Александра Маринина - Я умер вчера
– Виктор Алексеевич, разрешите мне поработать с мужем Готовчиц.
Полковник надел очки и внимательно посмотрел на нее.
– Что еще ты задумала?
– Он производит впечатление человека не в себе. Опасается за свое психическое здоровье. Ему кажется, что за ним следят, и он видит в этом признаки надвигающегося безумия.
– И что дальше? Ты полагаешь, что он в припадке этого самого безумия прикончил жену?
– Не совсем так. Душевнобольные обычно не сомневаются в том, что здоровы. Если человек сомневается, значит, почти наверняка он не болен. Но Готовчиц вполне мог убить жену и теперь готовит хорошо аргументированную почву под признание невменяемым. Уж кому-кому, а ему-то прекрасно известно, как нужно симулировать психическое расстройство. И он вполне грамотно начал это делать не при аресте и последующей судебно-психиатрической экспертизе, а с самого начала, с Лесникова и меня.
– А как же частная сыскная фирма? Оставишь на потом?
– Да нет же, это все будет одновременно. Если муж убил Юлию Николаевну именно в связи с тем, что она стала заниматься его второй жизнью, то это же укладывается в одну схему. А если он убил ее совершенно независимо от ее сыщицкой деятельности, то все равно нужно им заниматься. Правда, время, потраченное на агентство «Грант», уйдет впустую, но без этого же не бывает, верно? В любом случае из всего, что мы делаем, процентов девяносто пять не дает результатов.
– Что-то ты больно оживилась, – недовольно пробурчал Гордеев. – То жалуешься, что не успеваешь работать по убийству телевизионщиков, а то собралась одновременно отрабатывать Готовчица и частных сыщиков. Крутишь?
– Никогда, – честно сказала Настя и улыбнулась. – Мне Игорь с самого начала говорил, что Готовчиц ему не нравится, а я как-то значения не придала. Теперь все больше и больше думаю о том, что мне этот психоаналитик тоже не нравится.
– Нравится – не нравится… Знаешь, как дальше?
– Знаю. «Спи, моя красавица», – процитировала Настя народный фольклор.
– Так, – Гордеев быстро прошелся по кабинету взад-вперед и остановился перед Настей, сидящей за длинным столом для совещаний, нависая над ней округлой глыбой. – Я все понял. Ты придумываешь всякие байки, чтобы не заниматься телевидением. Конечно, копаться в душе у Готовчица намного приятнее, чем искать финансовые махинации в деятельности телекомпании. Не выйдет, дорогая моя. Я тебя нежно и по-отечески люблю, но всему есть предел. Делай со своим психоаналитиком все что хочешь, но чтобы по убийству Андреева и Бондаренко был результат. Поняла?
– Поняла, – вздохнула Настя. – Никуда мне, видно, от этого убийства не деться.
– Это точно, – подтвердил Гордеев. – И не мечтай.
* * *– Я еще раз возвращаюсь к нашему проекту. Вы уверены, что убийство было необходимо?
– Абсолютно необходимо. С каждым днем я убеждаюсь в этом все больше. Это дало превосходный результат.
– Но это привлекло к нашему объекту внимание милиции. Вы не боитесь?
– Бог мой, кто боится нынешнюю милицию? Это просто смешно. И потом, механизм действия будет в точности таким же: отсутствие логической связи породит смущение и попытки совершенно невероятных объяснений. Уверяю вас, милиция никогда с этим не справится. Ни при каких, даже самых благоприятных, условиях ни наш объект, ни доблестная российская милиция не смогут связать психически неуравновешенного человека и лежащий рядом с ним труп.
– Интересно вы рассуждаете! Как это не смогут, когда они уже это сделали! Они же его допрашивали, что, впрочем, вполне естественно, поскольку он ближе всех.
– Вот именно, вот именно. Они пытаются найти связь, но они никогда ее не найдут. Или свернут на этом мозги и сойдут с ума, как и наш объект. Они не могут найти то, чего нет. А связи нет. На этом и построена вся комбинация.
– Мне приходится вам верить, но единственно потому, что все предыдущие ваши комбинации были успешными и приводили к результату. То, что вы затеяли на этот раз, вызывает у меня огромные сомнения. Я подчеркиваю – огромные.
– Такие же огромные, как и те деньги, которые мы должны получить в результате осуществления проекта?
– Я ценю ваш юмор и способность шутить даже в критической ситуации. Я пока не вижу поводов для веселья. И еще раз напоминаю вам, что ответственность за провал проекта будет лежать целиком на вас. На вас лично.
– У меня хорошая память, и мне не нужно повторять дважды.
