Димитр Пеев - Седьмая чаша (сборник)
— Госпожа Мелвилл ночью почувствовала себя дурно и сейчас находится в больнице.
— Что значит — дурно? Скажите, бога ради, что с ней? Я был у нее вчера вечером. И ничего такого не заметил.
— Очевидно, ее состояние ухудшилось после вашего ухода.
— Где можно ее видеть… поговорить с ней? А вы кто такие, почему оказались в номере?
Прежде чем ответить, Ковачев долго и внимательно рассматривал О'Коннора.
— Мы представители болгарской милиции.
— И что вы здесь потеряли? Уж не случилось ли что похуже…
— А что похуже могло случиться с миссис Мелвилл? Лично вас я попросил бы рассказать, где вы были вчера вечером и сегодня ночью.
— В какой больнице можно найти миссис Мелвилл?
— Не могли бы вы рассказать…
— Нет, не смог бы! Господа!
О'Коннор легко поклонился и вышел из номера.
— Стоило ли так уж напрямик приступать к допросу? — сказал Марков.
— Почему бы и не спросить человека напрямик, что он поделывал ночью?
— Но, как видите, он не пожелал отвечать.
— И это тоже ответ.
— Зачем вы его ввели в заблуждение? Сообщили только, что она в больнице, не уточнив, в каком именно отделении. А его вопрос — не случилось ли с ней что-нибудь похуже? — наводит на размышления. Как и то, что он не желает разговаривать.
— Бросьте, бросьте изворачиваться. Надо решить, что мы скажем о случившемся всей их компании… Эй, Дейнов, вылезайте!
V. МЕРТВЫЙ ПОСЫЛАЕТ ПИСЬМО
После того как шофер Петков распрощался с Дэвидом Маклоренсом на варненском вокзале, оперативники с неослабным вниманием следили за каждым его шагом. И это в условиях, когда такси моталось по городу и предместьям, так что наблюдателям приходилось не сладко. Однако и круглосуточная слежка успеха не имела. Пик курортного сезона давал Петкову неплохой заработок, а в свободное от работы время он сидел дома, шатался по магазинам или ходил с женой в гости.
Да, слежка была настолько безрезультатной, что наводила на решительную мысль оставить бесперспективный объект. Если бы не было черного чемодана!
После смерти Маклоренса при обыске в номере обнаружили черный чемодан. Но он оказался пустым. Если не считать одного-единственного рапана из тех отполированных и покрытых лаком ракушек, которыми бойко торгуют на всех перекрестках приморских городов. Вернулся ли Маклоренс в гостиницу с пустым чемоданом, или в нем было кое-что? Кто и зачем положил туда рапана? Ничего компрометирующего в вещах Маклоренса не нашли. Судя по всему, он следовал завету древних мудрецов и все свое носил с собою: два пистолета, а передатчик со всеми принадлежностями для шифрования — в своей машине.
Обсудили и версию, что в переданном Маклоренсом чемодане находились самые обыкновенные подарки, посланные Пешо его заграничным приятелем Гошо. Но версию тут же отклонили. Те, кто выступал против, даже возмущались ее изначальной несостоятельностью: ну кто в здравом уме вручает подарки, пользуясь явно шпионскими методами? Не согласились и с предложением сделать обыск в доме Петкова и разгадать тайну чемодана. Оставалась единственная возможность — негласное наблюдение, чего бы оно ни стоило. И слежка продолжалась, пока наконец не принесла первые плоды.
В понедельник, когда обнаружили, что мадам Мелвилл мертва, Петков подъехал ко входу «Интернационаля» ровно в 12.30 и простоял четверть часа, отказав нескольким клиентам. В 12.45 время назначенной встречи явно истекло, он великодушно взял подвернувшегося пассажира и укатил в город. Наверняка дожидался Маклоренса. Чему была бы посвящена их встреча, если бы она состоялась?
22 июля, вторникВ полдень Петков подвез двух мужчин к международному дому журналистов, а в 12.30 снова оказался у входа в «Интернациональ». И опять он был глух к просьбам клиентов. Выкурил несколько сигарет, открыл дверцу, вылез, посмотрел по сторонам.
В 12.45 (явно был уговор дожидаться ровно 15 минут) он смилостивился и отвез на вокзал болгарскую семью (мужа, жену, двух маленьких детей), обремененную тремя саквояжами, едва влезшими в багажник. Когда с ним расплатились, Петков тоже вышел и встал в очередь к почтовому киоску. Купил несколько марок для отправки корреспонденции в Америку и вскоре уже опускал в почтовый ящик синеватый конверт. Когда такси Петкова с очередным клиентом двинулось в путь, следом, как обычно, поехала оперативная машина. Сидящий в ней снял трубку радиотелефона:
— Докладывает «Альбатрос-семь». Письмо в Америку, по форме несколько суженное, синее, ящик номер 243 на железнодорожном вокзале.
