Николай Леонов - Обречен на победу
– Нам подсунули лжесвидетелей?
– Значительно хуже, – сказал Серов. – Наши товарищи…
– Борис Петрович, я вас не перебивал, – сказал Гуров, давая понять Серову: мол, вы ко мне по имени-отчеству, с уважением, так сказать, тогда и уважать извольте.
– А ты их самолюбие не береги. – Серов усмехнулся. – У нас знаний и опыта не шибко, а самолюбия сколько хочешь, с избытком.
Атмосфера в кабинете разрядилась, кто-то хохотнул, кто-то сказал:
– Давай, Москва, бей с мыска.
– Ошибка объяснимая. – Гуров тоже улыбался. – Люди видят серую «Волгу». И спрашивающему, и отвечающему хочется, чтобы машину нашли. Вот вам и такси. Однако ни зеленого огонька, ни опознавательных знаков такси ни один из свидетелей не видел. А по тому, как стояла машина, должны были видеть.
– А почему вы, Лев Иванович, решили перепроверить показания свидетелей? – спросил Серов.
– Если таксист причастен, он не поставил бы машину у дверей. – Гуров, понимая, что его используют в роли педагога, решил быстрее закончить. – Если таксист непричастен, то он бы сам объявился, как только мы начали его искать. Не Москва, таксопарк один, люди друг друга знают.
– Спасибо, Лев Иванович, – сказал Серов. – На завтра всем задания даны. Группе, работавшей по таксопарку, переключиться на ГАИ. Ищите хозяина светло-серой «Волги».
– Государственную или частную?
– Начните с частников. Все свободны.
Гуров никогда не думал, что десять мужчин могут выйти из кабинета так тихо. Сколько частных светло-серых «Волг» в Городе? Владелец одной из них был известен, и он ссорился с убитым за час до преступления. И мотив известен. Никто никакого имени не назвал, вышли тихо, последний прикрыл за собой дверь.
– А ты, майор, не пыли. – Серов вышел из-за стола, одернул кургузый пиджачок. – Я не только отвечаю за профилактику и раскрытие преступлений, но и за воспитание орлов-сыщиков. Когда я их носом тыкаю – так вроде зарплату отрабатываю, когда ты – это и больнее, и действеннее. Меня тоже такси насторожило.
Подполковник довез Гурова до гостиницы.
– Тебя в «люкс» перевели, вещи перенесли. Отдыхай. – Вышел из машины, чтобы водитель последних слов не слышал, сказал: – В прокуратуру? Допросить? Откатать след протектора?
То, что и Серов имени подозреваемого не назвал, и смешило Гурова, и умиляло. Провинция, святая простота. Случись такое в Москве, конечно, никто бы не радовался, но и на цыпочках не ходил, и имя чемпиона не замалчивал.
Гуров знал, чего ждет подполковник, решил пойти навстречу, уже начал фразу:
– Зачем сразу в прокуратуру? – В этот момент Гуров неожиданно понял, что сутки назад Серов предвидел ситуацию. Так вот почему Гурова упросили остаться.
Серов, словно услышав мысли собеседника, кивнул:
– Ты не сердись, майор. Ты для нас чужой, тем более из Москвы, тебе все можно. Мне не прикажут и не намекнут, однако осудят. Там ведь копать и копать, я лично в виновность Паши не верю. Однако служба. – Серов теребил лацкан пиджака, смотрел вопросительно.
– Выясните, когда и где завтра у Астахова тренировка. Утром позвоните, машину не надо.
– Спасибо, Лев Иванович. С Москвой будешь разговаривать, не плати. Номер и все расходы за наш счет.
Гуров не выдержал и рассмеялся, глядя в светлые наивные глаза Серова, кивнул.
– Спокойной ночи, Борис Петрович. – Попытался разгладить подполковнику лацкан пиджака, но тот был скомкан крепко.
За последние годы Гуров, конечно, повзрослел, и его часто величали Львом Ивановичем, и опыта поднабрался и мастерства, а осталось в нем много и мальчишеского. Серьезный взрослый человек станет пахать на чужом участке? Нет. Романтик он, Гуров.
Номер был действительно «люкс» – двухкомнатный, с тяжелой солидной мебелью, мягкими паласами. На столе на тарелочке яйца, помидоры, хлеб. В холодильнике минеральная вода. Гуров только вошел, в дверь постучали, приоткрыли чуть.
– Чай? Может, молочка вскипятить? – Голос женский, участливый.
Гуров широко шагнул и распахнул дверь.
– Добрый вечер… – Он поклонился невысокой полноватой дежурной. – Молоко, пожалуйста!
– С пеночкой? – Женщина разглядывала Гурова участливо, словно больного.
– С пеночкой! Обязательно с пеночкой!
– Моментик, моментик.
Это чужеродное для простой русской женщины слово доконало Гурова окончательно.
