Даниил Лектор - Метод
– Не пом-мешаю? – спросил он, слегка заикаясь. – Мокрушин, Сергей. Мы сегодня утром с вами виделись.
Есеня обернулась к Мокрушину. Первое, что она увидела, – черные кроссовки. Большого размера… Она испугалась, но взяла себя в руки.
– А вы тут откуда? – спросила любезно.
Опер сел рядом с ней.
– Патрулирую, – объяснил он. – Вас увидел – решил подойти… Если мешаю, я п-пойду!
– Нет, не мешаете.
Парень некоторое время сидел, искоса поглядывая на Есеню, потом решился и спросил:
– Как вам город?
– Приятный город, – сказала девушка. – Жалко, что такой повод для поездки.
– Ничего, скоро все это закончится, – убежденно заявил Мокрушин.
– Почему вы так решили?
– Ну вы же здесь? Почему вы на меня так смотрите?
– Сергей, а почему вы в милицию пошли?
Оперативник пожал плечами.
– Ну, я вообще-то легкой атлетикой занимался. А потом – квартира была нужна, а здесь давали…
– А дальше что думаете делать?
Мокрушин пожал плечами:
– Не знаю… Может, женюсь!
– А хотите, я вам по руке погадаю? – неожиданно предложила девушка.
– Как это? – опешил Мокрушин.
– Скажу имя жены. Давайте!
Оперативник, не ожидавший такого развития событий, улыбаясь, протянул руку. Есеня взяла ее, несколько секунд всматривалась в линии на ладони… а затем резко вывернула пальцы и заломила руку парня за спину. Мокрушин взвыл от боли. Его развернуло, сдернуло со скамейки, и он плашмя повалился на землю лицом вниз. Есеня стояла над ним, радуясь победе…
Впрочем, ее торжество длилось недолго – ровно до того момента, как вернулся Меглин. Вместо того, чтобы похвалить помощницу, задержавшую опасного маньяка, он освободил оперативника от захвата, помог подняться и извинился перед ним. А Есене сообщил, что у Мокрушина железное алиби, он проверил: в те дни, когда происходили последние убийства, парень или находился в отделении, на виду у сослуживцев, или его вообще не было в Липецке.
– Откуда я знала про его алиби? – сердито бурчала Есеня, когда они шли к выходу из парка.
– А спросить нельзя было?
– А где ты вообще был, почему меня бросил?
– Портреты получал, – ответил Меглин. – Вот, гляди.
И он развернул лист ватмана, который держал в руках. На нем карандашом были набросаны лица десятка примерно людей – тех, кто был в парке накануне, в тот момент, когда Меглин разыгрывал сцену «хулиган пристает к девушкам». Внимание Есени привлекло одно лицо – молодого еще человека, одетого в обноски, какие носят алкоголики. Того самого человека, что уже один раз встретился им, когда они шли к школе.
– Это кто? – спросила она.
– Тот, у кого хватило спокойствия остаться, когда меня били. Я художника заранее попросил всех зарисовать. Не узнаешь?
– Нет…
– Ладно, иди, утешай парня. Зря обидела – теперь утешай.
– А ты?
– А я поработаю…
И Меглин направился к выходу из парка.
Спустя некоторое время его можно было увидеть заходящим в подъезд одного из стоящих неподалеку домов. Поднявшись по лестнице, сыщик постучал в обшарпанную дверь. Ему открыл пожилой человек, по виду – явный алкоголик.
– Нам войти можно? – проникновенно спросил Меглин.
– Кому это – нам?
В ответ сыщик продемонстрировал бутылку водки у себя в руке.
Через несколько минут мужчины уже сидели в комнате и Меглин разливал водку по стаканам.
– Ну, за наших! – провозгласил он.
– Это за кого? – продолжал удивляться хозяин.
– За алкашей! Без них страна – пустыня!
Хозяин тост поддержал, и Меглин немедленно налил по второй. Однако пить не спешил. Вместо этого встал, подошел к стене, на которой висели семейные фото. Одна из фотографий запечатлела всю семью: мужчину, в котором, хотя и с трудом, можно было узнать хозяина квартиры, женщину рядом, и между ними – болезненного вида мальчика. Были и другие фотографии, где этот мальчик выглядел старше; на одной – уже совсем юноша. Меглин развернул свой ватман, сверяя лицо на фотографии с карандашным наброском. Потом спросил, не оборачиваясь:
– Это сын твой?
– Может, и так…
– Болел, что ли?
– Сначала жена болела, – ответил алкаш. – Померла… Потом он болел… с горя…
В мозгу Меглина одна за другой возникали картины – ярко, словно все происходило на его глазах.
