Стивен Соломита - Взмах ножа
Вилли непрерывно крестился.
— Боже мой, — воскликнул он. — Это же Энрике Энтадос. Мужик, это Энрике Энтадос.
Мудроу остановился, но сразу же остыл.
— Повтори.
— Это Энрике Энтадос.
Глаза Мудроу заблестели. Это была удача. Больше чем удача. Почти счастье. Но игру надо доигрывать до конца, и он жестко произнес:
— Если попадешься мне еще раз, это будет Вилли Колон. Понял? А теперь проваливай.
Вилли не заставил просить себя дважды. Он развернулся на месте и бросился к лестнице. Мудроу подождал, пока мальчишка убежит, и повернулся к Рите.
— Иди в машину. Возьмешь рацию, нажмешь кнопку рядом с микрофоном. Скажешь: «Машина 205 вызывает участок». Жди, пока не ответят. Вероятно, там сейчас Боб Пелегрино. Скажешь ему, что сержант Мудроу в подвале дома номер 165 на Клинтон обнаружил труп. Нужна группа экспертов. И добавишь, что опасности нет. Сможешь?
— Конечно, смогу. — Рита, как Вилли, с облегчением выбежала из подвала, подальше от Энрике Энтадоса.
А Мудроу только и надо было остаться с трупом без свидетелей. Он расшвырял оставшиеся обломки, чтобы можно было приступить к делу. Быстро обшарил карманы, выругался, когда ничего не обнаружил в штанах, но из куртки вытащил два оранжевых билета. Усмехнувшись, он прочитал название кинотеатра «Риджвуд» и положил их себе в карман. Теперь приедет патологоанатом, станет жаловаться на неудобства, эксперты оцепят дом в поисках улик, которым суждено сразу же отправиться в архив. Давнее преступление. Незначительное происшествие во вторник вечером.
Он вдруг почувствовал себя виноватым. Заставил Риту пройти испытание, куда более трудное, чем предполагал. А вдруг она бросит его после такого шока? Он постарается, он загладит вину. Эпштейн подождет несколько дней, а он возьмет небольшой отпуск, и они с Ритой махнут в Атлантик-Сити, где у него приятели. Они займутся рулеткой, картами и любовью.
На какое-то мгновение мечты отвлекли Мудроу, но приближающийся звук сирены вернул его к действительности — перед ним было тело Энрике Энтадоса.
Глава 8
В пятидесятых годах бруклинский район Вильямсбург был со всех сторон окружен другим, не менее нищим районом Бедфорд-Стейвезант, населенным неграми. Именно здесь, на Флашинг-авеню, где проходила граница между двумя районами, уличные банды собирались, чтобы совершить ритуал посвящения мальчика в мужчину. Тогда у них еще не было огнестрельного оружия, пользовались в основном бейсбольными битами, цепями и ножами. В ходу были радиоантенны — их скалывали с машин одним ударом, — которые пронзительно визжали, впиваясь в тело противника. В ночной темноте антенны были абсолютно не видны.
На западе и востоке Вильямсбурга издавна теснились крупные и небольшие предприятия. На этих заводах, заводиках, в мастерских работало большинство жителей Вильямсбурга. Но после войны около пятидесяти заводов закрылось, и в районе остались только гаражи и складские помещения, которые не отапливались зимой, не вентилировались летом, так что ни о каком местном профсоюзе и речи быть не могло.
Бруклинский Гринпойнт расположен севернее Вильямсбурга. Это рабочий квартал, где жили главным образом итальянцы и поляки, но в шестидесятых годах там появились первые пуэрториканцы, которые постепенно заняли весь район от Ист-Ривер до бульвара Мак-Гиннес. Без крови тут не обошлось: коренное население встревожило появление новых соседей, и, чтобы оградить своих жен и детей от латинос, людям случалось пускать в ход оружие.
Но у пуэрториканцев не было иного выбора. В Вильямсбург им пришлось переселиться под давлением другой этнической группы. Евреи-хасиды, которыми руководил раввин Шонберг, начали переезжать в Штаты вскоре после войны. Сначала они поселились в Нижнем Ист-Сайде на Манхэттене, где их поддержали соплеменники, уже давно там осевшие. Но Нижний Ист-Сайд в то время был заселен довольно плотно, хотя квартплата от этого не снижалась, а работу пойди поищи. К тому же большинство осевших там евреев открыто нарушали Закон Моисеев. Они не отказывались от свинины, а их дети общались с детьми неверных. Раввин видел таких евреев в Европе. Нового в этом не было ничего. Он решил, что еще одно переселение его народ переживет, и возглавил поход длиной в две мили через Вильямсбургский мост в Бруклин, в район, где никогда не было ни одного еврея.
