Анатолий Шестаев - Приключения Синегорова
— Давай-давай, Эдик, не стесняйся, а я пока видак включу, порнуху будешь смотреть?
Пятаку очень захотелось горячего кофе, а тут еще и печенье, и булочки. В конце концов он взял чашку, отхлебнул. Вкусно! Осмелев, взял булочку, но чуть не подавился.
— А что она, с чесноком?
— Это, наверное, рядом лежала, да ты ешь, не стесняйся и кино смотри, хочешь анекдот расскажу?
Так незаметно пролетело полтора часа. Никаких вопросов хозяин так и не задал. Но всему хорошему приходит конец. Так и Пятаку пришлось возвращаться в темную, душную камеру. Куржопа сразу кинулся к нему.
— Ну что так долго, что спрашивали?
— Видак смотрел да кофе пил, — ответил Пятак, улыбаясь, и присел на нары рядом с мужиком, который сидел у стенки и покуривал «Приму».
— Да ты что несешь? Какой видак? — взорвался взвинченный Куржопа.
— Да порнуху смотрели с опером, — оправдывался Пятак.
— Ни хрена себе порнуху! Может, он тебе и анекдоты рассказывал?
— Ну, рассказал пару, сейчас вспомню.
— Да пошел ты на хер со своими анекдотами. Что ты ему сказал?
— Да не ори ты, …я вообще ничего не говорил.
— Полтора часа и ничего не говорил, кому ты втираешь? Ну, смотри!
В это время мужик зашевелился и тихо спросил Пятака:
— Колбасу ел?
— Какую колбасу? Что ты несешь?
— «Краковскую», наверное, от тебя чесночком попахивает.
— Да не ел я колбасу, это булочка с чесноком была, а ты вообще кто такой? Вопросы тут задаешь.
— Да я-то никто, и зовут меня никак, так, странник одинокий, но люди меня знают.
Вмешался Куржопа:
— Слышь, Эдик, мы тут с Геной поговорили кое о чем, так он мне рассказал, кого и за что опера колбасой кормят и как их потом в камере чеснок выдает.
— Да вы что, обалдели? Какая колбаса, не было никакой колбасы! — заорал Пятак. — Кофе пил! Видак смотрел!
— Ну, теперь я пойду видак смотреть, — спокойно и как-то отрешенно произнес Куржопа.
Гена тут же посоветовал:
— Ты на себя ничего не бери лишнего, И адвоката требуй.
Пятак недоуменно уставился на него:
— Какого адвоката? Зачем? Вы что, одурели?
Гена тихо ответил:
— Я не знаю ваших дел и знать их не хочу, но что-то вы сильно дергаетесь и друг друга боитесь, кто-то первый сдаст. Оно и понятно: первому больше веры и послабление какое-то будет. Но люди так не поступают.
— Какие люди, ты о чем?
— А вот в дом попадешь, там тебя люди и встретят.
В это время дверь открылась, и вызвали Куржопу. Тот вскочил и ни на кого не глядя быстро вышел из камеры.
— Слабоватый пацан, расколется враз, — покачал головой Гена.
— А мне-то что делать? Сейчас всё на меня свалит, — забеспокоился Пятак.
— Может, сразу и не расколется, но через сутки дойдет точно, — задумчиво произнес Гена.
— Что же делать, что делать?
— Мочить его надо, если за вами что тяжелое.
— Кого мочить? Ты что?
— Напарника твоего, Славика, кого же еще?
— Ну ты совсем озверел, как это?
— А как делают, куртку на голову ночью — и придушил. Другой бы на твоем месте уже свое бы признал и не мучился.
Через полчаса доведенный этими разговорами до отчаяния, Пятак сидел перед начальником уголовного розыска капитаном Кривулиным и, торопясь, путаясь, признавался в совершенном ими преступлении. А в это время в другом кабинете Куржопа, утирая слезы и сопли, дописывал явку с повинной. Положив ручку, заикаясь спросил:
— Что мне теперь будет?
Ошеломленные таким поворотом дела, Паша и Андрей виду не подавали, и Паша ответил:
— Я бы тебя сам застрелил, но у нас суд гуманный, жить будешь.
Андрей молча встал и вышел из кабинета докладывать начальнику ОУР, Кривулин молча кивнул ему на стул и сказал Пятаку:
— Ну-ка еще раз расскажи.
