Виктор Пронин - Банда 3
— Вот так.
— Если бы ты знал, как я сожалею о прежних временах, когда ты раскачивался от пьянства!
— Я тоже о них сожалею... Но это была молодость, Павел Николаевич.
— Тогда все прекрасно! Молодость вернется" Худолей.
— Вы думаете? — с надеждой спросил эксперт.
— Уверен. Давай подробности — что, где, когда, сколько?
— В нашей кладовке, если вы помните, лежат, вешдоки... Вещественные доказательства, другими словами...
— Да знаю я, что такое вещдоки! — с раздражением воскликнул Пафнутьев. — Дело говори!
— Во время обыска, если вы помните, были изъяты взрыв-патроны... Упаковка... Двенадцать штук...
— Ну? — произнес Пафнутьев, охваченный дурными предчувствиями. Он прекрасно помнил эти роскошные, красивые в своей убойной мощи патроны, изготовленные в какой-то чрезвычайно развитой стране. В цилиндр размером с телефонную трубку были вмонтированы часы, которые позволяли устанавливать время взрыва. Пришел ты, к примеру, в кабинет к плохому человеку, изловчился, сунул ему в тумбочку, в корзину для бумаг, в книжный шкаф, в холодильник, в портфель, под креслом выискал симпатичное местечко — и ушел. А ровно через два часа с четвертью, или через час с половиной — как ты сам того пожелаешь, раздается мощный взрыв, от которого мало что уцелеет. Дом, конечно, уцелеет, но от кабинета и его обитателя останутся одни воспоминания. Упаковку таких патронов удалось изъять во время одного из обысков в коммерческой палатке, торговавшей поддельной водкой и отвратительной бельгийской колбасой. Теперь Худолей докладывает, что патроны пропали. А Пафнутьев сам на них глаз положил, уж больно они ему понравились, и подумал он, преступно подумал о том, что патроны эти могли бы в трудную минуту очень пригодиться.
— Значит, так... Открываю я сейчас дверь... В порядке была дверь, замки не повреждены, следов отжима нет, да там и невозможен отжим, и в кладовке все в порядке... А пакета нет.
— Но его же невозможно унести в руках!
— Почему? — слабо улыбнулся Худолей. — Очень даже запросто. Этот пакет и в сумку поместится, и в портфель, а если завернуть его в газету, то он вполне сойдет за связку книг, коробку от обуви. И потом, знаешь... Он же мог их по одному выносить, если так легко в кладовку проникает.
— Так, — крякнул Пафнутьев. — Так, — повторил он, положив тяжелые кулаки на стол. — Когда у тебя пропала фотопленка, мы знали кого подозревать, правильно?
— Знали, — кивнул Худолей.
— Кого подозреваем сейчас?
— Паша, — Худолей решился, наконец, назвать Пафнутьева по имени, как он называл его в прежней своей плохой и недостойной жизни. — И тогда, и сейчас проделал свой... Наш.
— С ключами у тебя порядок?
— Паша! — Худолей прижал к груди худенькие голубоватые ладошки. — Как перед Богом!
— Не надо так высоко... Опустимся пониже... Кто знал об этих прекрасных патронах? Ах, какие были изделия! — сам себя перебил Пафнутьев. — Какие патроны! — простонал он. — Помнишь? Верхний колпачок поворачиваешь, напротив риски устанавливаешь время, через сколько часов и минут должен произойти взрыв... И пожалте! Хоть лучшему другу в машину сунь, хоть под воду, хоть в унитаз... Взрыв произойдет неизбежно! А, — крякнул Пафнутьев. — Жаль! Так кто же все-таки о них знал?
— За мной тупик, — скорбно сказал Худо-лей. — Со своими приятелями я порвал... К сожалению. Да они и не интересуются такими вещами, у них другие забавы.
— Помню, — кивнул Пафнутьев.
— Знать о патронах мог только человек, который участвовал в той операции, — Худолей исподлобья посмотрел на Пафнутьева, давая понять — от тебя, Паша, цепочка тянется.
— А кто участвовал? — спросил Пафнутьев. — Ты да я! И все!
— И двое оперативников, — подсказал Худо-лей негромко, но настойчиво. — И двое понятых, которые протокол подписывали... Оперативники приехали на машине, там был водитель...
— И нас с тобой Андрей привез...
— Вот-вот, — произнес Худолей, продолжая в упор смотреть на Пафнутьева. — Уже с десяток набирается...
— Пропала вся упаковка? — уточнил Пафнутьев.
— Да, с коробкой вместе.
— Двенадцать патронов?
— Было двенадцать, — поправил Худолей. — Но два мы использовали, испытали, так сказать, изделие... В коробке осталось десять. Вот они и пропали. Теперь будем ждать взрывов. Эти взрывы не спутаешь с другими.
— Так... Наверняка узнаешь?
— Да, Паша. Там очень своеобразная взрывчатка... Есть и еще признаки. Не ошибусь, не боись.
