Алексей Макеев - Трепанация прошлого
— Да я тебя!.. — Взбешенный Щербаков начал подниматься из-за стола.
Сыщик посмотрел на него, как на неразумного ребенка, и спросил:
— А что ты мне реально сделать можешь? Выгнать со службы? Так я не пропаду. А Орлов с Крячко только счастливы будут в отставку выйти, потому что тянут эту лямку исключительно из-за меня. В общем, поступай как знаешь, а я уже сказал, что это дело у меня последнее. Но вот перед Орловым извинись так же публично, как его обгадил. О тебе говорят, что ты мужик из настоящих, вот и докажи это на деле. — Полковник снова превратился в исправного служаку, встал по стойке «смирно» и спросил: — Разрешите идти, товарищ генерал-лейтенант?
Щербаков с минуту тяжело дышал и прожигал Гурова взглядом, потом покачал головой и произнес:
— Ну ты и наглец! Генка, иди сюда! — неожиданно позвал он.
Тут из комнаты отдыха в кабинет вышел Геннадий Смирнов.
— Все слышал? — спросил его Щербаков.
— Все, — подтвердил тот, глядя на сыщика с неприкрытой ненавистью.
— Остынь! — прикрикнул на него Владимир Николаевич. — Это наши дела. Сами разберемся. А ты ответишь полковнику Гурову на все его вопросы. В рамках этого дела, естественно. И делать будешь только то, что он тебе скажет. Остальных предупреди, чтобы без самодеятельности!
Мужик неохотно покивал.
— Я сказал, без самодеятельности! — уже с угрозой повторил генерал. — Вы знаете, что у меня рука тяжелая!
— Да понял я, — недовольно сказал Смирнов. — И другим все объясню.
— То-то же! Кстати, ты не забыл, что через неделю у Люси день рождения?
— Конечно, помню, — ответил Геннадий.
— Вот и приходи вечером вместе с матерью и Мишкой. Он же наверняка приехал?
— Естественно, как же он мог не приехать? — Смирнов недоуменно пожал плечами. — Да тут все съехались. А насчет дня рождения не знаю. Там же, наверное, Люсины подруги и приятели по университету будут, и мы окажемся не к месту.
— Гена, друзья друзьями, а родня родней. Случись что со мной, у Люси, кроме тебя и Клавы, никого не останется. Ну и Мишки, конечно.
— Типун вам на язык, Владимир Николаевич! — с чувством произнес Геннадий.
— Да кто ж свое будущее знает? — Щербаков усмехнулся. — Ладно, идите, а то меня люди ждут.
Безмерно удивленный Гуров и Смирнов, косо поглядывавший на него, вышли из кабинета в приемную. Там как раз дожидались утренней планерки заместители Щербакова и начальники управлений, в том числе и Орлов. Но если все прочие смотрели на Гурова с ужасом или злорадством, то в глазах Петра Николаевича читалась неизбывная тоска. Он словно хотел сказать: «И за какие грехи бог наградил меня дружбой с Левой?»
Гуров ответил ему невинным взглядом. Он отдал секретарше документы, объяснил, что нужно сделать, и вместе с Геннадием вышел в коридор.
Люди, ожидавшие в приемной, потянулись в кабинет начальника главка.
Щербаков все еще пребывал под впечатлением от разговора с Гуровым.
Он никак не мог успокоиться и постоянно тихонько повторял:
— Ну и стервец! Наглец!
Естественно, все это слышали, когда рассаживались за столом для заседаний. В кабинете начальства у каждого подчиненного ушки должны быть на макушке, иначе не выживешь. Теперь народ затаил дыхание и сладострастно предвкушал, что сейчас над Гуровым разразится такая буря, что от него и следа не останется.
— Петр Николаевич! — обратился Щербаков к Орлову. — Поделись секретом, скажи, как ты вообще можешь с Гуровым работать?
— Привык, — с кротостью великомученика во взоре ответил тот и пожал плечами.
— И что? Он у тебя в кабинете тоже такие спектакли закатывает? — с интересом спросил Владимир Николаевич.
— Это вы еще с Крячко не сталкивались, — со вздохом проговорил Орлов.
— А тот, значит, еще хлеще? — спросил Щербаков и увидел, как Петр Николаевич обреченно покивал. — Да! Славная троица подобралась. Все друг за друга горой. Насмерть стоят! Кстати, я тут личное дело Гурова посмотрел. Оно от благодарностей распухло так, что хоть второй том заводи. Почему его еще к генералу не представили?
— Он не хочет, — тихо ответил Орлов.
— Не понял? — сказал Владимир Николаевич, подумав, что ослышался.
— Полковник Гуров не хочет быть генералом, — уже громче повторил Петр.
— Первый раз в жизни такого человека встречаю, — заявил Щербаков. — И почему?