Выглядели они странно, эти хасиды. Одевались в черные костюмы, болтавшиеся на них, и белые рубашки без галстуков. Казалось, что свои черные пальто они носят, не снимая, зимой и летом. Длинные неопрятные бороды с пейсами — впечатление, что они явились из вечности, независимо от намерения владельцев, — придавали им высокомерный вид, оскорблявший местных жителей. Хасиды учились в своих школах, ходили в свои магазины, покупали исключительно кошерные продукты. Их женщины в день свадьбы брили головы, носили длинные платья и толстые чулки, воплощая собой асексуальность, что смертельно оскорбляло испанских девушек и их приятелей. Но было особенно возмутительно, что в районе, где с рабочими местами было довольно туго, они помогали друг другу в делах.
Понятно, что евреи сразу стали подвергаться обструкциям. Шпана из бруклинского гетто видела в них безоружных, а потому беззащитных жертв. Они не задумывались о том, что этим людям некуда уходить, что мир, в котором они жили раньше, сначала испепелил Гитлер, потом уничтожил Сталин, и единственное, что им оставалось, — умереть на улицах Бруклина. Будучи невеждами, местные бандиты не понимали и другого: эти люди пережили смерть своих близких, своих мужей и детей. Они видели, как вешают, расстреливают, забивают до смерти целыми семьями. На их глазах немецкие солдаты отправляли малышей в печь. Что им был теперь какой-то там хулиган?
Богатство пришло к ним быстро. Сначала они скупали мелкие склады и открывали на их месте мастерские — шили рубашки, вязали свитеры. Потом начали скупать дома улицами. Построили школы и синагоги, а для раввина — единственный на всю округу особняк. Дом окружали газон и белая стальная ограда, и для хасидов он был воплощением идеи оседлости. Раз уж им нельзя вернуться в Европу, если историческую родину не возродить, почему бы не способствовать идеям хасидов — и самим хасидам — в Вильямсбурге.
Двадцать лет не затухала здесь вражда, хотя проявлялось это, как правило, только на выборах. С точки зрения пуэрториканцев, у хасидов были две непростительные ошибки. Во-первых, они считали себя выше своих темнокожих соседей, а во-вторых, даже не пытались этого скрыть. Когда Рональд Чедвик начинал свою карьеру, Нью-Йорк уже тридцать лет пытался решить конфликт между этими этническими группами, но в моменты, когда оскорбления переходили в драку, городские власти ничего не могли сделать, кроме как развести противоборствующие стороны. Не сдавались только политики. В Вильямсбурге жили избиратели, черные избиратели, и с ними надо было считаться. Классическим примером и самой проблемы и ее решения стал проект жилого квартала Роберта Вагнера, где предполагалось построить около двухсот квартир за счет бюджетных средств. Такое произошло впервые за много лет, и борьба за возможность там поселиться началась еще до того, как со строительной площадки снесли старые постройки.
Главный аргумент был такой: что евреи богаты, все знают, а поскольку дома предназначены для бедных, евреев следует исключить из списка. В результате пришлось создать особую комиссию, призванную выяснить, кто бедный, а кто нет. Хасидская община в свою очередь возмущалась по поводу того, что теперь им придется жить бок о бок с латинос, с неверными. И городским властям пришлось чуть ли не всех полицейских евреев направить патрульными в квартал Вагнера.
Переговоры длились два года. Шли бесконечные собрания, на которых звучали самые разные доводы на испанском, на идише, на английском. Наконец пришли к решению, в котором никто никогда не сомневался: квартиры поделить поровну, так что на каждом этаже евреи должны жить в соседстве с пуэрториканцами, а то и с неграми. Политикам оставалось совершить дежурные визиты, приумножив свою популярность в районе, а также сфотографироваться для газет. Великое событие было назначено на десять часов утра в воскресенье первого апреля. На церемонии ожидались мэр, президент городского совета, глава округа, сенатор Герман Госалес и сам раввин Шонберг. Речи подготовили, журналистов пригласили и, чтобы никто не ушел раньше времени, объявили заранее о небольшом банкете в заключение торжества.
Естественно, история, связанная с кварталом Вагнера, вызвала огромный интерес прессы, и легко догадаться, что не осталась без внимания со стороны радикальных кругов «Американская красная армия». Другие, более многочисленные организации, как например, прокоммунистическая рабочая партия, направили своих представителей для участия в борьбе угнетенного меньшинства против еврейской общины. Музафер повел себя иначе, выбрав позицию в чем-то выжидательную. Масштабы сборища, которое ожидалось, вдохновляли заранее, и он уже позаботился о сюрпризе для присутствующих.
