Эд Макбейн - Тот, который колеблется
Роджеру польстило то, что Амелия расхохоталась в ответ на его шутку. На самом деле юмор был безосновательный. Жители Кэри вовсе и не думали воевать с евреями. Да и как воевать, если в городке жил один-единственный еврей, человек по имени Сэмюэл Силверстайн, державший магазин скобяных изделий. Бедняга страдал артритом, кто ж с ним будет воевать? При матери или братишке Роджер ни за что не стал бы так шутить, но при Амелии ему хотелось выглядеть остроумным и раскованным, вот он и пошутил так. Ему вдруг стало очень радостно оттого, что она идет с ним.
– И вы всегда бегаете за незнакомыми мужчинами по улицам? – спросил Роджер.
– А как же! Вот вы ведь всегда просите незнакомых девушек повесить халат на крючок, притвориться больной и...
– Головная боль – не болезнь.
– ...И выйти за угол, а потом исчезаете.
– Прямо таю в воздухе. Как волшебник.
– Вот так вы и поступаете, да!
– А как же, я ведь волшебник, – болтал Роджер, весь сияя.
– Ходите по аптекам и испытываете свои чары на бедных цветных девочках.
– А вы бедная? – спросил Роджер.
– Я? Очень.
– Серьезно?
– Вы, мистер, думаете, что бедность – подходящий повод для шуток? Нет, тут не до шуток, – грустно проговорила Амелия. – Я очень бедная, правда. Очень.
– А я очень богатый.
– Это хорошо. я знала, что когда-нибудь встречу белого миллионера, который вытащит меня из этого болота, – как бы продекламировала Амелия.
– И вот он перед вами.
– Да, волшебник.
– Точно. Вчера, – похвастал Роджер, – я сделал сто двадцать два доллара. Как вам это нравится?
– Это много.
– А сегодня у меня осталось, может быть, долларов пятнадцать.
– Легко достались, легко и разошлись, – отметила Амелия, пожав плечами.
– Да нет, я послал сотню матери.
– Куда-то на окраину штата, в этот, как его, Галчуотер, да?
– В Кэри.
– А я думала, вы сказали, в Галчуотер.
– Нет, в Кэри.
– А мне показалось, в Галчуотер.
– Нет, в Кэри.
– Это под Хадлуортом?
– Под Хадлстоном.
– Ну да, там ещё катаются на санках.
– На горных лыжах.
– Теперь вспомнила.
– Не важно, – говорил Роджер, продолжая смеяться и улыбаться. – Главное – я послал ей, матери, сто долларов. Ну, потом заплатил четыре доллара за ночлег, потом ещё купил поздравительные карточки и марки, пил кофе, заплатил за Ральфа, за шоколад...
– За Ральфа?
– Это один парень, с которым я тут познакомился. – Роджер сделал паузу и затем добавил: – Он наркоман, настоящий наркоман.
– Хорошие же люди вам попадаются, – прокомментировала Амелия.
– А что, он приятный малый.
– Мама сказала нам всем и каждому, – сообщила Амелия, – что если кто-нибудь из нас хоть раз прикоснется к этой гадости, то сделает из него калеку. А она зря не говорит. У меня мама сухощавая такая, но сделана из железа. Она предпочла бы, чтобы мы были мертвыми, чем наркоманами.
– А эту штуку легко достать? – полюбопытствовал Роджер.
– Если есть деньги, то и достать несложно. В этом городе, если есть деньги, всё можно достать.
– И Ральф то же говорил.
– Кто-кто, а этот Ральф всё знает. Это такой прожженный тип.
– Как бы там ни было, вот всё, что у меня осталось, – произнес Роджер и с этими словами запустил руку в карман и достал оттуда сложенную пачку купюр. Переложив их в левую руку, он снова залез в карман и достал оттуда мелочь. Мелочи было семьдесят два цента, а купюр – две по пять долларов и четыре по одному. – Итого, четырнадцать долларов семьдесят два цента, – закончил Роджер подсчет.
– Миллионер. Как вы и говорили.
– Точно.
– Точно, – в том ему произнесла Амелия.
– Чего бы вы сейчас хотели? – поинтересовался Роджер.
– Не знаю. А-а, вот: покажите-ка мне город. Покажите мне ваш, – Амелия подчеркнула последнее слово, – город.
– Мой город? Это не мой город, Амелия.
– Я имею в виду – город белого человека.
– Я не знаю разницы между его городом и вашим городом. Я здесь чужой.
– Который встречается с другом рядом с полицейским участком, – неожиданно сказала Амелия.
– Да, – промолвил Роджер и внимательно посмотрел на нее.
– И с которым так и не встретился.
– Не очень-то и хотелось.
– Нашли где искать друга – возле полицейского участка. Так, и куда вы меня поведете, мистер? В какую часть города? – поинтересовалась Амелия.
– Я знаю, куда, – решительно произнес Роджер.
