Алексей Макеев - Испанский капкан
Он достал из бумажника купюру в пятьдесят евро и с большим сожалением передал ее Портнову. Тот погладил бумажку с такой нежностью, словно она была живым и симпатичным существом, и издали показал ее кривоносому портье, сказав что-то по-испански.
– Нет, здесь по-другому разговаривать надо! – проворчал в сторону Крячко. – Вот увидите, совсем другое отношение к нам будет.
Вопреки его предположениям вид хрустящей купюры смягчил сердце сурового портье. Он взял деньги, словно намереваясь определить их подлинность, повертел в руках, понюхал – и те вдруг, словно сами собой, исчезли. Не глядя на посетителей, портье достал из-под барьера книгу записей и предложил всем сообщить свои паспортные данные.
– Можно записаться кем угодно, – сообщил переводивший разговор Портнов. – Хоть папой римским. Это я вам говорю. Тут это обычное дело.
Испытывая облегчение от сознания, что наконец-то у них появится хоть какое-то пристанище, Гуров и Крячко записались под фамилиями Иванов и Сидоров, внесли довольно внушительный аванс, получили ключи и отправились в номер, который располагался на четвертом этаже и, как выяснилось, не имел ни телефона, ни кондиционера, ни телевизора, зато был рассчитан на четыре персоны. К счастью, все четыре койки пустовали, а Портнов обнадежил, заявив, что подселения опасаться не стоит – номер в полном их распоряжении.
– Вот и отлично! – отреагировал Крячко на отсутствие телевизора и прочих примет цивилизации. – Единственное, чего я сейчас на самом деле хочу, – это как следует выспаться. Буду спать, как сурок, и гори все синим пламенем!
Портнов, кажется, вполне разделял такую установку. Он упал на свою кровать и почти мгновенно уснул.
– Спокойной ночи, Лева! – пробормотал Крячко и тоже захрапел.
Однако Гурову не спалось, хотя от усталости у него буквально подкашивались ноги. Он ощущал крайнее недовольство собой. Все повороты этого безумного минувшего дня снова и снова прокручивались в его памяти. Событий произошло более чем достаточно, а между тем к своей цели Гуров пока не приблизился ни на сантиметр. Ощущение собственного бессилия и ненужности выводило Гурова из терпения. Несмотря на свой опыт и природную рассудительность, сейчас он никак не мог успокоиться. Ему нужно было немедленно действовать, бежать куда-то, выяснять, собирать информацию. Одновременно он отлично понимал всю абсурдность таких порывов. Он не знал, куда бежать, он не владел языком, не знал местных обычаев. Он даже не принадлежал ни к одной из групп по классификации Портнова. Они с Крячко действительно были здесь инородным телом. Смысл их появления исчез вместе с человеком, который должен был их здесь ждать, – вместе с Абрамовым.
Абрамов – это был главный вопрос сейчас. Его исчезновение, отъезд, похищение – не известно, что это было на самом деле – путало все карты и ставило Гурова в дурацкое и даже опасное положение. С этим нужно было что-то делать. Но что?
Гуров выключил свет в номере, подошел к окну. С этой стороны отлично просматривался большой кусок порта – освещенные прожекторами площадки, склады для грузов, подъемные краны на тускло сверкающих рельсах. Работа в порту продолжалась и сейчас. Слышались металлический скрежет и треск работающих лебедок. Где-то в темноте растаял одинокий гудок уходящего в море корабля.
Гуров несколько минут наблюдал за перемещением теней по освещенной территории порта, а потом решительно направился к двери. Он еще не знал, что собирается предпринять, но сидеть в номере и бездействовать он больше не мог.
Гуров тихо вышел из номера, прикрыл за собой дверь и прислушался. Гостиница, несмотря на поздний час, была наполнена звуками. Откуда-то доносилась негромкая, но забористая музыка, насыщенная переборами гитары, треском кастаньет и страстными выкриками певца. Этажом ниже кто-то размеренно стучал в стену – то ли требовал от соседей тишины, то ли что-то ремонтировал. Шуршала вода по трубам, хлопали двери. Внизу кто-то слонялся по лестнице. Освещение в коридоре было совсем тусклое, так что едва можно было разобрать номер на двери. Нет, на отель со звездами эта обитель никак не тянула.