— Сегодня заметил?
— Только что.
— А когда их могли взять?
— Если честно — в течение последней недели. Я видел их, когда готовил заключение. Еще раз сходил посмотреть. Это было пять дней назад. Все они были на месте. В тот день Неклясов приходил, помнишь?
— Ну что, будем менять замок?
— А чего его менять? — Худолей передернул плечами и грустно уставился в окно. Но, помолчав, снова в упор посмотрел на Пафнутьева. — Помнишь историю с банком «Глобус»? Они замки поставили, каких свет не видел. Половину окон кирпичом заложили. Решетки из нержавейки на окнах поставили. Окна в подвал бетоном залили. У каждой двери по два автоматчика поставили... Броневик пригнали из Германии. Все двери заменили на стальные. И сигнализацию установили такую, что милиция дважды приезжала — мышь где-то пискнула... А чем кончилось? Бухгалтер взял все деньги и был таков. И до сих пор. Купил где-нибудь в Бразилии ресторан, балдеет на карнавалах, любуется, как черные красотки задами трясут...
— Ты хочешь сказать, — медленно проговорил Пафнутьев, — что у нас завелся внутренний враг?
— Да, Паша, — вздохнул Худолей. — Да. Или же у этого человека свои ключи, или же он воспользовался твоими.., моими. Заменишь замок, он опять использует твои же ключи, если ему что-нибудь приглянется. Думай, Паша, думай, — Худолей поднялся.
— Пиши объяснительную.
— Зачем?
— Будем оправдываться. Нам же отвечать за эти патроны. Они во всех протоколах упомянуты. Мы не можем сделать вид, что их не было.
— Списать их надо, — подсказал Худолей. — Мы с тобой взорвали два? Взорвали. Напишем, что взорвали все двенадцать. Нарушим закон, сейчас все так делают.
— Нарушать можно... Но не так же часто!
— Думай, Паша, думай, — повторил Худолей и неслышно выскользнул из кабинета, осторожно притворив за собой дверь.
* * *Был уже вечер, синие зимние сумерки опустились на город. Вспыхнули фонари, на машинах зажглись подфарники, и сразу улицы стали наряднее и строже. Пафнутьев стоял у окна и смотрел вниз. Еще один день, суматошный и бестолковый, заканчивался, вот-вот должен был подъехать Андрей и отвезти его домой. Отношения с Андреем в последнее время почему-то сделались сдержаннее, разговоры получались обостреннее, причем без всяких на то видимых причин. Большого значения этому Пафнутьев не придавал, и без того хватало хлопот, а когда вспоминал, что надо бы поговорить с парнем, всегда получалось так, что было не до того. Так и тянулось. Постепенно он стал привыкать к новым отношениям, они сделались как бы даже нормальными, вроде иначе и быть не могло.
Пафнутьев увидел, как черная блестящая машина бесшумно вплыла во двор прокуратуры — приехал Андрей. В этот момент прозвенел телефонный звонок, который опять бросил его в кучу событий, опять нарушил течение времени, плавное и размеренное.
Звонил Шаланда.
— Паша? — спросил он. И лишь по одному этому словцу Пафнутьев понял — что-то случилось. Голос у майора был сипловат от волнения, в трубке слышалось его возбужденное дыхание, будто Шаланда бежал к телефону. — Опять беспокою тебя.
— И опять некстати, — проворчал Пафнутьев, уже настроившийся на неторопливый вечерний лад.
— Терпи, Паша, терпи! — Шаланда, казалось, был счастлив, что ему удалось подпортить Пафнутьеву вечерние планы.
— Ладно, не тяни... Что там у тебя?
— Взрыв.
— Где? — спокойно спросил Пафнутьев, он напрягся, насторожился, потому что взрывов, неожиданных и непредсказуемых, он ждал каждый день после того, как обнаружилась пропажа в хранилище прокуратуры.
— В банке.
— Фердолевский? — спросил Пафнутьев.
— Откуда знаешь? — Шаланда был удивлен столь точным попаданием.
— Ждал, — сказал Пафнутьев.
— Давно?
— Уже неделю... Откуда звонишь?
— С места происшествия.
— Сейчас подъеду. — И Пафнутьев положил трубку.
Худолей оказался на месте, тоже не успел еще уйти. Сидел в фотолаборатории и с какой-то обреченностью перебирал снимки.
— Знаешь, Паша, о чем я думаю, — сказал он, увидев в дверях Пафнутьева. — Я думаю о том, что жизнь наша, в конце концов, сводится к одним лишь воспоминаниям... И живем мы, и совершаем что-то, общаемся и любим лишь для того, чтобы потом было что вспомнить. Тебе не кажется? — Худолей поднял на Пафнутьева затуманенный взор и печально улыбнулся.
— А знаешь о чем я думаю? Я думаю о том, что прогремит следующий взрыв.
