Коллектмв авторов - Агент абвера.
Дверь в конце коридора вела на крутую железную лестницу. Стас спустился по ней и неожиданно оказался за кулисами. Здесь было полутемно. Причудливыми волнами застыли складки занавесов и кулис, чернел провал оркестровой ямы, зыбь партера уходила в глубину зала, где очень далеко ночными бакенами краснели буквы “Выход”. Рабочий, возившийся где-то наверху, над сценой, кричал: “Электрики! Электрики, черти, луну снимайте!” И голос его булыжником катался в пустой бочке зрительного зала.
“Смешно, что мы часто не только не задумываемся над сущностью явлений вокруг пас, но даже не подозреваем о существовании у них какой-то оборотной стороны, — подумал Стас. — Нас четко держит в русле привычных представлений изначальная заданность событий и людей. В театре всегда должен быть праздник, на космодроме бывают только запуски, актер обязан всегда быть благородным и прекрасным. Причем заложено это так глубоко, что обычно и в голову не приходит спросить: “Почему?”. Это аксиома, как точка, — обязательно пересечение двух прямых. Хорошо бы запретить аксиомы. Их придумали наверняка о-очень умные люди. Аксиомы мешают заглядывать за установленный ими предел…”
Стас тряхнул головой и поднялся обратно по лестнице. Дверь — “Инспектор по кадрам” — была приоткрыта.
Стас представился пожилой женщине, сидевшей за старинным письменным столом.
— Мне нужно посмотреть несколько личных дел…
— Творческих? — деловито спросила инспектор.
— Как? — не понял Тихонов.
— Ну, служащих или артистов?
— Артистов.
— А в чем дело? Кто-нибудь проштрафился?
— Да нет, что вы! — засмеялся Стас. — Просто в силу профессиональной любознательности.
— А чье именно дело вам требуется?
— Видите ли, я бы хотел посмотреть несколько…
— Ясно, ясно, — догадалась Марианна Ивановна. — Вот шкаф с личными делами, кто вам нужен — ищите сами. Секретничаете все!
Тихонов сказал:
— Вы не обижайтесь, пожалуйста. Ведь у нас, в уголовном розыске, специфика: спросим иногда про Петрова, и уже готова версия: то ли у Петрова что-то украли, то ли он у кого-то украл. В общем, в какой-то краже Петров замешан…
Кадровичка засмеялась:
— Да ладно уж, я эту шутку еще в двадцатом году от артиста Александра Вишневского слышала. Трудитесь…
Тихонов взял несколько личных дел.
Букова Елена Николаевна. Анкета: тридцать два года. Образование — высшее. Копия диплома. Характеристика в девять строчек. Автобиография. Тоже несколько строчек: родилась, училась, поступила… Копии приказов: зачислить в театр, предоставить отпуск, объявить благодарность. Присвоить вторую категорию. Заявление об отпуске, еще одно. “Ей богу, — подумал Тихонов, — у швейной машинки паспорт и то разговорчивей: что она умеет делать, чего нет; когда хорошо работает, когда плохо; кому на нее жаловаться…” Тихонов вздохнул и вернулся к автобиографии. Четкий, почти каллиграфический почерк. “Выработанный”, — вспомнил Тихонов термин экспертов-почерковедов. Не спеша, наверное, писала, выводила. А вот прошлогоднее заявление об отпуске. Здесь Букова явно спешила — зачеркивала, некоторые слова не дописывала. Все равно, строчки круглые, гладкие, как на школьной доске. Да, не густо.
Тихонов открыл тоненькую папку с надписью “Панкова З.Ф.”. Так, Зинаида Федоровна, тридцати одного года, автобиография: школа, театральная студия, эстрада, театр. Присвоена вторая категория. Вот и все. Взысканий нет. Благодарность — “За творческие успехи” — ко дню Восьмого марта. Отпуск, еще отпуск, трудовая книжка. Все. Ближайшая подруга Буковой. Задушевная. Ставицкий говорил, что Панкова принимала очень близко к сердцу его разрыв с женой. В автобиографии, конечно, об этом ничего нет. И не может быть. Почерк какой корявый. Двоечницей, наверное, в школе была. Не то “К”, не то “Н” — не разберешь, одинаково пишет. Постой, постой. Эти буквы кто-то еще пишет так же. “Н” похоже на “К”, и “К” похоже на “Н”.
Тихонов отложил папочку, полистал “для дела” еще несколько. Потом спросил:
— Скажите, пожалуйста, в какое время приходит в театр Панкова?
— Видите ли, Панковой сейчас нет в Москве. В Ленинграде у нее старушка мать. Недавно она серьезно заболела, и Панковой предоставили отпуск за свой счет. Завтра она должна выйти на работу.
— А когда она уехала?
— В понедельник вечером или во вторник утром. Я точно не знаю. Зине неожиданно сообщили о болезни матери, и она договорилась об отпуске с режиссером Колосковым по телефону.
