Николай Иванов - Наружка
— Да. А ты?
От «выканья» отошли не запнувшись и не заметив этого. Лишь на вопрос о ночлеге Катя пожала плечами:
— За меня не беспокойся. Впервой, что ли, оставаться одной посреди тундры.
Сказано больше, чем просто о работе и неизбежных ее коллизиях. Что-то душевное и одинокое прорвалось в словах Ракитиной. И именно эта грустная нотка насторожила Бориса, заставила прекратить расспросы: самая опасная женщина не та, которая бьет ногой в лицо, а у которой в глазах печаль. И если поддашься сочувствию, то взвалишь на себя такую ответственность, что тысячу раз проклянешь себя. Женщина — она и в самом деле слабее, ей обязательно нужно прислонить голову к чьему-то плечу. Вроде на минуту, ни на что серьезно не претендуя. Но только почему-то запах именно этого мужчины становится для нее наркотиком и без него делается еще тяжелее и невыносимее. Прислоняться хочется все чаще и чаще, и любое противление этому начинает восприниматься как кровная обида. Сильнее той, из-за которой когда-то было доставлено для успокоения плечо. И ничьей ни в чем вины…
С Борисом уже случалось подобное, когда нежность превращалась в обязанность и связывала его путами. Заведенный на два-три оборота быстрее, чем встречаемые на его пути женщины, он физически ощущал, как уходит время, он не успевал участвовать в каких-то событиях, перепрыгивать через новые барьеры. Он задыхался не от того, что слишком быстро бежал по жизни, а от топтания на месте.
К сожалению, женщинам казалось, что он убегает от них. Не убегал. Просто в таком ритме жил. И кто понимал его, к тем он возвращался. Кто капризничал — с теми рвал и уходил.
Впервые за вечер он ощутил начало чего-то подобного. И Катя почувствовала, как прекратился прилив тепла от понравившегося ей капитана. Безошибочно угадала причину, покивала головой грустно и разочарованно. Вырвала руку и махнула проносящейся мимо машине.
— Ты куда? — попытался оттащить ее от края тротуара Борис.
— Домой. Не в тундре же ночевать.
— Да сейчас все в гостинице уладим.
— Я люблю просыпаться в своей постели, когда расстояние позволяет добраться до нее.
— Но как ты в такое время!.. Нет, я тебя одну не отпущу.
— Отпустишь. У тебя своих подчиненных полно, а отвечать за кого-то дополнительно… — косвенно, но дала понять, что же на самом деле послужило причиной ее решения.
— Ты — не дополнительно. Ты — это ты! — вдруг неожиданно даже для себя проговорил Соломатин.
Катя повернула к нему голову. Верить или нет? Захотелось поверить…
Притормозила рядом и машина.
— Куда, уважаемые?
— В Москву, — попросил Борис.
— Солнцево, — дала более точные координаты Ракитина.
— Пожалуйста. Через Переделкино — и в один момент будете дома, — мгновенно сориентировался и подсчитал для себя выгоду «левак».
Катя осторожно, боясь оказаться в неудобном положении, если вдруг Борис все-таки скажет «до свидания» и захлопнет дверцу, подвинулась в глубь сиденья. Однако оперативник решительно нырнул следом, и она привычно, как сотни раз при машинном варианте наблюдения, требовавшем молниеносных посадок, освободила место.
— К ларькам подъезжать будем? — поинтересовался водитель, сразу, правда, и объяснив: — Обычно всегда чего-то не хватает, потом ищем.
— Да, тормозни, — согласился с дальновидностью «левака» Борис.
Катя хотела возразить, мол, ничего не нужно, но вновь поосторожничала: а вдруг Борис хочет купить что-то для себя, а тут она вылезет… Он ведь тоже хорош — сел рядом и ничего не говорит.
В такой чуткой настороженности и молчании пересекли переделкинский лесок, миновали дачи писателей и оказались в другой части Подмосковья. У железнодорожного переезда, закрытого перед электричкой, Борис выскочил к киоскам, позаглядывал в окошки, стал нагружать пакет. Электричка запаздывала, и он успел еще пробежаться вдоль фруктовых рядов. Сумку принес, удерживая на груди: ручки не выдержали веса, расползлись.
Открылся и переезд.
— Отлично, теперь без остановок, — обрадовался водитель. — Ваша улица? — безошибочно угадав в Кате хозяйку, обратился сразу к ней.
— Авиаторов. Борис усмехнулся.
— Чего? — тут же насторожилась Ракитина. Ей бы не в «наружке» работать, а «слухачом».
— Ассоциации. Авиаторы для десантников — это… Понимаешь, они все время нас сначала поднимали вверх, а затем открывали люки и выбрасывали.
— Но здесь-то вроде никто не собирается тебя выбрасывать, — пожала плечами девушка, ожидая, однако, ответной реакции.
