Фридрих Незнанский - Финиш для чемпионов
19
— Мама! — донесся из прихожей голос Нади.
Елена Степановна на кухне подскочила с табурета, едва не поцарапав палец теркой, которой она строгала для дочери легкий витаминный ужин из одного зеленого яблока и двух бананов средней величины. Такой оттенок голоса она узнавала безошибочно: он неизменно служил приметой несчастья. Наденька потеряла варежки на прогулке в детсаду; на Наденьку напали дворовые хулиганы; Наденька растянула связки голеностопного сустава на тренировке… И как обычно, откликаясь на тревожный зов, прямо в клеенчатом фартуке, разукрашенном бананово-яблочной кашицей, Елена Степановна выскочила в тесную прихожую их малогабаритной квартиры, готовая немедленно действовать: броситься на поиски новых варежек или эластичного бинта, бежать разбираться с обидчиками, совершить любой другой, единственно необходимый поступок. Девочка моя родненькая, что с тобой? Что мама должна сделать для тебя?
Надя не выглядела заболевшей или травмированной, несмотря на красные от внутреннего жара волнения щеки. Три шага по направлению к матери она сделала легко, не спотыкаясь, без напряжения, характерного при боли в поврежденном суставе, — и бросилась матери на шею, не боясь запачкать о фартук новое платье, купленное в ГУМе нынешней весной. Эти безрассудные нежности окончательно повергли Елену Степановну в смятение.
— Надя, что это ты? Ты здорова?
— Здорова, — жалобно прохныкала Надя, содрогаясь от наконец прорвавшихся слез. — А вот таблетки принима-ала-а-а…
— Какие таблетки? — У Елены Степановны похолодело в груди. Завертелся, туманя голову, рой жутких предположений, вплоть до того, что Надя пыталась отравиться на почве несчастной любви или временных неудач в гимнастике. Как это могло произойти, ведь она была уверена, что дочь полностью ей доверяет? — Говори по-человечески! Тебе вызвать «скорую»? Промывание желудка? Ты можешь, наконец, объяснить…
Но Надя уже объясняла — скомканно, путано, перескакивая с пятого на десятое. Она по-прежнему не могла прийти в себя от наплыва событий. Ее поймали на приеме допинга! Точнее, она принимала допинг, и ее почти изобличили… вот только пробу крови взять не успели… В общем, дело было так…
Она до сих пор с трудом может представить себе лица тех двоих, мужчины и женщины, которые по выходе из автобуса на ее остановке заявили, что они действуют по поручению лаборатории «Дельта», и потребовали, чтобы художественная гимнастка Кораблина позволила взять у нее кровь на допинг. Надя была так потрясена тем, что им известно ее имя, что лица напавших на нее (она не могла воспринимать их по-другому) виделись ей в каком-то искажающем сиянии. Они были ужасные, ужасные! Мерзкие старик со старухой, будто из сказки братьев Гримм. Они тянули к ней свои скрюченные, сморщенные руки, раскрывали чемоданчик, в котором сверкали иглы и пробирки, багровые от чужой крови… Так, по крайней мере, показалось ей — даже если это был всего лишь предзакатный отблеск на стекле. Надя хотела броситься бежать, но застыла на месте, уверенная, что, если им известно ее имя, если им все о ней известно, будет только хуже, если она убежит. Это усугубит ее вину… Какую вину? Ну уж это не загадка! В кармане сумочки Нади болтается флакончик с таблетками… такими красивенькими, крошечными, словно предназначенными для кукол… Она с самого начала догадывалась, что€ это за таблетки, подозревала, что их прием не сойдет ей просто так.
И что теперь делать? Свалить все на доктора Боба? Что им какой-то доктор Боб! Хоть десяток докторов, а все-таки Надя сама за себя ответственна.
Неизвестно, что с Надей было бы, если бы не спас ее еще один незнакомец — третий. Теперь ей вспоминается, что он тоже был немолодым и не слишком-то красивым, но ей показался настоящим красавцем, когда осадил тех двоих. Он назвал их по фамилии — оказывается, это супруги Мурановы… Супруги Мурановы, Надя не могла не слышать о них, несмотря на то, что занимается художественной, а не спортивной, как они, гимнастикой. Неужели это они — такие страшные? Как они могут так нападать на Надю, ведь сами в прошлом были молодыми спортсменами? Третий человек сказал, что действия Мурановых незаконны, и тем самым они привлекли внимание частного охранного предприятия «Глория». Мурановы заговорили сразу громко и возмущенно, выражая желание встретиться с начальником этой самой «Глории», утверждая, что ничего незаконного в их действиях нет. Представитель «Глории» согласился с тем, что встретиться с директором им так или иначе придется…
Завершения спора Надя не услышала. Довольная тем, что в перепалке о ней забыли, она пошла в направлении своего дома. Сначала медленно, осторожно, потом — когда поняла, что ее отсутствия не заметят, — быстрей и быстрей…
И только в подъезде Надю заколотило в истерике: представила, что было бы, если бы у нее успели взять кровь на анализ. А может, это еще предстоит? Может быть, вот-вот в дверь позвонят супруги Мурановы, победно таща с собой лабораторию в чемоданчике? Ведь она приняла таблетки после полудня, лекарство все еще растворено в ее крови…
Как раз в эту секунду по квартире пронесся звонок в дверь. Резкий и требовательный. Надя испуганно прижалась к матери:
— Мамочка! Не открывай, это они за мной пришли!