— Принято, — сказал голос на другом конце. — Немедленно попросим прокурора дать разрешение и по его получении взглянем на письмо.
Взяв синий конверт и два листка с переводом, напечатанным на машинке, Марков прочитал вслух:
— «Уильям Монтег, седьмая Восточная улица, дом 89, Нью-Йорк, США.
Дорогой Билл! Пишу тебе с другого конца света, из некой Болгарии, куда нас послали. Но когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в живых. Я попросил одного из здешних типов, с которым судьба свела меня случайно, опустить конверт, если со мною это случится. А поскольку письмо у тебя, то знай: это случилось. И хотя для меня это уже не имеет ровно никакого значения, как и все остальное на грешной земле, все-таки хочется наступить на мозоль этому негодяю Бонифацио. А на мозоль наступишь ему ты, если ты мне друг и если не запамятовал годы нашей совместной службы. Прошу тебя! Умоляю! Тебе это ничего не стоит. Позвони инспектору Бидли (из автомата, анонимно или пойди к нему как коллега — ты уж сам это решишь) и скажи, что Джузеппе Макаронину кокнули перед кинотеатром люди Бонифацио. По личному указанию Бонифацио. Пусть порасспрашивают Майка Длинного или Джо Гарднера — они расколются, если их поприжать. Так ему и скажи. И передай ему привет отсюда, с того света, если Бидли меня еще помнит. И еще кое-что скажи, это самое важное! Скажи, он страшно обрадуется. Бриллианты, представь себе, здесь, с нами. Это тоже дело рук Бонифацио. Пусть не вынюхивают их там, они здесь, здешние легавые не получают навара от таких делишек, и потому мы в безопасности. Все здесь. У Маман. А я ее охраняю. Потому и опасаюсь за свою жизнь. И не только потому: случайно знаю кое-что про некоторые вещи, о которых лучше и не знать. Между прочим, старый Никто тоже здесь, вместе с этим мерзким исчадием ада Коко. Вот так-то, дорогой Билл. Я всегда верил, что ты мой человек, уверен, что и теперь исполнишь последнюю просьбу твоего друга и бывшего коллеги… Морти. Кстати, у тебя есть резон выполнить мою просьбу. Если не понимаешь насчет резона, загляни в газеты ближайших дней — и сразу все поймешь. Твой друг Морти.
Постскриптум. До свидания в одном из котлов с кипящей серой».
Генерал замолчал, взгляд его скользил по письму, словно он удостоверялся в точности перевода.
— Ну, полковник, как вам это нравится?
— Да, вот это весточка. Дайте-ка и мне насладиться оригиналом!
Ковачев дважды прочитал письмо про себя, но, когда положил его на стол, ничего не сказал. Оба молчали, полные самых разнообразных догадок. Первым не выдержал генерал:
— Давайте, давайте, поразмышляйте вслух!
— Не знаю почему, но этот Морти чем-то мне симпатичен…
— Куда уж симпатичней! С двумя базуками! А письмо?
— Самое сильное место — про бриллианты.
— Да, бриллианты… Звучит как в «Тысяче и одной ночи». Но тогда где они? Если были у Маман — то почему мы их не нашли?
— Создается впечатление, что их компания — во всяком случае, Морти и Маман — из команды Бонифацио.
— И что он послал их сюда с какими-то бриллиантами!
— Которые, по всей вероятности, не перешли к Бонифацио по наследству от тетки. А инспектор Бидли явно из другой партии. С приятелем Биллом он, очевидно, в одной команде. По всей вероятности, и наш Морти подвизался раньше у них… «Если не запамятовал годы нашей совместной службы»…
— Возможно, речь идет о военной службе, — сказал Марков.
— Возможно. Но важнее другое. Морти, опасаясь, что погибнет от рук людей Бонифацио, действительно хочет наступить ему на мозоль и выдает полиции местонахождение бриллиантов.
— Совершенно согласен. Однако не забудем и другой пассаж. «Здешние легавые не получают навара от таких делишек, и потому мы в безопасности». Здесь Морти прекрасно нас охарактеризовал!
— Позвольте не согласиться, хотя навара и нет.
— Позволить можно все что угодно. Например, позволяю вам доложить, где находятся бриллианты!
— Если вопрос поставлен ребром, мне скрывать нечего. Но, прежде чем расколоться, хочу сказать об одной детали, бросившейся мне в глаза при обыске.