— А его все устраивает, — объяснил Орлов. — Он говорит, что сейчас отвечает только за себя, свои удачи и промахи, а если станет генералом, ему придется работать за подчиненных или постоянно перепроверять все за ними, а потом еще за чужие ошибки на ковре отдуваться. Мы его несколько раз хотели представить, а он тут же заявлял, что тогда лучше в отставку уйдет.
— Не лишено логики, — вынужден был согласиться Владимир Николаевич. — Он мне сейчас заявил, что в отставку собирается, так ты ему скажи, чтобы даже не мечтал. Я рапорт не подпишу. Мне такие люди самому нужны. Да, он наглец и стервец! Гонору выше крыши. Самомнение зашкаливает. Но профессионал! За одни только сутки много чего сделал. А что характер у него дерьмовый, так мы все не подарок. Предупреждаю: если у кого-то на Гурова зуб вырос, то не ждите, когда я его вырву, а удаляйте сами. Не так больно будет. А если он напортачит, то я ему сам холку намылю! Да так, что мало не покажется! И вот еще что. Ты, Петр Николаевич, меня извини. Обидел я тебя вчера. Сказал сгоряча, не подумав, так ты не держи на меня зла.
— С кем не бывает, Владимир Николаевич. — Орлов махнул рукой. — Проехали.
— Ну, раз так, то давайте по делу, — предложил Щербаков, и планерка началась.
— Так это ты позвонил Щербакову, когда узнал о нападении на Осипова, а он на все кнопки нажал, чтобы того в Бурденко отвезли? — спросил Гуров у Смирнова по дороге в свой кабинет.
Тот кивнул, и Лев Иванович осведомился:
— Значит, вы с ним родственники, да?
— Нет, — ответил Геннадий.
— Как же так? Он же сам сказал… — начал сыщик, но Смирнов перебил его:
— Господин полковник, у меня со слухом все в порядке и с памятью тоже. Владимир Николаевич ясно сказал, чтобы я ответил на все ваши вопросы, но только в рамках данного дела. А этот момент к нему никак не относится.
— Господи! Какие тайны мадридского двора! — Гуров для вида усмехнулся, а на самом деле здорово разозлился: какой-то сопляк будет ему нотации читать!
Дальше они шагали молча, и, когда вошли в кабинет, оказалось, что Крячко уже там. Увидев Геннадия, он удивился, посмотрел на Гурова, потом пожал плечами и поздоровался.
Сыщик просто кивнул, а Смирнов пожал Крячко руку и по-свойски ответил:
— И вам не хворать, Станислав Васильевич!
«Это когда же они подружиться успели?» — не без зависти подумал Гуров, который тяжело сходился с новыми людьми.
Но долго размышлять на эту тему ему не пришлось, потому что Геннадий заявил:
— Давайте сразу по делу, а то у меня на сегодня столько всего намечено, что дай бог к вечеру успеть все сделать.
— Кажется, Щербаков ясно сказал, чтобы без самодеятельности, — напомнил Гуров. — Или у тебя, Гена, память избирательная, и ты помнишь только то, что хочешь?
Смирнов оставил его реплику без внимания, достал из сумки файл, из него — сложенный лист бумаги формата А3, расстелил его на третьем столе, обычно пустовавшем, и придавил края тем, что оказалось под рукой.
— Это план поселка, — начал он. — Мы здесь все обозначили, чтобы было наглядно.
— Сам чертил? — поинтересовался Лев Иванович.
— Нашлось кому, — ответил Геннадий, даже не посмотрев в его сторону, и начал объяснять, показывая карандашом: — Это въезд, дороги, дом Осипова, подкоп. Красным пунктиром отмечены следы преступника с того места, где он в собачье дерьмо вляпался, до подкопа. Судя по отпечатку на куче, этот гад шел вот отсюда. В этой стороне у нас шесть домов, к которым можно подойти только по дороге, всякие обходные пути исключены. В первом живут Шаровы, старик с женой. Их сын всерьез строительным бизнесом занимается, вот и поставил им этот дом. Они там живут только летом. Он их с внуками туда отправляет. Сейчас детей уже забрали — занятия в школе начались, так что они вдвоем. Съезжают, как правило, в конце октября, и до весны дом закрытый стоит. В день нападения на Осипова водитель сына привозил им продукты. Вот номер и марка его машины. — Геннадий положил на стол еще один листок, на котором были не только данные на эту машину.
— А это?.. — начал Крячко, показывая на остальные строчки.
— И до этого дойду, — пообещал Смирнов и продолжил: — Во втором — музыканты по фамилии Финкельштейн, муж, жена и двое детей. Родители работают в оркестре Большого театра, дети учатся. Сын — в консерватории, дочь — еще в школе. Они себе специально угловой дом выбрали, чтобы соседей поменьше было, потому что постоянно репетируют. Не всякий человек выдержит такую музыку. В день нападения все они были дома, машины — их у них две — стояли на участке. Но они все невысокого роста, совсем не как преступник.