Школьная спортивная площадка. Мальчик, которого он видел на снимке, вместе с другими учениками бежит кросс. Прибегает последним. Над ним смеются девчонки. Он толкает одну из них. Тогда целая стайка девчонок начинает его бить.
После уроков мальчик идет домой через парк. Оглядывается – за ним идут те самые обидчицы. Он бежит. Девчонки бегут за ним, кричат: «Дохляк! Плакса!» Камень ударяет его в затылок. Он резко сворачивает в кусты, прячется за парапетом. Достает из кармана ключи и начинает выцарапывать первую фамилию…
– А он вырос все-таки, твой сын, – все так же, не оборачиваясь, сказал Меглин. – Сильным человеком стал.
– Вырос, – кивнул хозяин. – Старался всем назло.
Тогда Меглин обернулся и, глядя ему в глаза, сказал:
– Один вопрос: ты знал, каким он вырос?
Стакан дрогнул в руках у хозяина, так что водка чуть не расплескалась. Он с тоской и злостью взглянул на гостя и спросил в свою очередь:
– А ты бы что сделал?
Меглин скатал свой ватман, еще раз бросил взгляд на фотографии на стене и направился к выходу. Уже у самой двери бросил через плечо:
– То, что сделаю.
Несправедливо обиженный оперативник Мокрушин проводил Есеню до самой гостиницы. Возле подъезда она сказала:
– Слушай, извини, что так получилось…
А потом, поняв, что этого мало, что заноза в душе у парня все равно останется, неожиданно для него – да и для себя – обняла его и поцеловала. Улыбнулась и сразу ушла. А Мокрушин, совершенно счастливый, направился в отдел.
Поднявшись на свой этаж, девушка постучалась в номер Меглина. Ответа не было. Постучала еще раз, потом вошла. Номер был пуст, только из ванной доносился шум воды. Есеня заглянула в приоткрытую дверь и увидела странную картину: ванна была полна до краев, и по воде плавал бумажный кораблик…
Есеня обернулась и увидела рядом с собой недовольную горничную.
– Шебутной этот велел передать, что в парке вас ждать будет, – поджав губы, сообщила та.
Есеня поспешила назад, в парк. Уже сильно стемнело, прохожих на улице почти не было. Девушка почувствовала себя неуютно. Ей все время казалось, что кто-то идет сзади, кто-то следит за ней. К счастью, подошел троллейбус, двери открылись, и Есеня торопливо поднялась в салон.
Троллейбус был почти пуст – только сидела впереди тетка с сумками да дремал какой-то бомж в надвинутой на глаза кепке. Следом за Есеней вошел еще один мужчина, сел впереди.
На следующей остановке тетка с сумками вышла. Тогда мужчина встал, подошел к Есене и уселся рядом. Она с удивлением узнала в нем одного из оперативников, который присутствовал на совещании в УВД. Да, точно – он сидел прямо перед ней, во втором ряду! Кажется, ей даже называли его фамилию: Белых… Правда, сейчас следователь Белых выглядел как-то странно. Хотя на улице было прохладно и шел дождь, он почему-то сильно потел – все его лицо блестело.
– Здрасьте, Елена Петровна, – сказал следователь, утирая пот с лица. – На прогулку?
Есеня, пораженная его необычным видом, молчала, не зная, что ответить. Да он, кажется, и не ждал ответа.
– Поздновато, – произнес следователь Белых; глаза его возбужденно сверкали. – Маньяк же в городе. А вы такая… Или вы на службе? Ищете? Может, нашли?
Есеня по-прежнему молчала. А следователь, закрыв ее от водителя спиной, вдруг высвободил из руки спрятанный в ней шнурок и отработанным движением накинул его девушке на шею.
Есеня пыталась сопротивляться, но руки лишь беспомощно молотили воздух. А Душитель резким движением развернул ее спиной к себе и еще туже затянул удавку.
Водитель заметил происходящее в зеркале, но лишь усмехнулся: сцена выглядела как страстные объятия влюбленной парочки.
Есеня уже хрипела, теряя сознание. И вдруг со своего места поднялся дремавший бомж. Подошел к «обнявшейся» паре, достал из кармана перочинный нож – и резко вонзил его в шею Душителя. Тот захрипел и отпустил удавку. Есеня обернулась, все еще задыхаясь и держась за горло, – и узнала в бомже Меглина.
Троллейбус остановился, водитель открыл двери и в ужасе выскочил из салона. У Душителя из располосованной шеи фонтаном била кровь. Он зажал рану рукой, встал и, шатаясь, двинулся к двери, но, не дойдя, повалился на сиденье. А Меглин аккуратно сложил нож, спрятал в карман и заговорил в своей обычной манере – то ли обращаясь к Есене, то ли к самому себе:
