Николай Оганесов - Непохожий двойник
– Девятнадцатого января.
– Девятнадцатого? – Логинов мгновенно прикинул в уме: по словам жены, Игорь в тот день в половине девятого ушел на работу. Заведующий ателье подтвердил, что он пришел без опозданий, к девяти и никуда до перерыва не отлучался, а во время перерыва Красильников уже был арестован. – Вы не ошиблись, Светлана Сергеевна? Девятнадцатого или раньше?
– Да нет, я хорошо помню. Он пришел ко мне домой утром.
– Вы говорили, что отобрали у него ключ. Он что, пришел наугад, ведь вас могло не оказаться дома?
– Он прекрасно знает график моих дежурств, тем более что был у меня в гостях то ли шестнадцатого, то ли пятнадцатого.
– В котором часу он пришел?
– Еще девяти не было. Сказал, что на улице его ждет такси. В руках у него был пакет.
– Большой?
– Размером со среднюю хозяйственную сумку. Он сказал, что оставит его у меня. Был возбужден, взволнован чем-то. Я заподозрила неладное: всегда жду от него подвоха – и спросила, что в пакете. Он замялся, ответил, что мне это знать не обязательно, пусть, мол, полежит, а вечером он его заберет. Тогда я схватилась за обертку, но Игорь успел вырвать сверток и, не попрощавшись, ушел.
– Вы не разобрались, что в нем? Может быть, на ощупь?
– Что-то твердое, с прямыми гранями, похожее на коробку...
ТИХОЙВАНОВДва часа, как он сидит у следователя, а тот не исписал и половины страницы, все слушает. «Скаргин, кажется, – припомнил Федор Константинович. – Серьезный, обстоятельный человек. Может, и разберется...»
– А теперь, – обратился к нему следователь, – вспомните, пожалуйста, что произошло между вами и зятем восемнадцатого, когда вы праздновали годовщину свадьбы дочери?
Тихойванов удрученно взглянул на полную окурков пепельницу и решил, что курить еще одну папиросу неприлично. Вопрос, который ему задали, заставил вернуться к тому, что уже много дней тяжким грузом лежало на сердце. Он вспомнил вечер, такую же, как здесь, пепельницу на столе, Игоря, вернувшегося с мороза с бутылками под мышкой, возившуюся у плиты Тамару.
Ничто не предвещало чудовищной ссоры, разразившейся получасом позже. Игорь ходил по комнате в приподнятом настроении, насвистывал какую-то мелодию, потом открыл бутылку «Пшеничной» и налил в рюмки.
– Сыграем? – Федор Константинович достал шахматы, раскрыл доску и начал раскладывать по клеткам фигуры.
От батареи парового отопления несло жаром, под потолком горела старая пыльная люстра с оторванными стеклянными подвесками, за разрисованным морозными узорами окном завывал ветер.
– Ну, за упокой рабы божьей Нины свет Ивановны, – провозгласил зять. Он чокнулся рюмкой о рюмку тестя, зажмурился, одним махом выпил и, морщась, двинул вперед фигуру. Выпила и Тамара.
– А ты что ж? – спросила она, обращаясь к отцу.
– Куда спешить, – буркнул Федор Константинович и сделал первый ход. Ему не понравился тон, которым Игорь произнес тост: «За упокой рабы божьей... свет Ивановны», – это что, насмешка? Хотел было сделать замечание, но промолчал.
– Мы что, поминки справляем? – вмешалась Тамара. Она была похожа на пожарника, почуявшего запах дыма. – А ну убирайте свои шахматы, я накрывать буду. Несите тарелки.
Не успев начаться, скандал затих, но атмосфера сделалась взрывоопасной, это стало ясно всем, за исключением, может быть, Тамары. Она наполнила свою рюмку и рюмку мужа, выпила.
Ели молча. Зять – уставившись в тарелку, Федор Константинович – упершись взглядом в скатерть.
– Да, Игорь, я тебе говорила? Пока ты ездил на кладбище, домоуправление опечатало ее комнату, – сказала Тамара. – Предупредили, чтобы ничего не трогали и никого не впускали.
– Знаю, – хмуро бросил Игорь.
Помолчали.
– Лампа в коридоре перегорела, – посетовала Тамара, переводя тревожный взгляд с мужа на отца. – Надо бы вкрутить...
Игорь не ответил. В окно ударил комок снега, и он вздрогнул.
– Может, телевизор включить? – спросила Тамара.
– Включи, но без звука. – Он повернулся к тестю. – Вот так и живем, Федор Константинович, хлеб жуем. – Вызова в его словах не было, но и сказаны они были вряд ли случайно.
– Вижу.
– Не нравится? Мне, представьте, тоже.
– Ты чего, Игорь? – насторожилась Тамара.
