Энн Перри - Бомба в Эшворд-холле
– Нет… нет, она живет в Лондоне, – быстро ответил Пирс, – но она завтра тоже приедет сюда. – Он повернулся к Эмили: – Конечно, с вашего позволения, миссис Рэдли… Я понимаю, это ужасная смелость с моей стороны, но мне так хочется познакомить ее с родителями, и это мой единственный шанс в ближайшие два месяца.
Хозяйка сглотнула.
– Ну, разумеется. – Она по-прежнему могла дать только один ответ. – Мы будем ей очень рады. Мои поздравления, мистер Гревилл.
Юноша засиял:
– Спасибо, миссис Рэдли. Вы чрезвычайно добры!
После ланча мужчины собрались все вместе, чтобы начать свою дискуссию, а Эмили направилась к домоправительнице, сообщить, что надо приготовить комнату еще для одного гостя и что на следующий день ожидается прибытие молодой леди. После этого она присоединилась к другим женщинам, неспешно прогуливающимся по саду в мягком свете клонящегося к закату дня, и продемонстрировала им оранжерею, продолговатую лужайку, окаймленную бордюром из хризантем и поздних астр, пруды с белыми лилиями и лесную тропинку, заросшую мхами и дикими белыми колокольчиками. Затем по березовой аллее хозяйка провела всех в розарий.
Пятичасовой чай в зеленой гостиной предоставил женщинам первую возможность для разговора. До этих пор они обходились общими замечаниями о цветах и деревьях. Миссис Рэдли шла с Юдорой и Айоной, а Шарлотта, отстав от них на шаг или два, прогуливалась с Кезией. Тогда было очень приятно и мило.
Но теперь в гостиной, с ее французскими окнами, выходящими на террасу, вьющимися растениями, спускающимися прямо к куртинам, и веселым огнем, потрескивающим в камине, сидя у серебряного подноса с горячими булочками с маслом, крошечными сэндвичами и маленькими глазированными пирожными, удержаться от более глубокого разговора было уже невозможно.
Горничная подала чайные чашки и удалилась. После прогулки Шарлотта проголодалась, а булки оказались превосходными, и их было не очень-то легко поедать с изяществом, подобающим леди, не капая горячим маслом на лиф платья. Это занятие требовало сосредоточенности.
Кезия серьезно взглянула на Эмили:
– Миссис Рэдли, как вы думаете, завтра можно будет купить газету в деревне? Вы не против, если я пошлю за ней кого-нибудь из лакеев?
– Но мы каждый день получаем «Таймс», – ответила хозяйка. – И, мне кажется, уже договорились о присылке нескольких экземпляров. Однако я еще раз удостоверюсь.
Мисс Мойнихэн ослепительно улыбнулась:
– Очень, очень благодарна. Вы очень добры!
– Не думаю, что там будет много новостей об Ирландии, – заметила Айона Макгинли, широко раскрыв глаза. – Будут только обсуждаться английские дела, светские английские новости, театральные постановки и финансовые сделки. И, конечно, будет немного сообщений о том, что происходит в других странах.
Кезия обменялась с ней пристальным взглядом.
– Но ведь Ирландией управляет английский парламент, вы позабыли об этом, – заметила она холодно.
– Я об этом помню даже во сне, – ответила Айона, – как помнят все истинные ирландцы – и мужчины, и женщины. Это только вы хотите оставаться в кармане у англичан и позволять себе не помнить, что это означает – стыд и горечь, голод, бедность и несправедливость…
– Да, конечно, вся Англия едет верхом на Ирландии, мне это хорошо известно, – съязвила ее оппонентка. – И католическая Ирландия так мала, что это бремя ей непосильно! И нам всем надо работать, как рабам с галеры, чтобы дело хоть как-то двигалось.
Эмили наклонилась вперед и хотела что-то сказать, но ее опередила Юдора.
– Но ведь голод случился из-за неурожая картофеля, – решительно сказала она. – И к этому не причастны ни католики, ни протестанты. То свершилось по воле Бога.
– Который ни католик, ни протестант… – вставила Эмили.
– «Чума на оба ваши дома»[4], – процитировала Шарлотта – и сразу же пожалела, что вовремя не прикусила язык.
Дамы уставились на нее во все глаза.
– Вы атеистка, миссис Питт? – недоверчиво спросила супруга министра. – И, случайно, не последовательница Дарвина, нет?
– Нет, я не атеистка, – поспешила ответить Шарлотта с загоревшимися от смущения щеками. – Но я подумала, что, глядя, как два предположительно христианских сообщества ненавидят друг друга за характер своих верований, Бог должен прийти в неописуемую ярость и отчаяться при виде всех нас. Это же просто смешно!