«Ах ты бархатный, ты мой ласковый, – смеясь, рассуждал он, снимая с яйца легко отделявшуюся скорлупу. – И что же ты, интересно, наговорил? И соль не забыли. И молоко случайно или ты Борю Ткаченко успел опросить? Я ведь Боре про молоко говорил».
Гуров поужинал, заказал разговор с Москвой, из огромной обливной кружки осторожно прихлебывал молоко.
Чуть больше суток назад он в другом номере этой же гостиницы один на один с собой пил пиво. Что такое в человеческой жизни сутки? Допустим, семьдесят лет умножить на триста шестьдесят пять… Лева начал пальцем выводить на скатерти цифры, запутался. Времени в сутках двадцать четыре часа. В них может быть много жизни и мало жизни. Часы можно подсчитать, жизнь нельзя.
Философствования Левы прервал телефонный звонок.
– Алло! Это вы, майор? – Голос Риты звучал отчетливо и близко. – Надеюсь, вы разговариваете со мной стоя?
– Здравия желаю! – Гуров действительно встал.
– Здравствуйте… Вольно. Я, знаете ли, теперь разговариваю только с генералами. Сначала мне звонил генерал Турилин, потом генерал Гуров.
– Рита, дорогая, понимаешь…
– Понимаю! – Рита рассмеялась. – Не перебивай старших. Ты должен мне сказать, что неотложные дела задерживают тебя на два-три дня. Я тебе должна ответить, что понимаю, но мне надоело, и я завтра иду в театр с Альфредом.
– Почему с Альфредом? – Гуров растерялся.
– Ни фантазии, ни юмора. – Рита деланно вздохнула. – Как тебя держат в этой конторе? Если невеста положительного героя – стервочка, то и соперник у него Альфред или Вольдемар.
– Понял. – Гуров сел, заулыбался. – А если не стервочка?
– Тогда она говорит, что любит его и будет ждать, пока он не достроит гидростанцию, не перекопает всю руду, не переловит всех проходимцев. Какая у вас погода, майор?
Лева никак не мог привыкнуть к поворотам на сто восемьдесят градусов.
– Погода? – Он привстал, хотел посмотреть в окно, но там была застекленная ночь. – Лето, – не очень уверенно сказал он.
– Не лгите, майор, – голос Риты изменился, стал серьезным. – Слушай, Лева, ты в порядке? Хочешь, я завтра прилечу?
– Хочу, – ответил Гуров. – Но ты не прилетай.
– Буду мешать?
– Конечно. Я же люблю тебя.
– Майор! – Рита засмеялась. – Ты в полном порядке! А то ты своей реакцией на вопрос о погоде напугал меня. Я на расстоянии забываю, что ты элементарно глуп.
– Глуп, туп, – радостно согласился Лева. – Я здесь не задержусь. Пробуду дня три-четыре.
– Ты пробудешь сколько потребуется, – перебила Рита. – Я не в восторге, но Альфреду звонить не собираюсь. Когда идем к Вечному огню, майор?
– Болтушка. Целую тебя. Завтра позвоню.
– Майор! – быстро сказала Рита. – Я должна первой положить трубку. Жди. Целую. Все.
Гуров подождал частых гудков, положил трубку и подумал, что о счастье на долгие годы загадывать трудно, но скучать с Ритой он не будет никогда.
Рита упомянула о Вечном огне. Они решили, что в день свадьбы не поедут к памятникам войны. Процессии молодоженов, машины с ленточками, шарами и куклами, испуганные невесты в белом, нескладные женихи в черном, хмельные свидетели, которые едут к памятникам погибшим, не то что удивляли – возмущали Гурова. В это место можно прийти вдвоем, обязательно пешком, неторопливо и молча постоять в сторонке, глядя на участников Великой Истории, родственников и друзей погибших. Сюда грешно бежать от машины на ломающихся каблуках, спешно приводя в порядок глупо улыбающееся лицо.
Гуров прошелся по просторному номеру, сдернул с одной из постелей скользнувшее шелком покрывало. «А когда я действительно отправлюсь домой? Когда задержат последнего преступника?»
Лева никогда не мог определить своего отношения к сотрудникам угро, своим коллегам двадцатых годов. Были ли они так светлы и наивны, полагая, что борьба их – дело временное, профессия отмирающая? Или люди придумали сказку? Если и придумали, то это добрая сказка. Сказание о счастливых людях. Человек должен видеть свет в конце тоннеля. Необязательно туда добраться, важно видеть. Сознание, что зло конечно, делает человека счастливым. Ему, Гурову, не увидеть последнего преступника. Не неси в себе возможность преступать, человек не выбрался бы из каменного века, не то что в космос. Все гении – преступники. Хорошо, что клиенты не слышат старшего инспектора, его рассуждений, не то какой-нибудь дебил-уголовник смотрел бы на фомку, как на бином Ньютона, а на разбитую голову ближнего – словно на Джоконду. Уголовники не знают ни о биноме, ни о Джоконде, они должны знать о старшем инспекторе.
