Зигмунт Милошевский - Увязнуть в паутине
— Внушительно, не правда ли? — прохрипел Рудский, вручая Шацкому чашку с кофе. — Вам обязательно нужно будет приехать ко мне вечером. Иногда ночью я могу стоять у окна целый час, и это мне совершенно не надоедает.
Шацкий призвал себя к порядку.
— Действительно, может кому и нравиться, — безразличным тоном прокомментировал он.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ. Цезарий Рудский, родился 2 августа 1944 года, проживает на улице Павиньского, образование высшее, ведет частную психологическую консультацию. Отношение к сторонам: посторонний; за дачу фальшивых показаний не привлекался.
Предупрежденный об уголовной ответственности согласно положений статьи 233 УК сообщает следующее:
С Хенриком Теляком я познакомился случайно в ноябре прошлого года. Тогда я готовил психотерапевтическую конференцию и подыскивал фирму, которая могла бы напечатать приглашения и плакаты. Так я попал в фирму «Польграфекс», директором или вице-директором в которой был Хенрик Теляк. Тогда у меня с ним контактов не было, только лишь с менеджерами. Через неделю я захотел получить заказ, но тот не был готов. Я потребовал связать меня с дирекцией, и вот тут уже узнал Хенрика Теляка. Он был очень мил, заверил, что еще в этот же день доставят мне заказ курьером за их счет, извинился, пригласил на кофе. За чашкой кофе он начал расспрашивать о моей работе, так как заинтересовался содержанием приглашений и плакатов. Я рассказал ему о работе психотерапевта. Что стараюсь помогать людям, что часто встречаю людей, утративших смысл жизни. Тогда он рассказал мне о самоубийстве дочери и болезни сына, признался, что не может больше со всем этим жить. Я спросил, не хотелось бы ему встретиться со мной. Он ответил, что пока не уверен, но через неделю позвонил и договорился о визите. Встречались мы раз в неделю, по четвергам, здесь, в этой квартире.
Тех сессий я не записывал, делал лишь заметки. Пан Теляк много молчал, часто плакал. Жизнь у него была тяжелая. В шестнадцать лет он сбежал из дома, вскоре после того его родители погибли в автомобильной катастрофе. Он не успел с ними попрощаться, даже о похоронах не знал. По этой причине он чувствовал себя виноватым, и это чувство вины повлияло на его будущей жизни. Его брак с Ядвигой Теляк — которую Хенрик Теляк, как мне кажется, очень любил, точно так же, как и детей — удачным не был, о чем Хенрик Теляк говорил с печалью и стыдом. Во время терапии мы сконцентрировались на его родной семье, чтобы он мог выйти из тени своих покойных родителей. Мне казалось, что это является основой, чтобы оздоровить отношения в его нынешнем семействе. Мне казалось, что это приносит эффекты, расстановка в эти выходные должна была стать «точкой над I». Собственно говоря, в этой расстановке для меня важнее всего был Хенрик Теляк. Остальные лица, которых я подобрал среди своих пациентов, в намного лучшем психологическом состоянии. Из неврозы относительно мягкие.
На вопрос допрашивающего, упомянул ли Хенрик Теляк в ходе терапевтических сеансов о врагах или людях, которые относятся к нему без симпатии, свидетель ответил: Хенрик Теляк казался личностью настолько сломавшейся и замкнутой в себе, что для окружения, похоже, бул совершенно незаметным. Мне ничего не известно о его врагах. Не думаю, чтобы таковые у него имелись.
Шацкий записывал, внимательно наблюдая за Рудским. Психотерапевт говорил тихо, спокойно, уверенно. Голос его пробуждал доверие, наверняка он мог без каких-либо проблем ввести пациента в гипнотическое состояние. Шацкий задумался, а мог бы он сам довериться Рудскому. Рассказать ему о том, как сильно болит у него живот, когда он возвращается домой. Как перед сном приходится выпивать два пива, чтобы без проблем заснуть. Как убивает его холод между ним и Вероникой, пропитанный претенциозностью и разочарованием воздух, висящий над мебелью из Икеи в их квартире в крупноблочном доме на Бурдзиньского. Как иногда он раздумывает, а что их объединяет, помимо ребенка и банковского счета. И как он сам стоит иногда перед цветочным киоском — хотел бы купить ей цветы, и знал бы, что она будет довольна, но не делает этого, всякий раз находя какую-то отговорку. То ли, что уже поздно, а цветы и так некрасивые. Или считает, что стыдно приносить жене цветы из киосков на Праге — вечно они выглядят такими, которых в Центре не продали пару дней назад. Или жалко мелочи, потому что еще нужно купить что-то из еды. Так ведь в пятидесяти метрах дальше находится банкомат… А роза стоит всего пять злотых. Иногда же размышляет вот как: а с чего это я должен покупать цветы? В конце концов, а когда это я в последний раз что-то получил от нее? Диск, книжку или хотя бы SMS с другим содержанием, чем «нарезанный батон и сигареты». Так что он отходит от цветочного киоска, злясь на самого себя, и ему стыдно, и по дороге он забегает в магазин за тем же чертовым нарезанным батоном, который покупает через день вот уже восемь лет в одном и том же магазине, у одной и той же продавщицы. Любопытно и то, что сам он видел, как та стареет, а у него складывалось впечатление, что он идеально тот же человек, что и тогда, когда впервые пришел за покупками. Стоял июль. На Шацком был тренировочный костюм, весь покрытый пылью от переезда. Он радовался квартире, радовался тому, что через мгновение вместе с красивейшей на свете женщиной съест франзольку и запьет ее кефиром. Радовался тому, что продавщица такая милая. Тогда у нее были длинные темные волосы, заплетенные в короткую косу, а не молочно-белый ежик, делающий женщину похожей на сержанта-пехотинца из американских военных фильмов.
