Жан-Франсуа Коатмер - Я убил призрака
— И с тех пор ты его не видела? — не унимался Арле.
— Нет. Позавчера я отправилась в Ман и успела поговорить с ним по радио, когда была связь, в четыре часа. Он подтвердил, что вернется двадцать третьего, то есть вчера. И добавил, что ты позвонил ему и предупредил, что вынужден задержаться на несколько дней в Германии и прилетишь не раньше начала января.
— Какова сволочь!
Правда капля за каплей просачивалась в его сознание. Роберта, раскрыв рот, в недоумении хлопала глазами.
— Почему? Он что, обманул?
— Продолжай. Что было потом?
Арле сам удивлялся, что голос его остается твердым. Ведь он уже догадался, что услышит дальше, и боялся, что догадка подтвердится.
— Можешь себе представить, как я растерялась! Пропал наш рождественский ужин! Весь вчерашний день я злилась! А сегодня утром решила: хватит киснуть. Прочь, хандра! Если встречать Рождество без мужа, так хоть у себя дома. Гуильё, конечно, место славное, но там особенно не повеселишься! Ни тебе газет, ни телефона — глухомань, одним словом. Я вела машину весь день. Дороги после дождя превратились в кашу. Поэтому я так долго ехала и только что вошла в дом. А ты? Ты когда вернулся?
Арле задумался, стиснул зубы.
— Значит, Эдуар не знает, что ты в Абиджане?
— Нет… Хотя что это я! Теперь, конечно, знает, ведь я предупредила слуг в Гуильё, что возвращаюсь домой.
— Ты кого-нибудь встретила в городе?
— Никого. Было уже темно, когда я подъехала к Аджамэ. В доме тоже никого не было. Где Салику?
— Значит, ты никого не видела…
Арле закрыл глаза. Он не выпускал из рук вспотевшей ладони Роберты.
— Иди ко мне.
Он прижал Роберту к себе, вдыхая ее аромат.
— «Диориссимо»… Я по запаху духов догадался, что ты вернулась. Еще не видел тебя, но уже понял, — он еще крепче сжал ее в объятиях, — понял, что ты не умерла.
Роберта вздрогнула и слегка отстранилась от мужа. Опять в ее взгляде промелькнуло беспокойство.
— Умерла?
Она рассмеялась, но принужденно и хрипло.
— Я видел твою могилу на кладбище в Аджамэ. Гвоздики на ней уже завяли.
В груди у Арле что-то надорвалось, и он залился тихими горючими слезами.
— Аль, милый!
Роберта, ничего не понимая, в испуге глядела на него. Она никогда не видела, чтобы он плакал.
Наконец Арле поднял голову. Словно камень свалился с его души. Он ласково смотрел на жену обновленным взором, очищенным слезами, которые он слишком долго сдерживал. Всего несколько минут назад он метался, как измученный шмель, повсюду его подстерегали призраки, но теперь он прозрел, он во всеоружии и уже разогнал призраков.
— Роберта, выслушай меня.
И он рассказал ей все: о телеграмме Эдуара, об утопленнице, о своих подозрениях, о расследовании Вотье и его исчезновении. Однако в последний момент из стыдливости умолчал о фотографии. Он не спускал глаз с Роберты. Недоверие, изумление, страх сменялись на ее сосредоточенном нежном лице. И наконец, содрогнувшись от ужаса, она вскричала сдавленным голосом:
— Да ведь он сам позвал меня в Гуильё… Чего же он хотел?
Зубы ее стучали. «Бледна как мертвец», — невольно подумал Арле. Нет, живая, живая! Он еще крепче обнял жену, прижался к ее теплой коже.
— Роберта…
Ужасно, но откладывать больше нельзя. Придется бить по больному месту.
— Роберта, скажи мне всю правду. Даже если будет нелегко! Иначе мы не выберемся из тупика.
Роберта спрятала лицо на груди Арле. Она ждала вопроса, заранее зная его…
— У вас с Эдуаром…
Комок в горле мешал ему говорить. Он словно всадил нож в плохо зарубцевавшуюся кровоточащую рану. Роберта дрожала в его объятиях. Арле ощутил на шее теплые капли и понял, что Роберта тихо плачет.
— Ты что, была его любовницей?
До него это дошло только что, когда она рассказывала о своей поездке в Гуильё. Сотня незначительных деталей вдруг выстроилась в один ряд, словно подчиняясь незримому сигналу.
— Когда?
Нож бесстрастно проник в трепещущую плоть. Слова Роберты бессильно бились в его грудь: она перешла на едва слышный шепот. Ему пришлось нагнуться, чтобы разобрать ее речь.
— Задолго до твоего приезда. Я проработала в конторе всего два или три месяца. Эдуар приехал в город на проверку Он сразу заинтересовался мной, добился, чтобы мне прибавили жалованье. Засыпал меня знаками внимания… Иногда по вечерам он приглашал меня в ресторан. Мы возвращались поздно. Все это было так ново для меня. До тех пор я была скромной машинисткой, получавшей шестьдесят тысяч франков в месяц. Ну и вот…
Роберта рыдала. Арле с трудом разжал челюсти.
