком случае, так показалось Павельскому. Он говорил с ним о доме, о детях, пытался понять причины недоразумений между ним и женой. А сегодня вел себя совершенно по-другому. Павельский сидел на краешке стула, напряженный и сосредоточенный. Ждал, с какой стороны обрушится новый удар. И опасения его оправдались.
— Официально вас спрашиваю, — резко зазвучал голос прокурора, — признаетесь ли вы в убийстве Мариана Зарембы, которое произошло двадцать восьмого сентября? Спрашиваю, в частности, признаетесь ли вы, что, стремясь умертвить Мариана Зарембу, подменили пистолет системы «вальтер», заряженный холостым патроном, другим таким же пистолетом «вальтер» с пулей в стволе? А после этого, зная, что ваша жена, Барбара Павельская, по ходу пьесы «Мари-Октябрь» стреляет в Зарембу, вручили ей пистолет с боевым патроном с целью убить Мариана Зарембу?
— Я уже не раз вам говорил, что не признаю.
— Да, я слышал. И все-таки даю вам последнюю возможность. Признание вами вины и чистосердечное объяснение всех обстоятельств я готов воспринять как шаг, предпринятый совершенно добровольно, по вашей инициативе, являющийся актом раскаяния. Я учел бы это как смягчающее вину обстоятельство, определяя меру наказания, а суд, надо полагать, — при вынесении приговора. Не как прокурор, а как человек, как юрист, советую подумать.
— Я невиновен.
— Это окончательный ваш ответ?
— Да.
— Хорошо. Поступайте, как считаете нужным. Последствия ваших действий падут в первую очередь на вас.
Ясёла продиктовал машинистке фразу для протокола, несколько иначе изложив то, что сказал арестованный.
— Пани Янина, напишите, пожалуйста: «На поставленный прокурором вопрос отвечаю, что я невиновен и ничего не предпринимал с целью лишить жизни Мариана Зарембу. Я не заменял, в частности, пистолета с холостым патроном другим пистолетом с боевым зарядом и не вручал моей жене пистолета с пулей в стволе, вследствие чего на сцене был произведен выстрел, который привел к смерти Мариана Зарембы».
Машинистка быстро отстукала продиктованные ей слова.
— Такая формулировка протокола соответствует тому, что вы утверждаете?
— Да, пан прокурор.
— По вашему делу открылись новые, важные обстоятельства. Капитан Лапинский сообщит вам последние данные следствия.
Павельский повернулся лицом к сидевшему в сторонке следователю. Капитан поудобнее уселся и взял со стола папку. Не раскрывая, положил ее на колени.
— Должен признать, пан Павельский, что в ваших поступках была железная последовательность. Вопреки серьезным уликам, вопреки тому, что из всех, у кого была возможность подменить оружие, только вы могли ненавидеть Зарембу и желать его смерти, вы все-таки продолжали твердить, что невиновны. Дело дошло до того, что я, опытный в таких делах человек, начал спрашивать себя: не кроется ли за этим упорством истина? Вы рассчитывали — может, и правильно — на то, что в Польше суды неохотно приговаривают к смерти на основании косвенных улик. Этой практики придерживается в первую очередь Верховный суд, который, как правило, имея дело с такого рода процессами, смягчает приговоры воеводских судов и заменяет высшую меру наказания пожизненным или пятнадцатилетним тюремным заключением. Вы действовали хитро, дьявольски хитро. Но тактика ваша не принесла успеха.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — прервал Павельский рассуждения капитана.
— О вашем поведении во время следствия и позже, в ходе прокурорского расследования.
— Я не вел никакой игры. Я невиновен, не я убил Мариана Зарембу. Я много раз это повторял и буду повторять.
— Можете. Но теперь уж не найдется никого, кто в это хоть на секунду поверит. Мы располагаем бесспорными доказательствами вашей вины. Не косвенными уликами, пан Павельский, а неопровержимыми доказательствами.
— Интересно, какими? У вас весьма интригующая манера говорить загадками.
— Не пытайтесь иронизировать. Вы действовали ловко и предусмотрительно, но одного не учли в своих расчетах.
— Вы меня еще больше заинтересовали. — Павельский был настороже, весь в напряжении, хотя слова офицера милиции не вывели его из равновесия. — Чего я не учел?
— Простой случайности. Вы не приняли в расчет, что уборщица в театре, Янина Май, — особа весьма аккуратная, добросовестно выполняющая свои обязанности. Это вас и погубило.
— Вы выражаетесь, как пифия, — арестованному явно надоели непонятные для него речи капитана. — Я рад, что пани Май вам так полюбилась. Можете зачислить ее в управление милиции на должность уборщицы.
— Скорее в качестве сотрудника, специалиста по проведению обысков.
— Кажется, до меня дошло. Пани Янина при уборке что-то нашла. И это что-то доказывает якобы мою виновность. Может, вы наконец скажете, о чем речь?
— На одном из допросов, в моем присутствии, прокурор сообщил вам, что выстрел, которым был убит Заремба, произведен не из пистолета, принадлежащего директору Станиславу Голобле, а из другого, тоже системы «вальтер». Прокурор сказал также, что поиски первого пистолета оказались безуспешными, хотя весь театр был тщательно обыскан.
— Очень хорошо помню.
— Вот именно. Вы сказали тогда, цитирую: «Директорский пистолет давно лежит на дне Вислы или заброшен в такое место, где его и до конца света не сыскать».
— Может, что-нибудь в этом роде и сказал. Во всяком случае таково мое мнение.
— Вы оптимист, пан Павельский.
— Вы нашли пистолет директора Голобли? — Арестант задал вопрос без особого интереса. — Поздравляю.
— Надо признать, что нашли не мы. Пистолет обнаружила Янина Май во время уборки. Вы весьма ловко его запрятали.
— О-о-о!
— Для нас было с самого начала ясно: если убийцей были вы, значит, пистолет находится в театре. Если убил кто-то другой, оружие из «Колизея» успели вынести. Из шестнадцати человек, которые теоретически могли подменить пистолет, только у вас не было возможности вынести его из театра. После подмены пистолета вы ни на минуту не отлучались. После убийства были задержаны милицией и находились под арестом. Вы были настолько предусмотрительны, что учли в своих расчетах и эту вероятность. Поэтому при первом обыске оружие не было найдено ни при вас, ни в ваших вещах. Других актеров и служащих театра не задерживали и не обыскивали. Они могли спокойно вынести пистолет или сразу после спектакля, или, припрятав на время в театре, на следующий день. У вас такой возможности не было. Поэтому надо было заранее оборудовать тайник, чтобы пистолет при обыске не нашли. Надо признать, это вам удалось. Целая группа работников милиции, лучших наших специалистов, несколько часов обыскивала театр, от подвалов до чердака. И безрезультатно. Оружия не нашли. Только вас погубила случайность. Уборщица, пани Май, обнаружила тайник и нашла пистолет. Вот он.