— Ясно. Автобиографию Панковой и ее заявление я, с вашего разрешения, возьму…
— Тут, видимо, какое-то недоразумение. — Колосков, коротко стриженный молодой человек, нервничал. — Зины с понедельника нет в Москве, она уехала к больной матери.
Стас быстро просчитал в обратном порядке: четверг — раз, среда — два, вторник — три. Аксенова погибла в понедельник. Спросил:
— А как это произошло?
— Часов в десять вечера она позвонила мне домой, была очень взволнована. Сказала, что с матерью плохо и она немедленно выезжает и Ленинград. Зина просила оформить ей отпуск до пятницы.
— Значит…
— …завтра она обязательно должна быть к двенадцати часам, у нас крайне ответственная репетиция.
Прямо из театра Тихонов поехал к Панковой домой, в Кривоколенный переулок. Дверь открыл представительный мужчина в сапогах и галифе.
— Зинаида Федоровна? Она в отъезде, — сказал он задумчиво. — Да вы заходите. Знакомый ей будете?
— В общем-то знакомый. А она давно уехала? — спросил Тихонов.
— Порядочно. Дня три-четыре, значит.
— Три-четыре?
— Да я вам точно скажу. В воскресенье, значит, я ей сказал, чтобы она жировку за свет и газ рассчитала — ее очередь. Она говорит: “Ладно, Павел Кузьмич, к вечеру сделаю”. Смотрю — вечером ее нет. Известное дело — артисты! А в понедельник сидим, телевизор смотрим, слышу — дверь у нее хлопнула. Я сразу к ней в комнату, а она сидит на диване, чемодан пакует. Я, значит, ей: “Ты что, Зин, уезжаешь? А жировка?” Она говорит, закрутилась, мол. с делами, забыла, говорит, жировку вывесить. И дает ее мне. А сама уехала, на гастроли что ли, в субботу обещала вернуться.
— Что же она, прямо так в полночь и укатила? — вежливо удивился Тихонов.
— Да нет, часов одиннадцать было, аккурат телевизор кончился, как я к себе зашел.
— Ну, спасибо, папаша, — сказал Стас, глядя через его плечо на листок с расчетом за свет и газ, пришпиленный к кухонной двери. Теперь окончательно ясно, откуда эти корявые, совпадающие “Н” и “К”. — Водички нельзя попить?
— Это пожалуйста, воды у нас вдоволь, вон из крапа третий день течет, а слесарям плевать… — Сосед, бормоча, пошел на кухню. Стас протянул руку, отцепил от двери счет, опустил его в карман. “Состава преступления нет, — подумал он. — За малозначительностью кражи и отсутствием вредных последствий”.
Пить совершенно не хотелось, но Тихонов цедил воду, невкусную, с запахом железа, леденящую зубы.
2.На сей раз замок открылся сразу и это обрадовало Тихонова — замерзли руки и проделывать фокусы с ключом ужасно не хотелось. “За это я сейчас вызову наконец слесаря”, — злорадно подумал Стас. Дуя на пальцы, он набрал номер комендантского отдела, но там никто не снимал трубку. Стас посмотрел на часы — обед. Замок в этот день починить было не суждено.
Тихонов уселся за стол, с удовольствием вытянул длинные ноги, снял телефонную трубку, набрал номер, подождал.
— Алло? Савельев? Ты чего не звонишь? Я? Давно пришел. Минут десять. Ну, ладно, ладно. Ты Демидову фото Ставицкого показывал? Не опознает? Значит, правильно. А чего мне не веселиться? У меня, мой друг, свои тайные радости. Теперь, старик, вся надежда на пассажира. Значит, в шесть ты, как из пушки, готов и ждешь моего звонка.
Потом достал из сейфа расчерченный на квадраты лист и стал аккуратно, с явным удовольствием густо заштриховывать клетку, в которой было написано “К.М.Ставицкий”. Закончив, долго рассматривал лист, любуясь своей работой. Сложил его, спрятал в сейф, щелкнул замком, надолго задумался…
3.В Ленинградский уголовный розыск
ТЕЛЕФОНОГРАММА
18 февраля 196* г. 14 час. 25 мин. Исх. № 171ф
… Но указанному адресу прошу срочно проверить факт болезни гр-ки Панковой Екатерины Сергеевны и пребывания у нее дочери — Панковой Зинаиды Федоровны. О результатах сообщите немедленпо по телефону 99-84.
Передал — Тихонов
Принял — Петровцев
4.Перед вечером пришла Трифонова, эксперт-трассолог из НТО.
— Нечем мне вас порадовать, Станислав Павлович. Очень уж трудную задачу вы мне задали.
— Простые я сам решаю, — усмехнулся Стас.
— Видите ли, Станислав Павлович, в подобных случаях ткань — очень плохой следовоспринимающий объект. Лишь в самых редких случаях она фиксирует форму орудия, которое на него воздействовало. Поэтому уже сейчас ясно, что по поводу повреждений на пальто и платье потерпевшей мы вам никакого заключения не дадим.