Гуров решил спуститься вниз и посмотреть, чем занят в такой час портье. Не известно, на что он рассчитывал. Пожалуй, в душе Гуров был абсолютно уверен, что портье в «Эстрелле» должен худо-бедно владеть русским языком – ведь хозяин тут как-никак русский. А поскольку владеет, следовательно, попытаться договориться стоит. Правда, попытка, которую они уже предприняли, показала, что договориться с таким уклончивым субъектом, как здешний портье, нелегкое дело, но Гуров не считал это основанием отказываться от второй попытки. В силу своего воспитания он верил (не то чтобы искренне, но как-то автоматически), что в капиталистическом мире все продается, в том числе и информация, – нужно только правильно подобрать сумму. У портье, по его мнению, тоже должен развязаться язык, если ему хорошенько заплатить. Правда, у них самих финансовые перспективы были довольно туманны, но Гуров полагал, что любимый начальник не даст им с Крячко пропасть на чужбине, а потому решил рискнуть.
Гуров спустился уже почти до первого этажа, никого при этом не встретив. Ночная жизнь в отеле вдруг замерла, словно все обитатели разом сосредоточили внимание на фигуре Гурова, с нетерпением ожидая, что такое он намерен выкинуть. Разумеется, это было простым совпадением, но неожиданная тишина еще больше нервировала Гурова. За ней ему чудился какой-то каверзный подвох. Он заставил себя предельно собраться, и, как оказалось, совсем не зря.
Оставалось пройти один пролет лестницы, чтобы оказаться в вестибюле, но как раз в этот момент внизу хлопнула входная дверь, и по старому паркету простучали женские каблуки. Стук этот чрезвычайно заинтриговал Гурова. С такой торопливостью женщина может двигаться только в двух случаях – если на улице дождь и она боится испортить прическу или если ее ребенку грозит беда. Дождя на улице не было определенно, а представить себе ребенка в этих пропахших одиночеством и бесприютностью коридорах Гуров не мог при всем желании. Значит, была третья причина. Серьезная причина – или деньги, или страх, или любовь. Но почему-то Гуров был уверен, что спешит в такой поздний час женщина или к нему, или из-за него. Для человека, который появился на острове только сегодня и никого тут практически не знал, это было более чем самоуверенно, но у Гурова имелись свои соображения. Интуиция редко его подводила.
Кто эта Эвелина, которая, не являясь женой Абрамова, заслужила тем не менее здесь титул хозяйки? Генерал Орлов ни словом не обмолвился о ней. Абрамов сам не посчитал нужным посвящать бывших коллег в подробности своей личной жизни? Или здесь возможны варианты? Каковы на самом деле отношения между ней и Абрамовым, еще нужно проверить. А вот между ней и персоналом явно царит полное взаимопонимание. В любом случае эту женщину нужно увидеть. Может быть, даже не для того, чтобы поговорить – у Гурова не было уверенности, что неведомая Эвелина понимает по-русски, – но для того, чтобы хотя бы взглянуть. Иной раз внешность может сказать чрезвычайно много. Возможно, именно сейчас такая возможность у него появится.
Все эти мысли промелькнули в голове Гурова, когда он стоял на повороте лестницы, держась за перила и вслушиваясь в перестук каблучков в пустоте вестибюля. Впрочем, пустота эта была относительная, потому что навстречу женщине сразу же затопал мужчина – портье, голос которого Гуров узнал.
И тут они заговорили оба, мужчина и женщина – заговорили до предела приглушенными голосами, в невероятно быстром темпе – так, что слова их слились в сплошное лихорадочное бормотание. Гуров не смог бы понять ничего, даже владей он испанским в совершенстве. Но он понял одно – и женщина, и портье встревожены. Встревожены так, что даже после полуночи не могут найти покоя. А что, если причина этого – они с Крячко?
Гуров решился. Приняв независимый вид, он шагнул вниз и стал быстро спускаться по ступенькам. Двое, стоявшие посреди вестибюля, резко обернулись.
Портье, чернявый и смуглый, побледнел как мел. Он был похож на человека, собирающегося хлопнуться в обморок. И это всего лишь из-за того, что у него за спиной возник ничем не знаменитый русский турист – вещь более чем странная.
Но Гуров на него даже не смотрел. Он во все глаза глядел на женщину. С первого взгляда становилось ясно, что перед Гуровым стопроцентная испанка – черная как смоль красавица, с гладко зачесанными волосами, в черном платье с глубоким вырезом, в котором виден золотой католический крест в ложбинке между двумя высокими грудями.
Гуров, разумеется, был ей незнаком, но она восприняла как сигнал внезапную бледность портье и все сразу поняла. Она вдруг развернулась и, грохоча каблучками, устремилась назад к двери.
– Подождите! – воскликнул Гуров, бросаясь за ней.
