Эд Макбейн - Толкач
– Читаешь? – спросил Ларри. В его голосе уже не осталось ничего детского. Он говорил глубоким грудным голосом, необычным для молодого человека, которому не исполнилось еще и восемнадцати.
– Нет, – сказал Бернс. – Тебя жду.
– О?
Бернс внимательно смотрел на сына, поражаясь, как много может передать простое восклицание «О?».
– Где ты был, Ларри? – спросил Бернс. Он не отрывал взгляда от лица сына, надеясь, что тот не станет лгать. Ложь убьет Бернса, он ее не выдержит.
– В школе, – ответил Ларри, и Бернс принял ложь, причем боль оказалась меньше, чем он ожидал. Неожиданно что-то внутри у него изменилось – он стал чувствовать себя не столько отцом, сколько начальником следственного отдела 87-го участка. Переход произошел быстро и необратимо – сказался многолетний опыт. За считанные секунды Питер Бернс превратился в полицейского, который допрашивает подозреваемого.
– В школе?
– Конечно, папа.
– В Калмз-Пойнтской средней школе? Ты ведь там учишься?
– А ты разве не знаешь, пап?
– Вопросы задаю я.
– Да, в Калмз-Пойнтской.
– Не поздновато ли для школы?
– Ах, вот что тебя беспокоит, – сказал Ларри.
– Почему ты пришел так поздно?
– Ты же знаешь, что мы репетируем.
– Что?
– Пьесу для старшеклассников. Все так серьезно, почти сотню раз повторили.
– Кто еще занят в пьесе?
– Много ребят.
– Кто ее ставит?
– Мисс Керри.
– Когда начинаются репетиции?
– Слушай, что это еще за допрос?
– Когда закончилась репетиция?
– Около часа, наверное. Мы с ребятами зашли еще выпить содовой.
– Репетиция закончилась в половине одиннадцатого, – сказал Бернс спокойно. – Тебя там не было. И в пьесе ты вообще не участвуешь, Ларри. И не участвовал. Где ты был между половиной четвертого и двумя часами ночи?
– Черт возьми! – сказал Ларри.
– Не сквернословь в моем доме.
– Боже, ты говоришь как окружной прокурор.
– Где ты был, Ларри?
– Ладно, в спектакле я не участвую, – признался Ларри. – Я не хотел говорить маме. Меня выгнали после первых же репетиций. Актера из меня не получилось. Видимо...
– Ты плохо играешь и плохо слушаешь. Ты никогда не играл в этой пьесе, Ларри. Я сказал тебе это несколько секунд назад.
– Ну...
– Зачем ты лжешь? Что ты делал все это время?
– Что я делал? – переспросил Ларри. – Послушай, пап, я хочу спать. Если ты не возражаешь, я пойду лягу.
Он уже направился к двери, когда Бернс заорал:
– Я возражаю! Вернись!
Ларри медленно повернулся к отцу.
– Здесь не вонючий полицейский участок, пап, – сказал он. – И не ори на меня, будто я твой лакей.
– Я здесь командую подольше, чем в своем участке, – сурово проговорил Бернс. – Убери свою ухмылку, а то я тебе все зубы повыбью.
У Ларри отвисла челюсть. Наконец он произнес:
– Послушай, пап, я действительно...
Бернс быстро встал со стула. Он подошел к сыну и приказал:
– Вытащи все из карманов.
– Что?
– Вытащи все...
– Подожди минутку, – сказал Ларри взволнованно. – Давай потише. Черт возьми, у тебя что, в полиции работы мало, раз ты дома продолжаешь...
– Замолчи, Ларри. В последний раз говорю.
– Сам замолчи! Я не собираюсь терпеть такого...
Бернс ударил его неожиданно и зло. Он ударил его мозолистой от вечной работы рукой так сильно, что Ларри упал.
– Вставай! – сказал Бернс.
– Только попробуй еще раз ударить меня, – пробормотал Ларри.
– Вставай! – Бернс наклонился, схватил сына за воротник, рывком поднял его на ноги и, подтащив к себе, сквозь зубы спросил: – Ты колешься?
Тишина вползла в комнату, заполнив все углы.
– Ч-ч-что? – спросил Ларри.
– Ты колешься? – повторил Бернс. Теперь он шептал, шепот его хорошо был слышен в тихой комнате, из прихожей доносилось монотонное тиканье.
– Кто тебе сказал? – выдавил из себя Ларри.
– Отвечай.
– Я... я балуюсь немного.
– Садись, – устало сказал Бернс.
– Пап, я...
– Садись, – повторил Бернс. – Пожалуйста.
Ларри сел в кресло. Бернс походил по комнате, остановился напротив сына и спросил:
– Насколько это серьезно?
– Не очень.
– Героин?
– Да.
– Давно?
– Около четырех месяцев.
– Нюхаешь?
– Нет. Нет.
– Подкожные инъекции?
– Пап, я...
– Ларри, неужели внутривенно?
– Да.
