Сергей Саканский - Проклятье древней гробницы
– Следственный отдел города Ялты.
Рудольф оглядел Жарова и поинтересовался, скорчив недовольную гримасу:
– А пресса зачем?
– Это наш внештатный сотрудник, – невозмутимо солгал Пилипенко.
Рудольф широко улыбнулся:
– Подрабатывает, значит, по знакомству.
Пилипенко прошел в комнату. Сказал:
– Ряд свидетелей утверждает, что видели вас прошлой ночью на месте убийства…
– Убийства? Да я никогда в жизни…
– …связанного с кражей предметов из расположения археологической экспедиции.
Рудольф тяжело опустился на стул. Спросил:
– У вас есть ордер на обыск?
– Разумеется, – сказал Пилипенко.
Он извлек из бумажника документ и показал его Рудольфу. Тот тяжело вздохнул:
– Кажется я влетел основательно.
Когда рутинная работа была сделана и краденые артефакты расположились на столе, Пилипенко задумчиво проговорил:
– Чего-то тут явно не хватает.
Жаров оглядел «выставку». Пресловутый кувшинчик с отбитым краешком, с треугольным сколом на горлышке также был здесь. Рудольф уныло сидел на стуле. Пилипенко оценивающе рассматривал его.
– Табличка со стихами как сквозь землю… – заметил оперативник, но следователь не дал ему договорить.
– Нет тут никакой земли, – сказал он, затем повернулся к Рудольфу: – Ты не мог бы освободить этот стул?
Меньше, чем через минуту табличка была в руках Пилипенки, а Рудольф, еще более унылый, стоял напротив с сиденьем стула в руках.
– Будь ты умнее, – сказал следователь, – то вставал бы, прохаживался по своей берлоге. А то сел и сидит. Козе понятно, почему человек к стулу прирос.
– Мне тяжело будет это объяснить, – серьезно сказал Рудольф. – Да, я был ночью в экспедиции. Да, я взял эти вещи. Но я никого не убивал.
– Нехорошо переодеваться призраком, любезнейший! – сказал Пилипенко.
Рудольф посмотрел на него, как на идиота:
– Я? Переодевался?
– Может быть, призрак действительно был? – вставил Жаров.
Пилипенко посмотрел на журналиста, как на идиота. Этим обменом красноречивых взглядов и закончилась сцена обыска и ареста.
Многострадальный кувшинчикЖаров сидел в кабинете, разглядывая ящик с артефактами на столе. Следователю только что позвонила Лебедева, сообщив, что ее несчастного сторожа увезла «скорая помощь». Телефон стоял на громкой связи, Жаров отметил, что в голосе археологини звучит явное злорадство. Пилипенку эта новость огорчила.
– Спасибо, я знаю, что такое делириум. Горячий и совсем белый, – с грустью сказал он в трубку, затем, закончив разговор, обратился к Жарову:
– Нашим был парнем, служил, дежурил… Эх! Вылью я когда-нибудь твое представительское виски.
– Только попробуй.
– Да не попробую. Шутка. Однако, с призраком Овидия теперь все ясно.
Он посмотрел на ящичек. Сказал:
– Лебедева опознала эти предметы. Они на самом деле украдены из раскопа. Только вот неизвестно: настоящие они или поддельные. Если гробница – и в самом деле мистификация века, то археологине верить нельзя. Нужна консультация с независимыми специалистами.
– Я знаю одного специалиста из Москвы, – сказал Жаров.
– Уж не Вышинскую? Ну, покажи ей, например, этот кувшинчик. Вот. Даю без расписки.
Пилипенко взял кувшинчик с характерной трещиной, отделил его от остальных предметов и поставил на стол перед Жаровым.
Спустя полчаса этот кувшинчик уже вертела в руках пожилая женщина с пышной фиолетовой шевелюрой. Номер гостиницы, куда заявился Жаров, был недорогим, попросту убогим. Ни туалета, ни душа – лишь кран торчал в стене, под ним – раковина. Жаров и Вышинская сидели по обе стороны журнального столика.
– Откуда он? – спросила Вышинская.
– Нашли при обыске у одного черного копателя.
– Не повезло бедолаге.
– А что?
– Откопал где-то подделку.
Вышинская перемесилась к раковине и вымыла руки, сняла с крючка полотенце. Она стояла возле окна, Жаров видел ее силуэт в контражуре. Как и на выставке… Что-то было странное, загадочное в этом силуэте. Жаров подумал, что за ширмой реальности вот уже несколько дней стоит какой-то Сфинкс с разбитым лицом и кидает, кидает через эту ширму всё новые вопросы.
– Проклятая гостиница! – выругалась Вышинская, а по существу добавила: – Эта керамика может служить лишь сувениром для туристов. Сделана в наше время.