— Глупости, Надя, — неуверенно возразила Елена Степановна, смущенная и расстроенная рассказом дочери. Подойдя к двери вплотную, она крикнула: — Кто там? Мы вызовем милицию!
— А что, на вас наехали бандиты? — раздался с лестничной клетки бодрый голос главы семьи.
Вдвоем дочь и мама бросились открывать замки и снимать цепочку. Глеб Сергеевич ворвался в прихожую, блестя по-летнему покрасневшей от солнца лысиной, невысокий, но деловитый и надежный, и принялся воинственно озираться: ну-ка, где бандиты, от которых надо защищать его дорогих девочек?
— Глебушка, — трагически заломила руки Елена Степановна, — твоя дочь принимала какие-то таблетки! Это у них называется допинг…
— Ленуся, — привычно приподнявшись на носках, муж чмокнул длинную и худую Елену Степановну в щечку, — давай обсудим это за ужином. — Он убедился, что непосредственной опасности нет, а значит, нет причин суетиться. Мужчина не должен допускать суеты. — Поставит кто-нибудь чайник? Я голодный, как тигровая акула.
— За ужином? Э… да. — Елена Степановна успела вспомнить, что специально для Глеба Сергеевича на плите разогревается (ой, наверное, уже выкипел!) вчерашний суп. — В самом деле, Надя, Глеб, пойдемте ужинать!
Суп, если честно, превратился в рагу, но это не вывело Глеба Сергеевича из равновесия. По профессии бухгалтер, он любил расставлять все по местам, кропотливо сводить дебет с кредитом, чтобы выяснять, хороши или плохи дела фирмы. И когда случившееся с Надей представили на его обозрение, он авторитетно заявил, что ничего по-настоящему плохого не произошло. И не произойдет. С одним условием: Надя должна расстаться с таблетками и никогда больше ничего подобного не принимать. Ни-ког-да. Кто бы ей их ни подсовывал, хотя бы даже тренер. Пусть она сейчас же даст в этом слово своим родителям!
Надя слово дала. Во-первых, она была послушной дочерью, во-вторых, сегодняшний вечер устрашил ее до такой степени, что она и сама по доброй воле приняла суровое решение: на время спортивной карьеры не прикасаться ни к каким лекарствам. Даже от головной боли. Уж лучше терпеть головную боль…
Семейный вечер завершился торжественным спусканием глянцевых таблеточек в унитаз. Наблюдая, как эти розовенькие штучки исчезают в водопаде спускаемой воды, Надя чувствовала, как отделяется, уходит от нее что-то лишнее, ненужное. А она и не догадывалась, как это ее тяготило…
Елена Степановна тоже наблюдала за исчезающими в водных потоках таблетками, только мысли ее были не о них. О других таблетках, официально продающихся в аптеке. Называются «фуросемид», мочегонные. Их Алла Александровна велела давать Наде, когда девочка лет в десять-одиннадцать неудержимо потянулась ввысь: рост гимнастике помеха! И вот, в результате того, что фуросемид на протяжении периода формирования организма вымывал кальций из костей, Надя осталась крошечной замухрышкой. Вопреки наследственности: Елена Степановна на рост пожаловаться не могла… А эти новые таблетки, полученные из неизвестно каких, вряд ли чистых, рук — что они готовы были сделать с ее дочерью? В какого урода, какую горгулью превратить?
Не раз и не два посещали Елену Степановну тягостные размышления: что дороже — здоровье или рекорды? Но и заставить Надю бросить спорт она бы не смогла. Слишком много вложено, чтобы отступать…
…Следующей насущной задачей следствия было — поговорить с Тихоном Давыдовым, которого упоминал Ярослав Шашкин. Однако сделать это оказалось совсем не легко: глава антидопинговой комиссии являлся, по-видимому, каким-то неуловимым мстителем! Мстил он конкретно Турецкому или всему правосудию в его лице, установить не представлялось возможным, поскольку от встреч Давыдов уклонялся с завидным постоянством и фантомасовой ловкостью. Когда ни позвонишь — то у него важное собрание, то совещание, то пресс-конференция, то еще какая-то необходимая хрень. Всякий раз глава антидопинговой комиссии усиленно извинялся, уверяя, что у него сейчас такой период, но, конечно, он рад будет ответить на все предложенные вопросы, надо немного обождать, как только, так сразу…Турецкий медленно, но верно свирепел. Со дня на день он собирался побеседовать с Давыдовым жестко и предельно по-мужски, откровенно спросить, что заставляет его избегать встречи, в конце концов, прислать официальную повестку, от которой не отвертишься, но всякий раз воздерживался: восстанавливать против себя важного, возможно, свидетеля было бы неумно.
