Александра Маринина - Смерть как искусство. Том 1. Маски
– А он еще в зале. – Лесогоров махнул рукой в сторону двери, из которой вышел. – Так не забудьте о моем приглашении. – И снова остановил на Насте веселый и одновременно проникновенный взгляд.
Репетиционный зал оказался похожим на просторную аудиторию, стулья в которой расставили вдоль стен, а столы разместили как бог на душу положит. Один стол стоял вдоль стены, и за ним сидел, склонившись над каким-то текстом, мужчина, во внешности которого Настя разглядела только длинные, забранные в хвост, густые темные волосы. Остальные столы в живописном беспорядке стояли посреди зала. «Кажется, это называется выгородкой, – подумала Настя. – Вроде бы именно так мне в свое время объяснял Гриневич». Помреж Федотов стоял рядом с сидящим за столом мужчиной и что-то тихо говорил ему. Мужчина если и слушал его, то головы не поднимал. Вероятно, это и был режиссер Семен Дудник.
– Мы можем поговорить с вами? – вежливо спросил Антон.
Дудник поднял голову и недовольно посмотрел на Сташиса.
– О чем? Я ничего не знаю.
При этих словах Федотов почему-то присел за тот же стол, за которым сидел Дудник, и вопросительно воззрился на Настю и Антона, всем своим видом выражая готовность помочь в беседе.
– Мы бы хотели поговорить с вами наедине, – настойчиво произнесла Настя. – Это не займет много времени.
Вообще-то она сильно сомневалась в том, что беседа закончится быстро, вопросов у них было много, но тут все зависело от развернутости ответов. Директор Бережной рассказывал охотно, Федотов вообще отличался многословием, Малащенко проявил сдержанность, хотя и не во всем, а вот как поведет себя Семен Борисович Дудник?
– Помилуйте, я что, мешаю? – В голосе помрежа Федотова прозвучала неприкрытая обида.
– Ладно, Саша, иди, – бросил Дудник. – Я вас слушаю.
Федотов с явной неохотой покинул репетиционный зал. Дудник оторвался наконец от своих текстов и заметок, повернулся к гостям и откинулся на спинку стула, положив ногу на ногу. Вопросы были стандартными: что он думает по поводу покушения на художественного руководителя, не знает ли, были у Богомолова враги или конфликты с кем-нибудь, кто мог быть заинтересован в его устранении? Ничего нового сыщики не услышали, Дудник практически дословно повторил все то, что им уже рассказывали директор, помреж и завлит. То есть конфликтов в театре полно, но они такие мелкие, из-за которых никто никого убивать не станет. И в устранении Льва Алексеевича никто не мог быть заинтересован. Ну и, конечно же, Семен Борисович сокрушался по поводу несчастья с Богомоловым и выражал глубокое сочувствие и худруку, и его жене.
Настя решила несколько сменить направление беседы.
– Скажите, Семен Борисович, как вы считаете, что будет с театром, если Богомолов не вернется к работе?
– Мне даже не хочется об этом думать, – тяжело вздохнул Дудник. – Это будет ужасно, если Лев Алексеевич не вернется к нам.
– Почему?
– Потому что у нас с ним были огромные планы, он хотел, чтобы я поставил одну из комедий Рэя Куни, он сейчас очень модный автор, на него публика пойдет, и еще собирался поручить мне постановку Вампилова и Коляды.
– И что вам может помешать подготовить эти спектакли без Богомолова? – спросил Антон. – Ведь не он же собирался ставить, а вы.
– Как вы не понимаете! – в голосе Дудника зазвучала досада. – Под Льва Алексеевича идут хорошие дотации, замминистра культуры – его близкий друг, и Богомолова всячески поддерживают наверху, а если его не будет, то вместо него придет другой худрук, и денег уже могут не дать. На что тогда я буду ставить? Конечно, нам всем может повезти, если новый худрук окажется креатурой Минкульта или Департамента культуры, а если нет? Тогда все наши с Богомоловым планы рухнут.
– А что, новый худрук непременно будет прислан сверху? – Настя решила воспользоваться обрывочными знаниями, почерпнутыми из разговоров с Гришей Гриневичем. – Насколько я знаю, это не обязательно. Художественного руководителя может выбрать труппа.
– Может, – неохотно согласился Дудник.
Настя бросила взгляд на Сташиса, глаза у того снова стали стеклянными. «Не слушает, – с усмешкой подумала она. – Наблюдает, наблюдатель-самоучка. Интересно будет узнать, что он высмотрел».
– А может так случиться, что труппа выберет вас? – задала она коварный вопрос.
