Фридрих Незнанский - Виновник торжества
— Виктор Петрович! — Валера все это время сидел как на иголках и только дожидался паузы, чтобы вставить свои соображения. — Чую сердцем, это он! Я же говорил — моряк срочной службы в грязной бескозырке не ходит. Этот Карагодин — одинокий мужик, за ним нет никакого женского пригляда. Но раз он такой любитель женского пола, да к тому же бескозырка пропала в новогоднюю ночь… Ну не может быть такого совпадения! Брать его надо! Мы спросили у Виктора, как выглядит Карагодин. Он его и описал: рост сто восемьдесят, волосы темно-русые, жидкие… Проведем комплексную медико-криминалистическую экспертизу и прищучим гада! — Глаза Валеры светились вдохновением, и всем своим видом он показывал, что немедленно готов арестовать убийцу.
Гоголев некоторое время молчал, обдумывая полученную информацию. Потом решительно придвинул к себе лист бумаги:
— Что ж, у нас есть все основания просить санкцию прокурора на обыск в квартире Карагодина.
В десять часов утра опера стояли под дверью квартиры № 45 и ждали, когда хозяин соизволит открыть дверь. В том, что он был дома, сомнений не возникало, в глубине квартиры слышались какие-то звуки — что-то гремело, иногда с грохотом падало. Потом мужской голос с кем-то заговорил. Может быть, и с самим собой, потому что ответных реплик не слышалось. Валера нажал кнопку звонка еще раз и не спешил убрать с нее палец. Наконец шаги послышались уже у самой двери и злой мужской голос спросил:
— Чего надо?
— Откройте, милиция, — придав голосу побольше твердости, требовательно произнес Валера.
— Вот еще, разбежался! Какая такая милиция? Может, вы жулики, обманом хотите ко мне проникнуть! Хрена вам!
— Откройте, Карагодин, — подал свой голос Салтыков. — Некогда нам тут шутки шутить!
Услышав свою фамилию, Карагодин открыл дверь и нехотя посторонился, пропуская следователей в прихожую.
— Чего надо? — нелюбезно встретил он незваных гостей.
— Пока поговорить. А там видно будет, — спокойно ответил Салтыков и пошел в комнату. Карагодин, недовольно бурча, двинулся вслед за ним. Маленькую процессию завершали Крупнин и Гоголев.
— Что это вас так много? — поинтересовался Карагодин, независимо разваливаясь на диване. Дескать, мне бояться нечего, я человек честный.
— Несколько вопросов надо задать. — Салтыков не посчитал нужным объясняться с Карагодиным.
— Валяйте, — согласился Карагодин, придвигая ногой к себе черепаху. Она замерла, высунув из-под панциря голову и медленно поворачивая шеей из стороны в сторону, будто пыталась что-то разглядеть. Валера с детским изумлением взирал на нее. Он никогда еще не видел так близко черепаху. Увидев ее маленькие злобные глазки, он покачал головой и подумал: «Вот страхолюдина, и на фига держать такую? Небось, еще и кусается…»
— Вы Игорь Карагодин? — Уточнил Салтыков, открывая блокнот.
— Ну, да! — невозмутимо ответил Карагодин, почесывая проплешину на голове.
Валера уже забыл о черепахе, которая на мгновение отвлекла его внимание, и теперь сосредоточился на происходящем.
— Год рождения?
— 1959, город Петербург.
— С кем проживаете?
— Один…
— А с кем разговаривали?
— Когда?
— Когда мы звонили, а вы долго не открывали дверь. Мы слышали ваш голос.
— А, понял. Я гантели поднимал. Уронил одну. Она покатилась, а тут Поручик выполз. Я его и заругал, чтоб не шлялся под ногами. А то зашибу ненароком…
— Странное имя для черепахи, однако… — удивился Валера.
— Моя черепаха, как хочу, так и называю, — не слишком вежливо ответил Карагодин.
— Где вы были тридцать первого декабря с двадцати двух до двадцати четырех часов ночи?
Карагодин помрачнел и задумался.
— Я тогда выпимши был… Гулял по Питеру, искал себе компанию на Новый год. Ну, с девушкой хотел какой-нибудь познакомиться, чтоб не скучно было.
— И как, нашли?
— Нет, одиноких не было. Либо с подругами — а на кой мне две? Либо с мужиками.
— Так-таки и не было одиноких? — уточнил Гоголев, строго глядя на опухшую помятую рожу Карагодина.
— Не было, — замялся Карагодин. — я потом замерз и домой пошел.
— В каком районе вы гуляли?
— Cначала по Лиговскому проспекту, дошел до Площади Восстания, потом завернул на Невский, оттуда на Литейный…
— А в чем вы гуляли?
— Понятно в чем — как обычно. В шинели и бескозырке, — бесхитростно ответил Карагодин, не чувствуя подвоха.
— Вы можете нам показать свою одежду, в которой гуляли?
— Cмотрите, коли вам интересно.
Карагодин принес из прихожей шинель и бросил ее на кресло. Салтыков взял шинель в руки, стал ее внимательно рассматривать.
— Вы говорили, что были в бескозырке. А где она?
Карагодин угрюмо насупился и буркнул:
— Потерял я ее… Спьяну.
— Обстоятельства помните?