– Так куда же?
– Здесь есть место, куда мне давно хотелось попасть. В первый раз мать привезла меня в этот город, когда мне было десять лет, и мы ещё в тот раз собирались поехать туда, но в тот день пошел дождь. Пойдемте, – сказал Роджер и взял Амелию за руку.
– Куда? – спросила она.
– Пошли, пошли.
* * *Чертово колесо бездействовало, американские горки с их деревянными опорами темнели на фоне неприветливого февральского неба, и не доносилось оттуда ни грохота тележек, ни криков и визга подростков. Дощатые пешеходные дорожки, проходившие через пляж, были прочно прикреплены к опорным столбам, чтобы их не сорвало ветром, который завывал над океаном, поднимал песчаные вихри на берегу, раскачивал ограждения из металлических труб и отчаянно набрасывался на промокшие и обветренные деревянные сооружения. Прошлогодняя газета, выцветшая и порванная, взлетела в воздух и, словно странная птица, испуганно бьющая крыльями, закружила над минаретами аттракциона под названием «Тысяча и одна ночь». Всевозможные качели и карусели были зачехлены и, молчаливые и неподвижные, дожидались весны, а ветер трепал брезентовые чехлы аттракционом, стараясь сорвать их, свистел в металлических конструкциях. Не было слышно зычных голосов зазывал, предлагающих сыграть на деньги либо попробовать свою силу и мастерство в играх, не раздавались крики продавцов бутербродов с сосисками или пиццы и вообще до ушей Роджера и Амелии не доносилось никаких иных звуков, кроме завываний ветра и шума прибоя.
Вдоль дощатой дорожки были расставлены облупившиеся зеленые скамейки.
В дальнем конце деревянного настила неподвижно стоял старик и смотрел на океан.
– Вы здесь раньше никогда не были? – спросила Амелия.
– Нет, – ответил Роджер.
– Тогда вы выбрали чудесное время приехать сюда.
– Тут сейчас, как в фильме ужасов, правда? – сказал Роджер и вспомнил о вчерашнем дне и о Молли.
– Мы здесь стоим сейчас, будто на краю света, – оценила обстановку Амелия, а Роджер с любопытством повернулся к ней и посмотрел на нее. – Что такое? – спросила она.
– Не знаю. Вот вы сейчас сказали... Минуту назад у меня тоже было такое же чувство, будто оба мы стоим на краю света.
– Не оба, а трое.
– Что? Ах, да, ещё старик.
– Этот старик – вроде моей дуэньи, – промолвила Амелия.
– А что это такое?
– Дуэнья? Это испанское слово. В Испании, когда молодая девушка выходит на прогулку с парнем, она должна взять с собой дуэнью, обычно тетю или ещё какую родственницу, чтобы она сопровождала её. Это мне папа рассказывал. Он ведь испанец, я вам говорила?
– Да.
– То есть не пуэрториканец, а именно испанец.
– А какая разница?
– О, в этом городе – это большая разница. В этом городе очень плохо быть цветным, но самое плохое – это быть пуэрториканцем.
– Почему это?
– Я не знаю, – задумчиво промолвила Амелия и пожал плечами. – По-моему, сейчас модно – ненавидеть именно пуэрториканцев. – Она засмеялась, Роджер – вместе с ней. – Имя моего отца – Хуан. Хуан Перес. Мы, дети, любим окружить его и спрашивать, как у него идут дела с колумбийским кофе. Вы, наверно, видели такую телерекламу. На самом деле там Хуан Валдес, но очень похоже. А отцу нравится, когда вокруг него собираются дети и тормошат его. Он в таких случаях отвечает, что дела с кофе идут хорошо, потому что он собирает зерна под самым лучшим деревом – и указывает при этом на свою испанскую шляпу с широкими полями. Он действительно из самой Испании, из маленького городка неподалеку от Мадрида, он называется Бриуэга. Вы слышали когда-нибудь о нем?
– Бри... как?
– Бриуэга.
– Как вы говорите? Бри...
– Бриуэга.
– Под Хадлсуортом, да?
– Под Мадридом.
– Ну да, там ещё любят бой верблюдов.
– Бой быков.
– Как же, слышал, – сказал Роджер, и Амелия засмеялась. – Ну вот, приехали мы сюда. И что дальше? – спросил он.
Амелия пожал плечами и предположила:
– Целоваться, наверно?
– Вам этого хочется?
– Нет, честно говоря. Еще очень светло. Однако должна вам признаться...
– Да-а?
– Меня разбирает любопытство: что это такое – целоваться с белым.
– И меня тоже.
– В смысле – с цветной девушкой?
– Да.
– Да-а?
Оба замолчали, глядя на волны океана. Ветер трепал полы их одежды. Старик в дальнем конце дощатой пешеходной дорожки по-прежнему стоял неподвижно, словно ледяная статуя.