Жаров пулей влетел в кабинет следователя. Там уже сидел Минин с какими-то бумагами. Жаров, громко стукнув, поставил кувшинчик на стол.
– Осторожнее, разобьешь! – забеспокоился Минин.
– Не имеет значения, – сказал Жаров. – Это подделка. Вышинская определила кувшинчик как подделку. Похоже, что черные археологи не такие уж и квалифицированные.
– Не думаю, – проговорил Пилипенко, повертев в руках кувшинчик. – Этот Рудольф ведет свою игру. Вероятно, он хорошо знает ее правила. Кувшинчик, между прочим, точно взят из гробницы, и Лебедева определила его как подлинный.
– Что же происходит? – сказал Жаров.
– Возможно, не только Рудольф знает правила, но и Лебедева. Черт ногу сломит в этой античной яме. Не могут так грубо ошибаться сразу двое археологов – черный и белый.
– Откуда вообще взялись в гробнице подделки? – сказал Минин. – Кто и когда их сотворил?
Пилипенко задумчиво посмотрел в потолок. Сказал:
– Есть одно соображение. Допустим, некто имеет тайные коммерческие отношения с сотрудниками экспедиции, и часть предметов уже похищена, заменена подделками, а часть – настоящая.
– Тогда этот некто – вовсе не Рудольф, – сказал Жаров. – Он забрался в камералку, украл несколько предметов, иные из которых и оказалась этими подделками.
– Вот и мотив убийств вырисовывается… – сказал Пилипенко, затем снял трубку и приказал дежурному сержанту привести подследственного.
– Вот еще что, – сказал Жаров. – Я вспомнил, чего не хватало в вещах убитой девушки. Когда я видел ее на выставке, она носила ожерелье из черного жемчуга. Где оно?
Пилипенко молча кивнул и сделал пометку в своем блокноте. Значит, принял к сведению… Это и была та самая мысль, которая не давала Жарову покоя в те моменты, когда он видел кулон на шее у Лебедевой.
Вскоре привели Рудольфа. После первого же вопроса он возмутился, тукнул пальцем в кувшинчик, стоявший на столе.
– Это настоящий артефакт! Я купил его за… Не скажу сколько долларов!
– Разве ты не утащил его из гробницы? – спросил Пилипенко.
– Ну, утащил. Взял, то есть.
– Этот кувшинчик? Который, как ты только что сказал, сам купил на черном рынке за сколько-то там долларов?
Рудольф замялся. Проговорил фальшивым голосом:
– Наверное, это другой какой-то кувшинчик.
Минин спросил:
– А где жемчужное ожерелье девушки?
– Я археолог, а не вор! – возмутился Рудольф.
Пилипенко внимательно посмотрел на него. Затем нажал кнопку селектора. Вошел конвоир и увел Рудольфа. Следователь повернулся к Жарову:
– Куда же делось ожерелье? Нельзя ли проверить ее компьютер, письма, что ли? Она ведь ездила зачем-то в Симферополь. Не для того ли, чтобы продать свое сокровище?
Жаров не стал ломаться, хотя ему и было неприятно совершать перлюстрацию документов погибшей. Весь вечер он просидел в редакции, переводя взгляд с одного монитора на другой: ноутбук девушки стоял рядом с его редакционным «маком», слитый с ним в одну операционную систему, что, в принципе, задача невозможная, но такими доками, как Жаров, решаемая.
Компик Ольги был светленький, серебристый, на корпусе трогательные девочковые наклейки: цветочки, собачки…
Чем дальше он лез в чужую душу, тем больше возрастало его недоумение, которое затем сменилось настоящим шоком. Жаров стучал то по клавиатуре ноутбука, то по своей, прихлебывал кофе, поднимал голову и задумчиво смотрел в потолок. Наконец, снял телефонную трубку и нащелкал номер Пилипенки.
Через полчаса они уже встретились на Набережной, схлопнув руки в приветствии.
– Чем порадуешь, брат? – спросил следователь.
– В компьютере девушки на самом деле есть закладка на скупку драгоценностей.
– Отлично. Пошлю-ка я Клюева проверить это дело.
– Но это не главное. Девушка выходила в социальную сеть и беседовала там с покойным художником. Ругалась, в основном.
– Это важно? – с недоумением спросил Пилипенко.
– Нет. Но, благодаря полученному адресу, я вышел на его страницу. Так вот. В социальных сетях обозначаются друзья того или иного человека. И это уже важно. Потому что в друзьях художника значится не кто иной, как Рудольф. Причем, в категории самых близких друзей. Похоже, это именно он и послал пресловутый венок.
Пилипенко щелкнул пальцами. Жаров немедленно прокомментировал:
– Что означает сей знаменитый жест?
– Да, я щелкнул. Потому что это в корне меняет дело. Вся моя теория рушится, но… На смену ей приходит другая.