— Хорошо. А то я уже давно не надевал парашют. Наверное, и навыки потерял.
10.Около указанного дома водитель остановился, удовлетворился полученной мздой, но благоразумно постоял еще некоторое время: видимо, не раз приходилось после разговоров у подъезда забирать пассажиров обратно.
Сегодня хитрость не прошла. Традиционный разговор у подъезда состоялся, но за дверью скрылись оба седока.
— А у тебя ничего, уютно, — оглядевшись в квартире, Соломатин отдал должное хозяйственности Кати.
— Да какое там уютно, — махнула та рукой. — Извини, я сразу чайник поставлю.
— Не-ет, честно. После общаги такое кажется истинным раем…
— Общага есть общага, — согласилась хозяйка. — Зато мне после посещения некоторых квартир моя кажется собачьей будкой… Э-э, что говорить. Плюнула на все и живу по принципу: жалей не о том, чего бог не дал, а радуйся тому, что он не отнял. Будет по-иному, станешь сквалыгой и гипертоником. Мой руки.
Всего несколько недель назад Борис точно так же входил в квартиру княгини Людмилы. И почти с таких же слов начиналось то посещение. У Люды он еще напросился помогать на кухне, резал лук. Плакал. Вот житуха: тогда плакал, сейчас — улица Авиаторов. Как здесь не гадать, везет ему на женщин или нет…
Не желая повтора даже в мелочах, отбросил ненужные воспоминания и, не заглянув в кухню, прошел в комнату. Однако Катя спросила из кухни:
— Ты не хочешь мне помочь? Хочет.
— Но только если не резать лук.
— Плакать не любишь?
— Нет.
— А я люблю, — неожиданно созналась Катя и, дождавшись Бориса, повторила: — Люблю. И часто, к сожалению, этим мокрым делом занимаюсь.
Уместно было пожалеть, хотя бы дотронуться до плеча девушки. Но из-за того, что жест вновь мог напомнить о другой женщине, он отсек свое желание. Протиснулся к раковине, куда были свалены купленные им фрукты.
— Набрось фартук, а я переоденусь. Как-никак, почти норма. А компенсации не дают.
Что будет дальше, как станут развиваться события, по крайней мере вчерне можно было уже обрисовать: ужин, беседа, приближение… Катерину с ее одинокостью понять не ложно, да и его желание — не тайна за семью печатями. Так почему бы тогда, в самом деле, двум одиноким людям не потянуться друг к другу?
Иной вопрос — чтобы потом не наступило разочарование, чтобы не стали они в тягость один другому. Не требовали чего-то сверхъестественного и не выдвигали претензий. Занудность в отношениях способна затмить самые светлые тона.
Немного выпили, хорошо поели — день на бутербродах еще никого не делал сытым. Наступала ночь, Катя перехватила один из взглядов, брошенных ее гостем на часы, и сама предложила:
— На ночь остаешься у меня. Но спать будешь почти на полу, — она достала из шкафа свернутый матрац. Борис раскатал его у противоположной от дивана стены — иного места по длине не нашлось. — Если желаешь, иди в ванную, а я тем временем постелю.
«И зачем мне это нужно было?» — стоя под теплым душем, грустно размышлял Борис. Нет, он не был против того, чтобы оказаться рядом с такой приятной женщиной, как Катя. Он не аскет, ему претят моралисты, те, кто знают и указывают, кому и как жить.
Но в какие-то моменты, Катя права, лучше проснуться в своей постели. Это не усталость, не отторжение женщин. Скорее, та самая боязнь поступиться даже частью привычной свободы и независимости.
— Не одевайся, иди ложись, я на кухне, — постучала мимоходом в дверь хозяйка.
Облачаться после душа в тесные одежды в самом деле не хотелось, но он все равно оделся. Зачем-то захотел продемонстрировать это Кате и вместо комнаты зашел на кухню.
Девушка курила. Полы халатика, в который она переоделась, разъехались, открывая колени, и Борис невольно задержал взгляд. Да, он не аскет и не моралист, а нужно ли было ехать сюда, он поймет завтра. Все, кроме Кати, завтра!
— Покурить хочешь?
— Нет.
— А чай?
— Тоже нет.
— Музыку послушать? — хозяйка потянулась к приемничку, нашедшему себе скромное местечко на подоконнике среди цветочных горшков.
— Ничего не хочу.
— А меня?
Спросила в шутку, может быть, даже не раз ловила на нее мужчин, потому что удовлетворилась оторопью в глазах Бориса. И теперь уже серьезно порекомендовала, устало вдавив окурок в приспособленное под пепельницу кофейное блюдце:
![Сергей Бетев - Без права на поражение [сборник]](/uploads/posts/books/242828/242828.jpg)
