Александра Маринина - Ангелы на льду не выживают. Том 2
Нет. Только если позвонить суслику. Ладно, пошла она… Расскажи лучше, как сильно ты меня любишь».
– Ну, там дальше неинтересно, – пробормотал Дзюба.
«Ясен пень, что неинтересно, – подумала Настя. – Но, вероятно, весьма эротично».
– А что за суслик, которому Ольга звонит? – спросила она.
Петруччо презрительно фыркнул.
– Позвонить суслику, – это то же самое, что продаблиться, – пояснил он. – В туалет сходить.
На других листках оказались выдержки из переписки все той же Ксюши с другими адресатами, из которых неумолимо вытекало, что Ольга постоянно была в одной комнате с девушкой и никуда не выходила. Если только в туалет.
– А что насчет сообщника? – спросила Настя. – Если она захотела отомстить за сына Томашкевич, то не обязательно же самой убивать. Кого она могла привлечь к делу? Любовника, например… Рома, у этой Виторт есть любовник?
Дзюба почесал в затылке и неуверенно кивнул.
– Мне такая инфа попадалась, но я ее не распечатывал, она к алиби отношения не имеет.
– Но сама любовная переписка у Виторт есть? – уточнила она.
– Нету. – Он развел руками. – Ни одного раза. Есть переписки сотрудников «Оксиджена», в которой они сплетничают о том, что Лара Крофт спит со своим сотрудником, менеджером ее отдела, которого она взяла на работу около полутора лет назад.
– Угу, – задумчиво пробормотала Настя. – Если она спит со своим подчиненным, то понятно, почему нет переписки. Они и так каждый день видятся на работе. А возможно, и живут вместе. Причем любовники они давние, настолько давние, что острота чувств уже прошла. Она и на работу его взяла, когда у них уже был роман.
– Откуда вы знаете? – изумился Дзюба.
– Давно живу, – усмехнулась она. – В разгар отношений, на пике, невозможно представить, чтобы один человек был в командировке целых три дня и ни разу не написал своему любимому.
– А может, они друг другу по телефону звонят, а не переписываются, – возразил Ромка. – Или эсэмэсками перебрасываются. Мы же оператора мобильной связи не…
И осекся. Невозможно было произнести вслух, да еще в присутствии Пети, слова, из которых следует, что офицер полиции, вступив в сговор с частным детективом и привлекая «иных гражданских лиц», грубо нарушает закон, взламывая компьютерные базы данных, сайты и вообще все, что только можно взломать. Вот ведь выверты человеческой натуры! Делать – нормально, но сказать об этом вслух – ужасно. Ни Петя, ни Саня, конечно, даже не думают о том, что занимаются противозаконными вещами. Ну глупо же париться из-за того, чем занимается каждый второй «спец программинга». Все так делают, и чего? Никто же не ворует, так, развлекаются… Кое-кто этим зарабатывает, вскрывая чужую личную переписку по чьему-то заказу, ну и что? Все есть хотят, всем деньги нужны. Насте еще не приходилось встречать хакера, который в полной мере осознавал бы, что поступает плохо.
«Ну а я? – спросила она себя. – Что я вообще творю? Все началось так невинно, просто с поиска открытой информации, вот мы с Ромкой сидели на кухне, я чистила картошку, он читал мне вслух технические правила, полная идиллия и торжество закона. И вдруг спустя очень короткое время мы оба вовлеклись в поиск конфиденциальной информации, Санек с Питером стали взламывать сайты… И ни я, ни Ромка даже не заметили, как переступили грань. Мы же ничего плохого не хотим сделать, мы не собираемся красть чужие деньги, мы даже не посягаем на чужие секреты, мы всего лишь хотим найти информацию, которая поможет раскрыть убийство. Мы же делаем полезное дело, благое. В конце концов, все то же самое для Ромки сделали бы ребята из Управления К, только сделали бы намного позже и в гораздо меньшем объеме. Мы просто обошлись своими силами».
Она прекрасно понимала, что аргументы у нее слабоваты…
– А имя у любовника есть?
– Есть. Владимир Власов, – тут же откликнулся Питер.
Все это время он не только поедал хлеб с медом, но и, как оказалось, внимательно слушал.
– Что о нем известно?
Роман и Педро переглянулись и одновременно двинулись к лестнице.
– Ща, – пообещал Петя. – Сделаем.
Чистяков привез продукты, по обыкновению купив, помимо заказанных колбасы и кетчупа, еще много того, что, по его мнению, непременно пригодится.
– Думаешь, они, – Алексей мотнул головой в сторону лестницы, ведущей наверх, – будут есть пищу нашей молодости?
