Андрей Кивинов - Высокое напряжение
Паша поднял с пола брошенный проездной.
– Ишь ты, а Леонид Семенович действительно ветеран, имеет льготный проезд.
Дядечка молчал.
– Вадик, давно этот деятель на вокзале кантуется?
– Ха! Регулярно.
Пацан, невзирая на малолетний возраст, был смекалист и остроумен,
Минут через пять в пикет зашли двое постовых и опер с вокзального отделения, но другой, не тот, с которым накануне беседовал Вовчик. Опер сразу узнал сидящего на урне дядечку.
– А, с прибытием, гражданин Купорос… Опять с пацанами шалил, старый развратник? Хорошо сидишь, кстати. Удобно? Давайте его к нам, мужики. Я попозже подойду, займусь половым воспитанием. Слышь, Купорос, готовься арии петь. Ба, Лизун, и ты тут? Не надоела раковая поза?
Лизун усмехнулся и выдал такую тираду трехэтажного мата, что Паша с Белкиным от неожиданности переглянулись и изумленно подняли брови.
– Мо-ло-дец…
Когда задержанного дядечку сняли с урны и вывели из пикета, опер кивнул Гончарову, указывая на дверь. Выйдя, он тихонько спросил у Паши:
– Где хапнули?
– Здесь, в метро.
– Порознь?
– Да.
– Плохо. Соскочить может, педик. Этот гад хитрый, как хорек. После того как мы его с пацаном прямо на дому прихватили, осторожный стал. Снимет на ночь квартиру где-нибудь, на вокзале быстренько с малолеткой договорится насчет этого самого, но адрес не даст. Ссыт, что пасут. Нас всех в лицо знает, гад. Только внизу, если все тихо, адресок прочирикает на ушко, а едет все равно один. Попробуй тормозни.
– А что тогда-то не оприходовали, в первый раз?
– Отоврался. Говорит, пожалел мальчика беспризорного, решил накормить. Сука! Яйца бы ему вырвать! Грамотный, сволочь, у него в загашнике три «ходки», все на сексуальной почве. Лизун-то что?
– Да не беседовали пока.
– Вообще-то, они тоже не шибко разговорчивые на эту тему. На протоколе не подпишется. Придется этому мудиле навтыкать да выкинуть. Даже на «сутки» посадить не сможем – инвалид. Вы-то какими судьбами к нам забрели?
– По своим вариантам. Нам пацан был нужен.
– Имейте в виду, мы этого трахальщика до утра продержим. Если вдруг Лизун на протокол даст по делу, брякните.
– Брякнем. Слушай, а почему Купорос? Он ведь вроде Иванов.
– Это пацаны придумали. Купорос тоже голубой.
– Послушай, пацан, мы в дедушку Дзержинского с тобой играть не собираемся и капать на мозги по поводу счастливого детства не будем. Нам, конечно, тебя жалко, но не хочется что-то сопли тебе вытирать. Это в ИДН пускай тебя лечат или в интернате. А у нас тут отделение по раскрытию убийств. Убийств. Яблоко хочешь? На.
Лизун вытер протянутое Пашей яблоко об свою рубаху и смачно впился в него зубами.
– Зря пугаете, товарищи. Мне еще четырнадцати нет. Закурить не будет?
– Вот стукнет четырнадцать, тогда и кури. А пугать мы тебя и не думаем. Зачем? Ты ж неглупый парень, смекнул, небось, почему тебя прихватили.
– А чего тут смекать? Вам не я, вам дядя Леня нужен.
– Дядя Леня остался за бортом, то есть на Московском вокзале, а мы приехали совсем в другой район. Кстати, сколько он отстегивал за сеанс?
– Последний раз обещал двадцать тонн да на..ал. Пятеру только дал, падла. А мне какое дело, есть у него «бабки» или нет? Я альтруизмом не страдаю.
Паша с Вовчиком снова переглянулись. Ни тот ни другой в двенадцать лет понятия не имели, что такое альтруизм.
– Молоток… Но, Вадик, дядя Леня нас не очень-то интересует. Нас, Вадик, интересует совсем другая личность. Кстати, не чавкай так, неприлично. В общем, сейчас мы обращаемся к тебе как к человеку взрослому, авторитетному и знающему.
– А почему про Гайдара не заливаете? Который в шестнадцать лет полком командовал?
– Не понял, это ты к чему?
– Нас в интернате, когда лечили насчет взрослости, всегда про него заливали.
– Мы не будем. А ты лучше не эрудицией сверкай, а ответь доходчиво и откровенно – Черепа знаешь?
– Конечно, его весь вокзал знает.
– Ну, прямо, так уж и весь. Ты не путай весь вокзал с вашей компашкой. А где же сейчас этот авторитет?
Лизун метко кинул огрызок яблока в урну:
– Еще есть?
Паша извлек из сумки яблоко:
– На. Что там с Черепом?
– Товарищи, мне еще жить хочется.
– Вадик, мы серьезные люди. Дальше этих стен ничего не пойдет. Купороса ты, кстати, вломил очень смело. Прямо как на очной ставке.