– Как это началось?
– В школе. Один парень курил травку. Марихуану. Мы называем это...
– Я знаю названия, – сказал Бернс.
– Вот так это и началось. Однажды я перепутал. Думал, что мне дали понюхать кокаин, а это оказался героин... Потом я начал делать себе уколы под кожу.
– Как скоро ты перешел на внутривенные?
– Через две недели.
– Тогда ты прочно влип, – сказал Бернс.
– Я могу сам бросить, когда захочу, – заявил Ларри с вызовом.
– Конечно. Где ты берешь наркотики?
– Послушай, пап...
– Я спрашиваю тебя как отец, а не как полицейский, – поспешно вставил Бернс.
– В... в Гровер-парке.
– У кого?
– Какая разница? Послушай, пап, я брошу, хорошо? Честное слово. Но давай сейчас оставим это. Мне как-то не по себе.
– Тебе скоро будет еще больше не по себе. Ты знал парня, которого зовут Анибал Эрнандес?
Ларри молчал.
– Послушай, сын. Ты ездил через весь город в Айсолу и почему-то покупал в Гровер-парке, на моем участке. Ты знал парня по имени Анибал Эрнандес?
– Да, – признался Ларри.
– Хорошо знал?
– Я покупал у него пару раз. Он был толкач. То есть продавал другим ребятам. Хотя и сам кололся.
– Я знаю, что значит толкач, – сказал Бернс терпеливо. – Сколько раз ты покупал у него?
– Пару раз, я же сказал тебе.
– Ты хочешь сказать, два раза?
– Ну, побольше.
– Три?
– Нет.
– Четыре? Ради всего святого, Ларри, ответь мне, сколько раз?
– Видишь ли... по правде говоря, я почти все время покупал у него. Ты же знаешь, если толкач продает хороший товар, то за него держишься. Вообще-то он был хороший парень. Несколько раз мы... мы балдели вместе. Бесплатно. В таких случаях он с меня ничего не брал за героин. Так давал. Хороший был парень.
– Ты все время говоришь «был». Значит, ты знаешь, что он умер?
– Да. Я слышал, он повесился.
– А теперь слушай меня внимательно, Ларри. На днях мне позвонили и сказали...
– Кто звонил?
– Он не назвался. Я согласился говорить, потому что это имело отношение к делу Эрнандеса. Это было еще до того, как мы получили результаты вскрытия.
– И что же?
– Этот человек сказал мне несколько вещей про тебя.
– Каких? Что я наркоман?
– Не только.
– Что еще?
– Он сказал мне, где ты был и что ты делал вечером семнадцатого декабря и ночью восемнадцатого.
– Да?
– Да.
– Так где же я был?
– В подвальной комнате Анибала Эрнандеса.
– Вот как?
– Так мне сказали по телефону.
– Ну и?..
– Это правда?
– Может быть.
– Ларри, хватит умничать. Помоги мне Господь, чтобы я...
– Хорошо, хорошо, я был у Аннабелля.
– С каких и до каких?
– Дай мне подумать... должно быть, с девяти часов. Да, с девяти и до полуночи. Точно. Я ушел от него около двенадцати.
– Ты был с ним весь тот день?
– Нет. Я встретил его на улице около девяти. Потом мы пошли к нему в подвал.
– Когда ты ушел от него, то сразу отправился домой?
– Нет. Меня порядком зацепило. Аннабелль уже клевал носом на койке, и я не хотел там заснуть. Так что я ушел и погулял по улицам.
– Тебя здорово зацепило?
– Очень, – сказал Ларри.
– Когда ты пришел домой?
– Не знаю. Очень поздно.
– Что значит очень поздно?
– Часа в три-четыре.
– До двенадцати вы с Эрнандесом были одни?
– Да.
– И он вколол себе дозу при тебе?
– Да.
– И когда ты уходил, он уже спал?
– Кемарил. Ты знаешь – не спал и не бодрствовал.
– Сколько вколол себе Эрнандес?
– Мы поделили одну шестнадцатую.
– Ты уверен?
– Уверен. Аннабелль сам сказал, когда доставал упаковку. Это была шестнадцатая. Честно тебе говорю, я был рад, что мы кололись вместе. Я боюсь колоться один. А вдруг передозирую?
– Ты сказал, что вы кололись вместе. Одним шприцем?
– Нет. У Аннабелля свой шприц, у меня свой.
– А где сейчас твой?
– Как где? У меня.
– Он и сейчас у тебя?
– Разумеется.
– Расскажи мне в деталях, как все было.
– Я что-то тебя не понимаю.
– Все, что произошло, после того как Аннабелль показал тебе упаковку с героином.
– Я вынул свой шприц, он – свой. Затем мы приготовили раствор в бутылочных колпачках и...
– Это те колпачки, которые валялись в оранжевой корзине под лампочкой?
– Да, наверное. Там у противоположной стены стояла оранжевая корзина.
– Вы брали с собой шприцы, когда ходили к этой корзине?