– Да так. Хочу внести ясность в один вопрос... Ты пей, пей... – Он опрокинул рюмку и постучал вилкой о край тарелки. – Минуточку внимания, господа. Есть несколько слов. В эту славную годовщину мне хочется поговорить о супружестве вообще и о нас с Тамарой в частности. Вы, дорогой тесть, стояли, так сказать, у истоков наших отношений, вы в свое время настояли на нашем браке, и вам я задаю волнующий меня вопрос: вы довольны? Заметьте, я не обвиняю, не упрекаю, я просто спрашиваю: вы довольны?
Федор Константинович сжал кулаки. Игорь действовал безошибочно, бил в самое больное место. Тысячу раз Тихойванов казнил себя за тот восьмилетней давности визит к Красильниковым, но никогда еще ему не было так горько и обидно за себя, за дочь, за отравленное семейными неурядицами детство внучки.
– Вы человек положительный, – продолжал Игорь, – заслуженный, медалист, так сказать, и персональный пенсионер, но, простите, мне иногда кажется, что вы так и прожили всю жизнь, не сходя со своего любимого локомотива, просидели все годы в тендере или как он там у вас называется...
Тамара истерично хохотнула и прикрыла рот рукой.
– Ладно, каждый сам находит место, где ему лучше, это понятно. Но зачем вы подцепили к своему составу меня?
– Хватит, я ухожу. – Тихойванов хотел подняться.
– Нет, постойте. Еще не все. – С лица Игоря сползла напряженная улыбка. – Чем, скажите на милость, я заслужил жену-грязнулю, квартиру хуже нужника? Чем? Это же общий вагон, дорогой товарищ, общий! У меня были возможности, планы, я жил полнокровной жизнью, под ясным небом, для меня светило солнце, понимаете – солнце!
– В плевке солнце тоже отражается.
– Вот-вот. Вы всегда презирали меня, – почти радостно воскликнул Игорь. – А чем, спрашивается, я хуже вас, хуже вашей дочери? В чем я перед вами провинился? Ну, скажите, в чем?
– В чем? Да хотя бы в том, что до замужества моя дочь не знала вкуса спиртного!
Тамара фыркнула, выпила сначала из своей, а потом и из рюмки мужа. Лицо ее покрылось красными пятнами.
– Ладно тебе, папа... – Глаза ее пьяно блестели. – И вообще чего вы завелись?
Но Федор Константинович уже не мог остановиться.
– Чтобы ублажить тебя, она так и не поступила на работу, не смогла учиться, как мечтала до замужества. Восемь лет сидит сиднем в четырех стенах, готовит, обстирывает и опускается, да, опускается все ниже! Посмотри на нее... – Он перевел дыхание, и Игорь воспользовался паузой.
– Восемь лет назад, – выпалил он, – ваша дочь не очень-то была разборчива в отношениях со мной.
– Мерзавец! – задохнулся в приступе гнева Тихойванов. – Ты всегда был и остался мерзавцем!
– Отлично! – нервно улыбнулся Игорь. – Вот мы и разобрались.
Федор Константинович поднялся.
– Наталью можете привозить по-прежнему, – сказал он. – А моей ноги больше здесь не будет.
Тамара уткнулась лбом в скрещенные руки и заплакала. Игорь похлопал ее по спине:
– Не плачь, девчонка, пройдут дожди... Есть у меня одна идейка: что, если тебе отдохнуть от меня? Поживешь одна, устроишься на работу, в институт поступишь и начнешь подниматься все выше и выше. Слышала, что говорил твой папаша? Я с ним полностью согласен. А вы, Федор Константинович, переезжайте сюда, ведь вы этого добивались? Переезжайте, переезжайте, и Наташу возить не придется. А мне, злодею...
В дверь позвонили. Игорь осекся, нерешительно привстал и тут же опустился на стул, но раздались более требовательные звонки, и он кинулся открывать. Тихойванов снял с вешалки пальто.
– Не обращай внимания, он пошутил. – Тамара подняла опухшее от слез лицо. – Он всегда так: наговорит, а потом отходит...
Тихойванов не нашелся что ответить, оделся и вышел. Дверь в подъезд была открыта. Двое, стоявшие у лестницы, услышав его шаги, отпрянули друг от друга. Похоже, что они ругались. Игорь отвернулся, а Волонтир – вторым был он – поздоровался с Федором Константиновичем и, покачнувшись, сделал несколько шагов в сторону. Тихойванов прошел мимо и громко хлопнул дверью подъезда...
– Такой была последняя наша встреча, – сказал он следователю.
– Вы не задерживались в подъезде? – спросил Скаргин.
– Нет. У меня сложилось впечатление, что они выясняли отношения или счеты сводили, хотя, если вдуматься, какие у них могли быть счеты?
– А вы попробуйте представить, что счеты были, – ухватился за эту мысль следователь. – Игорь никогда при вас не заводил разговора о Волонтире?
Федор Константинович задумался: разговор такой был, но не с Игорем, а с самим Волонтиром, но стоит ли выносить сор из избы? Он решил промолчать.