– А что мне Купорос сделает? И догнать-то не сможет. Мы в интернате стометровку бегали. Я за тринадцать и две делал. А он с палочкой ходит.
– Череп тебя, Вадик, тоже не догонит. Мы ему ножки пообломаем.
– Он мне уже набил раз морду. Во, видите, двух зубов нет. Сволочь.
– За что?
– «Бабки» отнял.
– Тем более, Вадик, тем более. Поможешь его найти, не так обидно за зубы будет.
– Я, вообще-то, не знаю, где он. Он стабильно на вокзале появляется, а сейчас пропал куда-то. Может, завалили?
– Не знаем. Сколько его нет?
– Недели две.
– Где жил, в курсе?
– Он визиток не оставлял.
– Так говорил, может? Или в гости приглашал?
– Шутите?
– Хорошо. С кем он на вокзале трется? Из взрослых?
– По весне сам по себе был. С пацанов стриг. Не заплатишь – в морду, гнида бритая. Ближе к лету снюхался с какими-то. Шестерил для них.
– Они что, старше?
– Да нет вроде. Череп по натуре «шестерка». Понтов много, а морду бить только нам и может. Я видел, как эти его гоняли. За «ширевом» да за сигаретами. Только лысина сверкала по всему вокзалу.
– Он что, совсем лысый?
– Не, просто блондин стриженый.
– А что за публика его гоняла?
– Честно не знаю. Они не с вокзала. Но как появятся – Череп сразу к ним. Вроде судимые.
– Ладненько. Вот еще что. С кем из вокзальных поболтать можно насчет Черепа? Лучше из взрослых. Не один же Череп вами там заправляет. Наверняка компаньоны есть. Дружки, бабы, ну, ты понял…
Лизун прикончил второе яблоко, вытер рот рукавом и, усмехнувшись, процедил:
– Лариску он пашет. Хе-хе. Из ларька. А иногда и прямо в ларьке.
– А вы небось подглядываете? Вадик, детям до шестнадцати…
– Бросьте вы. В салоне вокзальном порнуху гоняют по ночам. Когда холодно, нас мужик пускает. Смешно.
– Ну и в каком ларьке он с Лариской развлекается?
– А там, за вокзалом.
– На, нарисуй.
Лизун довольно художественно изобразил местонахождение ларька и даже нарисовал стрелочку, над которой печатными буквами вывел: «ЛАРИЗКА».
– Вот тут. Зеленый такой ларек.
– У них что, с Черепом, как бы это помягче… любовь?
– Я не спрашивал. Но бегает он туда через день.
– Лариска сейчас работает?
– Вроде да.
– Как она выглядит?
– Маленькая такая, пухленькая. Стрижка как у пацана.
– Точно Лариска?
– Нет, Патрисия Каас.
– Язык подвешен. Паша, ты связался с ИДН?
– Да, сейчас приедут.
– Что?! – испуганно воскликнул Лизун. – Меня в интернат?
– Пока в инспекцию, Вадик. Там решат.
– Гады, гады, – заорал Вадик и, неожиданно вскочив, бросился к двери.
Белкин едва успел схватить его за рубаху.
– Пустите, сволочи, пустите! Я не хочу туда, пустите…
Вовчик уклонялся от маленьких кулаков Лизуна, продолжая удерживать его в цепких объятиях. Через несколько мгновений от Белкинской рубашки отделился нагрудный карман, с треском отлетело несколько пуговиц. Паша, чувствуя, что сейчас коллега может лишиться зрения, схватил Вадика за ноги и помог Белкину перетащить его на диван.
В следующую секунду явление резонанса оказало на бедное творение Таничева самое пагубное воздействие. Частота колебаний, исходящих от брыкающегося тела Лизуна, вероятно, совпала с частотой колебаний его визгливого голоса, гвозди опять разжались, сиденье рухнуло на ноги обоим операм, и через мгновение кабинет переполнила сумасшедшая смесь взрослых завываний и детских воплей.
– А-а-а, черт!
– Да брось ты его!
– Рухлядь старая!
– Пустите, сволочи, пустите, а-а-а! Я вам помог, а вы… Гады, гады!
– Да где там эта чертова инспекция?!
– У-у-у!!!
Голос отражался от сводов огромного зала и разбивался на эхо, но Казанцев слышал его отчетливо и хорошо. Хлопающие крылья и шум других голосов не в силах были заглушить мощный бас.
Правда, Костик ничего не видел. Кроме яркого света, резавшего глаза. Поэтому он опустил голову и уткнулся взглядом в мраморный пол. В очень красивый пол. Иногда он поднимал подбородок и успевал разглядеть в толпе присутствующих знакомые лица. Лица менялись с такой быстротой, словно он крутился на карусели, вращающейся с бешеной скоростью. Но Костик не старался разглядывать что-то в круговерти, он прислушивался к голосу.
– Мы в затруднении. Раб Казанцев в земной жизни имел немало грехов, но также совершил массу праведных дел.
– Безгрешных людей не бывает. «Кто безгрешен, пусть первым поднимет камень»
– сами же утверждали в Библии, – робко возразил Костик.