– Вы бы не стали так говорить, если бы хоть немного понимали, в чем заключается разница между нашими верованиями! – Кезия тоже подалась вперед с взволнованным лицом, сцепив руки на юбках своего темно-бордового платья. – Сейчас многие сеют великое зло, учат нетерпимости, гордыне, безответственности и аморализму всякого рода; они ниспровергают великие и прекрасные истины Господни: чистоту, усердие и веру! Может ли существовать на свете большее зло? Может ли быть цель достойнее, чем бороться против этого? Если вы способны о чем-то заботиться, миссис Питт, то, уж конечно, позаботитесь о том, что на земле важнее и ценнее, ради чего стоило бы жить и работать. Если проиграть эту битву, что же тогда останется ценного?
– Вера и честь. И преданность своему долгу, – с глубоким чувством, охрипнув от волнения, сказала миссис Макгинли. – Сочувствие всем беднякам, сила прощать и любовь к истинной церкви. Все то, чего вы не понимаете с вашим нечутким сердцем и самоуверенностью, с которой беретесь осуждать других. Если потребуется найти человека, который будет спокойно смотреть, как бедняки голодают, и скажет, что это их собственная вина, – значит, это протестант, и, скорее всего, протестантский проповедник. Он станет говорить об адском пламени и своими словами раздувать огонь. Самая приятная для него мысль за воскресным обедом, что какой-нибудь католический ребенок голодает, и спит он всего слаще, думая, что все мы замерзнем в канаве, когда он выгонит нас из наших домов и завладеет землей, которая принадлежала нашим отцам и отцам наших отцов с незапамятных времен.
– Но ведь это все романтическая чушь, вы прекрасно об этом знаете, – ответила Кезия, сверкая глазами, которые потемнели и стали почти зелеными. – Многие землевладельцы-протестанты разорились, стараясь прокормить своих арендаторов-католиков во время голода. Мне это доподлинно известно, потому что мой дедушка был одним из таких лендлордов, и когда голод кончился, у него не осталось в кармане и полупенса. Да и голод был уже полвека назад. И в этом все дело – вы живете в прошлом. Вы лелеете старые печали, словно боитесь с ними расстаться. Вы носитесь со своими горестями, как с маленькими детьми! Но нельзя же отрицать, что сейчас католики получили многие права!
– Но Ирландией все еще правит протестантский парламент, заседающий в Лондоне.
Айона обращалась только к мисс Мойнихэн, словно в комнате, кроме них, никого больше не было.
– А вы кого бы хотели? – выпалила та. – Римскую курию? Вот это вам и надо, правда? Чтобы все мы опять стали подвластны папе? Вы хотите насадить папизм на всей земле и подчинить ему всех, не только тех, кто исповедует эту веру. В этом суть дела! Но я скорее умру, чем поступлюсь своим правом на свободу вероисповедания.
Глаза миссис Макгинли загорелись уничтожающим огнем:
– Значит, вы боитесь, что если мы добьемся власти, то станем преследовать вас, как вы сейчас преследуете нас. И вам тогда придется сражаться за свободу и право владеть землей, которой веками владели лендлорды, лишая тем самым большинство людей избирательных прав и мешая им заниматься делом по душе. Вот это вас и пугает, да? Но, Бог свидетель, мы-то знаем, что такое угнетение, у нас были хорошие учителя!
Однако тут в спор вмешалась Юдора. Она побледнела, и речь ее была прерывистой:
– Неужели вы навсегда хотите остаться в прошлом? Вы хотите уничтожить даже возможность, которая нам представилась теперь, – покончить с ненавистью и кровопролитием и сделать Ирландию настоящей, приличной страной, под защитой вашего собственного закона?
– То есть под управлением Парнелла? – резко возразила Кезия. – Вы полагаете, он удержится на плаву? Но Кэти О’Ши положила конец его карьере!
– Не будьте такой ханжой, – съязвила Айона. – Хотя он, конечно, виноват, и она тоже. Один лишь капитан О’Ши в этом деле чист.
– Но я читала, – вмешалась Шарлотта, – что это сам капитан толкал их друг к другу в интересах своего собственного политического возвышения. И это делает его столь же виновным, как и остальных двоих, но по гораздо более бесчестной причине.
– Но он не повинен в прелюбодеянии, – отрезала мисс Мойнихэн, вспыхнув от негодования. – А это такой же смертный грех, как убийство.
– А манипулировать чувствами другого человека так, что он влюбился в твою жену, и продать ее ему за политическую выгоду, а потом ее же за это публично опозорить – это что, в порядке вещей? – спросила миссис Питт в изумлении.