И Андрей во второй раз в этот день услышал страшную и гнусную историю. Четыре дня назад к Будке подошел Виктор Нелюбин, приехавший из другого поселка, где он раньше служил в отделении милиции. Он предложил купить у него два килограмма промышленного золота. Будка сразу согласился, и они договорились встретиться на другой день и осуществить сделку. Виктор должен был принести золото, а Будка деньги. На следующее утро Виктор зашел к Будке в магазин и спросил, готовы ли деньги. Бандит сказал, что деньги на квартире у Пятака и надо за ними ехать, и в свою очередь поинтересовался, принес ли Виктор металл. Тот ответил, что принес, и они поехали на квартиру к Пятаку, На квартире Будка сразу потребовал золото, но Виктор попросил деньги вперед. Тогда взвинченный бандит выхватил из-за пояса пистолет и пригрозил застрелить его, если добром не отдаст металл. Виктор ехидно усмехнулся и сказал, что он предвидел подобный оборот и золото с собой не взял. И тут неожиданно для всех Будка вскинул пистолет и выстрелил Виктору в лицо. Пятак от неожиданности закрыл глаза, а Куржопа чуть не упал. Виктор покачнулся, но устоял, пуля пробила ему челюсть и вышла через шею. А разъяренный Будка махал пистолетом и кричал, что сейчас его добьет, если не скажет, где золото. Но Виктор, прижав платок к лицу, молчал. Тогда Будка велел своим подручным вывезти его в тайгу и там добить. Перепуганные от такого поворота событий. Пятак с Куржопой под руки вывели Виктора на улицу и усадили в машину. Тот не оказывал никакого сопротивления. Будка сел за руль, и они отъехали километров пять от поселка в лес по проселочной дороге. Там Виктора вытащили из машины, и Будка, подав пистолет Куржопе, велел застрелить его. Куржопа, ничего не соображая от страха перед бандитом, поднял пистолет и выстрелил в Виктора. Тот покачнулся, но снова устоял, потом прохрипел:
— Стрелять не умеете, сволочи.
После очередного выстрела Пятака Виктор еще стоял. Тогда Будка, обругав их, взял пистолет и выстрелил Виктору прямо в сердце. Тот покачнулся, постоял еще и только затем рухнул на землю. Будка велел каждому из них выстрелить еще по разу в лежащего. Добив его таким образом, бандиты оттащили труп в кусты и забросали ветками и снегом. Будка пригрозил им, что если проболтаются, убьет обоих. Сутки они пили и похмелялись, а потом пошли на дискотеку, где и были задержаны за мелкое хулиганство.
После таких признаний тут же закрутилась машина РОВД. Через 40 минут был задержан и арестован Будкин. Но золото так и не нашли. За взятие преступников начальник уголовного розыска и начальник РОВД были награждены ценными подарками.
Вечером за столом Матвеич, подняв стакан за Андрея, произнес;
Ты обойден наградой, позабудь!
Дни вереницей мчатся, позабудь!
Небрежен ветер — в Вечной книге жизни
Мог и не той страницей шевельнуть[7].
Потом молча помянули Виктора.
Босиком
В июле даже на Колыме жарко. И в один из первых июльских дней в разгар старательского сезона Синегоров, начальник отделения по борьбе с хищениями драгоценных металлов и минералов, а проще «валютного» отделения одного из колымских РОВД, известный в народе по отчеству Матвеич, поднимался на «уазике» по вконец размытой ручьями дороге вверх по перевалу.
«УАЗ» кидало из стороны в сторону, ветки кустарников били по стеклам. На пассажирском сиденье, вцепившись руками в поручень, сидел друг Матвеича Казимир, заядлый рыбак и охотник, все свободное время проводивший в тайге. Сейчас они ехали на разведку на один из золотоносных ручьев, где могли появиться «хищники». Это почти те же старатели, только добывающие золото так называемыми малыми формами (лотками и проходнушками). «Хищники» преследовались по уголовному закону и подлежали «отлову» и осуждению народным судом, который обычно приговаривал их к штрафу, условному сроку либо исправительным работам до полугода. Золото, естественно, поступало в доход государства. Судя по тяжести наказания, большого вреда «хищники» государству не причиняли, а, по мнению Матвеича, даже приносили пользу благодаря своему каторжному труду, но требовались показатели по этому виду преступления, и приходилось вылавливать по тайге незадачливых «хищников», которым по разным причинам не удалось устроиться в старательскую артель.
Среди них попадались и другие; у таких при виде желтого металла начинали трястись руки и глаза загорались дьявольским огнем. Чаще всего они пропадали безвестно в тайге, так и не найдя вожделенного кармана, полного золотых самородков. А может, кто и находил.
До перевала не доехали метров двести. Дальше дорога была покрыта двумя сплошными языками снега, ярко блестевшего над лучами солнца. Обувшись в болотники, друзья надели рюкзаки, закинули оружие за плечи (у Матвеича — карабин «Сайга», у Казимира — старая двустволка) и двинулись дальше пешим порядком.
Первый язык прошли по узенькой тропинке между таявшим снегом и головокружительной пропастью, усаженной огромными валунами. По другому языку пришлось идти прямо по снегу. Снег подтаял, покрылся коркой, и двигаться приходилось медленно, пробивая снег на каждом шагу, чтобы, поскользнувшись, не загреметь вниз метров так на 300–400. Зато было прохладно. Но вот снег кончился, и дальше тропинка метров через 10 превратилась снова в дорогу. «К концу месяца растает, и сможем уже на машине проехать», — подумал Матвеич, поджидая Казимира. Вокруг была такая красота, что только на Колыме и увидишь. Может, на Бали каком-нибудь и красивее, но здесь царила первозданная дикая суровая природа. Вверху на сопках лежал снег, вокруг цвели рододендроны, а внизу расстилался вечнозеленый кедровый стланик. Далеко в дымке синели сопки, парил орел, и тишина, оглушающая тишина. Чистый воздух, чистая вода.