— Чего? — Карагодин непонимающе уставился на Гоголева.
— При каких обстоятельствах вы потеряли бескозырку?
— Не помню, я же пьяный был, поддал сильно, для сугреву.
— Вы сможете опознать свою бескозырку, если мы вам ее покажем?
— А что, вы ее нашли? — обрадовался Карагодин. — Я свою бескозырку завсегда узнаю.
— Тогда одевайтесь, проедем с нами.
Сидя на заднем сиденье между Гоголевым и Крупниным, Карагодин все не мог поверить:
— Это ж надо, нашли! А я все переживал. Она же мене дорога как память, я в ней на Балтфлоте сколько служил…
В кабинете Гоголева Карагодина усадили на стул, и Валера вручил ему бескозырку, которую вытащил из пластикового пакета.
— Точно моя, — радостно воскликнул Карагодин, повертев ее в руках. — Я ж говорил — сразу узнаю!
А чего это вы ее в пакете держите? Прямо как ценность какую…
— Вещественное доказательство всегда в пластик кладут, для сохранности, — невозмутимо пояснил Салтыков.
— Не понял! Что за вещественное доказательство? Вы мне толком объясните…
— Карагодин, может, хватит дурака валять? Уголовный розыск потерянными вещами не занимается. Вы лучше припомните, где оставили бескозырку. — Салтыков сурово смотрел на глупо улыбающегося Карагодина и не мог решить — то ли тот действительно не понимает, чего от него хотят, то ли притворяется.
— Да я же говорил уже, что не помню. Выпимши сильно был, а когда забрел в тот двор на Литейном, отлить приспичило, потом еще выпил — замерз очень.
— А дальше что было? Выпил, отлил, опять выпил… Это мы уже усвоили. Продолжайте, Карагодин, что вы делали дальше?
— Cпать захотел, домой пошел… — Лицо Карагодина покрылось испариной, и он рукавом вытер лоб.
— Так, Карагодин, вижу, вы не хотите говорить. Тогда я вам напомню, где вы потеряли бескозырку.
В лифте. Рядом с трупом девушки!
— Каким трупом?! Какой девушки? Гражданин следователь, я никакого трупа не видел! Ну привязалась ко мне какая-то девка, я пьяный был, ничего не помню… — Карагодин растерянно переводил взгляд с Салтыкова на Крупнина, потом на Гоголева.
— Девушка к вам сама подошла? Ей захотелось познакомиться с такой пьяной рожей? Вы слишком высокого мнения о собственной персоне, Карагодин. Надо же какой неотразимый! Кончай, Карагодин, лапшу на уши вешать. Не понимаешь, что тебе грозит? — Салтыков перешел на «ты». Комедия, которую разыгрывал допрашиваемый, ему уже порядком надоела. — Колись, запишем явку с повинной. Твоя бескозырка рядом с трупом изнасилованной девушки валялась. Тут уж не отвертишься…
— Изнасилованной?! — В глазах Карагодина появился страх, он обхватил голову руками, пытаясь что-то вспомнить.
— Девушка была… Да… Я не хотел говорить, стыдно было. Здоровый мужик, а она меня так исколошматила… Она мне чуть яйца не отбила! — Обиженно вспомнил он.
— Я б тебе их вовсе оторвал! — Салтыков стал закипать. — Давай по порядку. Я тебе помогу вспомнить твои подвиги. Где ты там пил и отливал? Помнишь?
— Я зашел в подворотню, в арку такую. Там справа во дворе садик — кусты, я там стоял. А тут она идет в шубке, — вспоминал он с трудом события четырехдневной давности. — Я к ней подошел, а она в подъезд. Я за ней. А она лифт вызвала, а меня обзывать стала. Идиотом обозвала. Ни за что.
— Как это «ни за что»? Ты поподробней вспоминай. Она девушка из культурной семьи, просто так не обзывала бы. Вот, взгляни на фотографию. Это она? — Гоголев извлек из папки фотографию Алехиной и протянул Карагодину.
— Она, — тихо ответил он и замолчал. Какое-то время в кабинете было тихо. Салтыков вытащил пачку сигарет и закурил, предложив Валере.
— Мне бы закурить… — От былой самоуверенности Карагодина не осталось и следа. Юра протянул и ему сигарету. Матрос явно собирался продолжить свое признание, но ему надо было успокоиться и собраться с мыслями. Он затянулся несколько раз и продолжил:
— Я просто хотел с ней познакомиться… Она вызвала лифт, а я зашел с ней. Хотел ее обнять… А она стала отбиваться. Ну, я распалился, хотел ее поцеловать… А она, наверное, спортсменка — сильная такая оказалась, вырываться начала, драться. Рожу мне исцарапала, чуть глаз не выколола своим маникюром… Но я не помню, что было дальше! — в отчаянье крикнул он. — Я был как в тумане, я ж бутылку, наверное, всю выхлестал! Почему сразу и справиться с ней не мог! Я к ней со всей душой, а она меня по яйцам! А потом по башке как огрела… Я и отрубился. Пришел в себя, валяюсь на ступеньках, на первом этаже… Бескозырки нет… Думаю, сама смылась и бескозырку сперла, чтобы отомстить мне. Я и ушел домой. Спать.