– А куда они денутся? – засмеялась Настя. – Ничего другого все равно не дам. Саньке овощной супчик протертый, а все остальные пусть из общего котла питаются. Да и Санька наверняка присоединится, а суп есть не станет.
Сверху донесся крик, обозначающий не то гиканье, не то изумление.
– Похоже, они что-то нашли, – заметил Чистяков, доставая нож и выкладывая колбасу на разделочную доску. – Как резать будем? Кубиками, полосочками, квадратиками?
– Ну а как ты раньше резал? Так и режь.
Леша с укором посмотрел на нее.
– Аська, то, что я всю жизнь тебя кормил и стоял у плиты – это ладно. Но то, что ты даже не обратила внимания, как я старался и нарезал колбасу каждый раз по-разному, это мне обидно до чрезвычайности.
Настя растерялась. Вот так живешь-живешь с человеком много лет, а потом оказывается…
– Леша… – забормотала она виновато, – ну я правда… ну ты же знаешь…
– Ладно, я тебя великодушно прощаю.
Он хотел еще что-то добавить, но не успел, потому что по лестнице слетел Дзюба с сияющими от восторга глазами.
– Мы его нашли! Этот Владимир Власов, любовник Ольги, – бывший спортсмен, занимался фигурным катанием. Потом закончил инфизкульт и стал тренером. Но с тренерской работой что-то не заладилось, и он уже года три как вообще со сферой спорта дела не имеет.
«Ну вот, – подумала Настя, – теперь все срастается. Можно с чистой совестью садиться за обед».
* * *Несправедливость всегда была для него темно-коричневой. Цвета горького шоколада. Вроде бы и лакомство – но горькое, даже слегка кисловатое. И слова, которые крутятся у него в голове, тоже, на первый взгляд, правильные. А по сути – кисло-горькие, несправедливые.
«Надо было больше стараться, надо больше тренироваться! Плохому танцору всегда паркет мешает. У тебя все кругом получаются виноватыми, только ты один безупречен. А так не бывает. Раз не получилось – значит, сам виноват».
Сколько раз за свою жизнь он слышал эти слова! Особенно часто произносила их старшая сестра, у которой мамины амбиции видеть сына чемпионом фактически отняли детство. Сестре, которая была старше на шесть лет, поручали отводить мальчика на каток и приводить назад, ей совсем не давали карманных денег, потому что каждая свободная копейка в их небогатом семейном бюджете шла на новые коньки и костюмы для юного фигуриста, а также на «благодарности» тренеру. Сестра, способная, одаренная, трудолюбивая девочка, с шестнадцати лет начала подрабатывать, занимаясь репетиторством по химии, математике и иностранному языку со слабо успевающими школьниками, но и ее заработки мать и бабушка отнимали и тратили на спортивное будущее.
И каждый раз, когда ему не удавалось хорошо выступить и добиться успеха, сестра с ненавистью повторяла: «Надо было больше заниматься, надо было больше стараться, столько денег в тебя вкладываем, и все без толку! Я туфли не могу себе купить нормальные, хожу в обносках, хотя вкалываю с утра до вечера, потому что все деньги на тебя уходят! А ты ничего не делаешь, только задницей вертишь на льду!»
Это казалось ему жестоким и несправедливым. Разве он мало работал? Разве не вкладывал всю душу, всю свою жизнь в спорт? И разве он виноват, что мир спорта устроен жестоко и по определенным правилам, сломать которые ни один спортсмен, тем более юный, не в силах. Да и не знает он пока еще этих правил. Он просто самозабвенно, с полной отдачей делал все, что мог, вскакивая по будильнику в пять утра, чтобы успеть на утреннюю тренировку, которая начиналась в семь, он терпел постоянную боль и превозмогал постоянный страх, делал уроки, скрючившись на скамейке в мужской раздевалке и одновременно жуя бутерброды, сделанные дома бабушкой. Из-за этих бутербродов сестра тоже его ненавидела: на рубеже девяностых в магазинах продуктов совсем не стало, потом, в начале девяносто второго, они появились, но уже по сильно выросшим ценам. И самые лучшие куски мама и бабушка откладывали ему, чтобы дать с собой еду, ведь мальчик уходил из дома рано утром и возвращался поздно вечером. Ни один кусочек хорошей колбасы или сыра сестре не доставался.
«Положи, это Володеньке на бутерброды», – осекала ее бабушка.
Если в доме появлялись фрукты – то только для него. И каждое неудачное выступление непременно имело домашний финал в виде очередного оскорбительного монолога старшей сестры. А неудачей в их семье считалось все, кроме победы.
Спустя много лет, уже став взрослым, он услышал те же самые слова, но уже от человека, которому доверился и решил рассказать, как его обломали в спорте и какие волчьи законы царят в этом мире, имеющем такой красивый фасад.