ГЛАВА 4
И снова Настю поразило, что в квартире Готовчица молчит телефон. Неужели ему действительно никто не звонит? Пошел уже третий час, как она сидит здесь – и ни одного звонка.
Она привезла фотографии, целую пачку, среди них были и снимки сотрудников частного сыскного агентства «Грант». Борис Михайлович долго внимательно разглядывал их, потом уверенно отобрал две фотографии.
– Вот эти ходили за мной в последнее время. Остальных здесь нет.
– Что значит «остальных»? – не поняла Настя. – Сколько же их всего было?
– Четверо. А здесь только двое.
– Вы не ошибаетесь, Борис Михайлович?
– Не ошибаюсь, – сухо ответил Готовчиц. – Первое время мне на глаза постоянно попадались совершенно другие люди, и только потом появились вот эти. Почему вы мне не верите? Почему считаете, что я непременно должен ошибаться? У меня прекрасная память на лица. Вы думаете, я сумасшедший, и перепроверяете по десять раз каждое мое слово? Нормальным людям вы верите с первого раза.
– Или вообще не верим, – отпарировала Настя. – Вы напрасно сердитесь. Я не сомневаюсь в том, что вы говорите правду, но в данном случае этого недостаточно. Мне нужна сейчас не правда, а истина.
– Вы видите разницу между этими понятиями? – вздернул брови психоаналитик.
– Огромную. Надо сказать, что ее вижу не только я, но и вся мировая философия. Правда – это то, что вы чувствуете и думаете. Когда вы не лжете, когда говорите искренне – вы говорите правду. Но совсем не обязательно, что эта правда соответствует объективной реальности. Истина – это то, что было на самом деле. Вы этого можете просто не знать или понимать неправильно. Можете добросовестно заблуждаться. Поймите, у меня нет оснований сомневаться в вашей искренности. Но основания сомневаться в вашей безошибочности у меня есть.
Настя, конечно, лгала. Основания сомневаться в искренности мужа убитой Юлии Николаевны у нее были, и еще какие!
– Борис Михайлович, – внезапно спросила она, – почему у вас телефон молчит?
Готовчиц побледнел, пальцы обеих рук переплелись и судорожно сжались.
– Никто не звонит. Что в этом особенного? Вы уже и в этом готовы видеть криминал!
«Чего он так распсиховался? – подумала Настя. – Обычный вопрос. Что-то тут нечисто у вас, господин Готовчиц».
– Просто мне нужно позвонить на службу, и я подумала, что, может быть, у вас телефон испорчен. Потому и спросила, – успокаивающе произнесла она. – Так телефон исправен?
– Да.
– И я могу им воспользоваться?
Возникла неловкая пауза, Готовчиц смотрел куда-то в сторону, потом перевел глаза на Настю.
– Вы правы, я его отключил. Если вы хотите позвонить, я включу.
– А зачем отключали?
– Не хочу ни с кем разговаривать.
– Но ведь я утром до вас дозвонилась, телефон был включен, – заметила она.
– Я отключил его перед вашим приходом. Ну что вы так на меня смотрите? – снова взорвался он. – Я нормальный человек и понимаю, что в любую минуту меня может начать искать милиция. Если я не буду подходить к телефону, вы подумаете, что я скрываюсь, и решите еще, чего доброго, что это я убил Юлю или как-то замешан в этом. Но, когда вы здесь, я могу себе позволить не отвечать на звонки. Вы должны понимать… Мне тяжело. Погибла моя жена. Я не в том состоянии, чтобы общаться с кем бы то ни было. Что в этом предосудительного? В чем вы меня подозреваете?
Он говорил еще какие-то слова, говорил торопливо и возбужденно, повысив голос, и Настя, слушая его, думала: «Нет, Борис Михайлович, дело не в том, что вам тяжело. Дело в том, что вам страшно. Безумно страшно. И чего же вы так боитесь, хотела бы я знать? Человек, жена которого только что трагически погибла, обычно переживает внезапную утрату так сильно, что все остальные эмоции как-то притухают. А у вас, уважаемый Борис Михайлович, все с точностью „до наоборот“: вы так сильно чего-то боитесь, что, похоже, у вас уже нет сил горевать о своей супруге. И после этого вы еще удивляетесь, что я вас подозреваю. Я бы на вашем месте была посдержаннее».
Дождавшись, когда приступ праведного негодования иссякнет и Готовчиц успокоится, она снова открыла большой конверт и разложила снимки на столе.
– Давайте еще разочек посмотрим, может быть, вы кого-нибудь вспомните, кроме тех двоих, – предложила Настя.
Готовчиц поджал губы, но смолчал. Перебрав по одной все фотографии, он отрицательно покачал головой.