Он произвел на Семена Борисовича странное впечатление. Режиссер побледнел, потом резко залился краской и с негодованием воскликнул:
– Вы что? Вы меня подозреваете в покушении на Льва Алексеевича? Да вы с ума сошли! Зачем мне быть худруком? Это же огромная ответственность, которая мне абсолютно не нужна. У меня и так все в полном порядке, я полностью реализуюсь творчески, много ставлю, у нас с Богомоловым были огромные планы, и в другие театры меня постоянно приглашают. А если я стану худруком, мне придется заниматься совершенно другими вещами. Нет, нет и нет! – Он перевел дух и уже спокойнее добавил: – Да меня труппа и не выберет.
– Почему вы так думаете? У вас плохие отношения с творческим коллективом?
– Отношения у меня отличные, – усмехнулся Дудник. – Я люблю актеров, актеры любят меня, и с художниками у меня полное взаимопонимание. Но я, видите ли, слишком молод для такого положения, какое занимает Лев Алексеевич. Таких молодых режиссеров не выбирают и не назначают, ну разве что в совсем молодых авангардных театральных коллективах. А у нас театр старый, с традициями, с биографией, так что мне в любом случае пост худрука не светит. Да мне и не нужно. Я прекрасно живу и ставлю все, что мне захочется.
После разговора с Дудником Настя потащила Антона на служебную лестницу искать место для курения. Место нашлось на площадке между вторым и третьим этажом, оно оказалось оборудовано двумя скамьями, двумя металлическими пепельницами на высоких ножках и устрашающего вида плакатом, извещавшим о том, что курение, конечно, убивает, но здесь, в этот самом месте, курить разрешено. Пол между скамьями был усыпан пеплом, видно, те, кому не повезло занять место поближе к пепельнице, не особо утруждали себя попытками дотянуться до нее. Но хотя бы окурки не валялись, и на том спасибо.
– Ну, – иронически осведомилась Настя, с наслаждением делая затяжку, – и что вы скажете? Или вы опять не слушали?
– Нет, – очень серьезно ответил Сташис, – я старался слушать, но все равно кое в каких местах наблюдал. В общем, я вам так скажу: он все врал.
– Все-все-все? – недоверчиво прищурилась Настя. – Прямо все, от первого до последнего слова?
– Практически все. От первого до последнего слова. Не было у него никаких совместных планов с Богомоловым. И ничего он не ставит и творчески не реализуется.
– И что, прямо ни одного слова правды?
– Нет, почему же, когда он говорил, что под Богомолова деньги дают, а под другого худрука могут не дать, тут он не врал. Но все остальное – ложь. Он очень хочет быть худруком, но страшно боится.
– Боится? Чего? Быть худруком?
– Не знаю, – признался Антон. – Но он боялся на протяжении всего разговора, даже когда говорил совершенно нейтральные вещи.
– Но ведь это глупо! – пожала плечами Настя. – Все, что он говорит, можно проверить. Как же он не боялся, что его ложь вылезет на свет божий?
– Ну, про совместные с Богомоловым планы можно лгать абсолютно спокойно, потому что сам Богомолов показаний давать не может, и еще не известно, когда сможет, а все остальные могут быть просто не в курсе, о чем там договаривались худрук и очередной режиссер, какие совместные планы строили и что именно худрук обещал режиссеру. А что касается того, что Дудник много ставит и творчески реализуется, я это легко проверю в Интернете. А вот ему, видимо, в голову не приходит, что тупые менты умеют пользоваться компьютером и вообще знают про Интернет и ориентируются в нем. Я на сто процентов уверен, что нигде этот Дудник ничего не ставит, но я, конечно, обязательно проверю.
– Что, не нравится он вам? – понимающе кивнула Настя.
– Не нравится, – честно ответил Антон. – А вам?
– И мне тоже.
Едва за Сташисом и Каменской закрылась дверь репетиционного зала, режиссер Семен Дудник собрал свои бумаги и выскочил в коридор. Промчавшись вдоль безликих дверей к лестнице, он спустился на этаж ниже и свернул к кабинету директора-распорядителя.
В приемной у Бережного сидели три человека. Дудник вышел назад в коридор, достал мобильник и быстро нашел в списке имя Бережного.
– Володя, у тебя толпа в приемной, вызови меня, ладно? Надо срочно переговорить, – быстро сказал он вполголоса, вернулся в приемную, поздоровался с секретарем и занял свободный стул.
Ожидающие недовольно покосились на Дудника: все знали, что он дружит с директором, и подозревали, что пройдет в вожделенный кабинет вне очереди. Однако режиссер сидел с отсутствующим видом, не делая ни малейшей попытки прорваться в обход других.