— А после того, как я… как мы…
— Никогда, Аль! Сам знаешь! Ты мне веришь?
Роберта подняла голову. Арле открыл глаза и увидел ее заплаканное лицо. В уголке губ — смазанная помада, точно подтек крови.
— Верю, Роберта.
Теперь многое объяснялось. Например, подчеркнутая, коробившая Арле неприязнь Роберты к его брату, ее недовольство каждый раз, когда он к ним приезжал. Сразу после свадьбы, вспомнил Арле, она настояла на том, чтобы Эдуар не ночевал на вилле. Раньше такое иногда случалось: у Эдуара была своя комната рядом с кабинетом. Из-за этого они с Робертой чуть в первый раз не поссорились. Он не понимал, считал ее эгоистичной, взбалмошной. Ну и дурак же он был! Подумать только, сколько раз, уезжая по делам, он сам уговаривал Роберту провести несколько дней на лесосеке. Она всегда противилась, так что, когда в начале месяца Эдуар снова заговорил о Гуильё и Роберта согласилась, Арле несказанно удивился.
— Он заставил тебя к нему поехать?
— Да.
— Он тебя шантажировал? Показывал снимок?
Роберта вздрогнула и опустила глаза.
— Я все знаю, Роберта. Уже два дня. Эдуар сам взял на себя заботу меня просветить.
— Вот скотина…
— Расскажи мне все, Роберта. Как бы это ни было тягостно для нас обоих… Я должен знать…
Она пожала плечами, не поднимая глаз.
— Это было так давно. Мы устроили пикник. Он предложил пойти искупаться на пляже клуба… клуба нудистов…
— Так.
— Говорил, что там будет спокойно. Потом…
Она снова вздрогнула и впилась пальцами в подлокотник кресла.
— Я не очень хорошо помню. Наверно, он напоил меня… Я не хотела… На следующий день я потребовала у него пленку. Он мне ее принес — по крайней мере, я тогда так думала. Я тут же изорвала ее у него на глазах. Он засмеялся, потом попросил прощения. Больше он никогда не заговаривал об этом. До того вечера, когда пришел обсуждать твою поездку в Германию. Он отозвал меня в сторону и сказал, чтобы я приехала к нему в Гуильё. Я отказалась. Тогда он показал негатив и приступил ко мне с угрозами, догадываешься с какими. Я была у него в руках!
— Настоящую пленку он сохранил, — сказал Арле. — И проявил совсем недавно: фотография, которую он мне дал, была свежей.
— Но зачем он тебе ее показал, тебе-то?
Арле и сам задавался этим вопросом, но убедительного ответа не находил. Впрочем, многие подробности еще ускользали от него. Например, какую роль тут сыграл Салику:. его предательство как-то не увязывалось со всем остальным.
— Не знаю. Разве что хотел таким образом вытравить память о тебе, тот образ, который я хранил в душе… Он никогда меня не любил. Еще в детстве завидовал мне. Я не помнил зла, думал, что с годами… Но и с годами Эдуар не изменился. И уж конечно, он никак не мог смириться с тем, что мы с тобой счастливы.
Арле посмотрел на Роберту.
— Там бы он снова тебя заполучил. Ты была бы в его власти…
— Нет!
— Тогда он бы тебя убил! Да, он все рассчитал. Он убил бы тебя, и никто бы никогда не узнал… Не забудь, ведь для всех ты мертва, тебя похоронили…
Роберту опять пробрала дрожь. Она нашла руку Арле и вцепилась в нее. «Похоронили», — подумал Арле. Он сам видел холмик красной земли под кокосовыми пальмами в Аджамэ. Там покоится утопленница.
— Она была сложена как ты, твоего возраста, с такими же светлыми волосами…
Он думал вслух. И вдруг его осенило. Утопленница, безымянная жертва, чье тело никто не востребовал… Да это же Малу, девушка из «Калао»…
— Да, это Малу. Он завлек ее куда-нибудь и убил. Покойница, из-за которой не будет никаких неприятностей! Он знал, что они там, в «Калао», скорее онемеют от страха, чем сообщат в полицию об исчезновении. Известно ли им что-нибудь? Фонтен думает, что нет. Если бы не Вотье… Он этой ночью взял правильный след, и Эдуар не остановился перед тем, чтобы убить и его.
В приступе ярости Арле вскочил, кинулся к секретеру и схватил телефонную трубку. Роберта следила за ним.
— Что ты собираешься делать?
С трубкой в руке Арле задумался. Его первым побуждением было известить Фонтена. Но теперь он заколебался. Половина девятого. Фонтен, конечно, выслушает его: «Звоните, не стесняйтесь, мой телефон 32–41». Дома ли он? Да, он сказал, что будет справлять Рождество у себя. Вот только как ему втолковать, что Роберта жива? Что труп подменили? Так сразу не объяснишь. Фонтен примет его за сумасшедшего! Как сегодня утром…