Цезарий Рудский вежливо, но очень решительно отказался дать ответ на вопрос о терапии Ярчик, Квятковской и Каима. Шацкий не давил. Ему пришлось бы предъявить обвинение кому-нибудь из них, чтобы через суд заставить Рудского выдать документацию. Психотерапевт давал отчет по дню, в который был найден труп, а Шацкий с печалью констатировал, что никто из допрошенных перед тем лиц убийцей, похоже, не является. Показания были логичными, казались откровенными, в них чувствовалась печаль по поводу смерти Теляка и большая доза эмпатии в отношении его личности. Кроме того, он просто не представлял, какой у кого-либо из них мог бы быть мотив, чтобы убить Теляка.
Так думал прокурор Теодор Шацкий во вторник, 7 июня, в 10:30 утра. Через пару часов он уже был уверен, что убийца находится среди трех пациентов Рудского.
— Меня несколько удивляет, что это вы со мной беседует, а не полиция, — неожиданно сказал психотерапевт.
— Не верьте, пожалуйста, телевизионным сериалам. В Польше всеми серьезными следствиями руководит прокурор. Полиция помогает, когда он ее об этом просит, самостоятельно же она гоняется за автомобильными ворами и взломщиками.
— Тут вы, наверное, преувеличиваете.
— Немного преувеличиваю, — усмехнулся Шацкий.
— Наверняка вы чувствуете себя недооцененным.
— Я предпочел бы говорить о фактах, а не о чувствах.
— Так всегда проще. Что еще хотелось бы вам знать?
— Мне хотелось бы знать, что случилось в субботу вечером. И что такое терапия расстановок. И почему у ваших пациентов дрожит голос, когда о ней рассказывают.
— В таком случае, нам следует говорить о чувствах.
— Как-нибудь перенесу.
Психотерапевт поднялся с места, подошел к стеллажу и начал копаться в черной папке.
— Я не в состоянии этого объяснить, — сказал он. — К сожалению, это невозможно. Абсолютно неисполнимо.
Шацкий стиснул зубы. Вот же зараза. Как только дошли до сути, начал крутить.
— А вы попробуйте. Глядишь и удастся.
— Ничего не получится. Не расскажу. — Рудский обернулся и, как бы извиняясь, усмехнулся Шацкому, который кипел внутри от ярости. — Я могу вам это показать, — сказал он. В его руке была небольшая видеокамера.
Маленький зал на Лазенковской. Видны сидящие рядом Теляк, Каим, Квятковская и Ярчик. В кадре появляется Рудский.
Рудский: — Пан Хенрик, пожалуйста.
Теляк встает с места, нервно улыбается.
Шацкого бьет дрожь. Теляк в том же самом костюме, в котором его нашли мертвым. Прокурор не может устоять перед впечатлением, что через минуту он ляжет на пол, а кто-то из присутствующих поднимется и вонзит ему вертел в глаз. И на щеке появится пятно в форме гоночного автомобиля.
Теляк: — А может кто-нибудь другой сейчас?
Рудский: — Мы бросали жребий. Но если пан не готов, скажите об этом.
Долгая тишина.
Теляк: — Ну ладно, тогда я попробую.
Рудский: — Замечательно. Вначале расставим семью происхождения. Пани Бася будет вашей матерью, а пан Эузебий — отцом. Будьте добры, расставьте их.
Теляк берет Ярчик за руку и ведет ее в дальний угол помещения, указывает ей место у самой стене, спиной ко всем собравшимся. Потом рядом с ней ставит Каима, тоже лицом к стене. Сам становится посреди комнаты, глядит на их спины.
