Игорь Алимов - Арторикс
Лиззи взяла с прилавка ближайший плейер, развернула тыльной стороной и ткнула пальцем в фирменное клеймо: «И Пэн».
– Нам, кажется, пора, – жалея о пропавшем зазря пиве, я прихватил Лиззи под локоток и устремился к выходу.
– А зачем тебе презервативы? – спросила она уже на улице.
– Да так… – неопределенно ответил я. – Никогда не знаешь, что и где тебе может понадобится.
4
– Ну, и как тебе все это? – поинтересовался я. Лиззи возилась со своей камерой: меняла флэш-карточку с отснятым материалом на чистую. Бесценным, я бы сказал, материалом.
– Если ты о пейзаже за окном, то он мне нравится! – отвечала моя боевая подруга. – Посмотри сам!
И она была права. Вид из окна был действительно хорош – песок, пальмы, бесконечное синее-синее море, этакая гармоничная картина всеобщего единения и умиротворения. Очень хотелось выйти, упасть на песочек, под пальмы и слиться с природой…
«Блимбур» оказался действительно неплохой гостиницей. Располагался он на краю Арторикса, – и этот край мы сейчас наблюдали из окна. Шикарный фасад «Блимбура» выходил на центральную площадь, – но этого мы не видели, поскольку окна всех шести комнат открывались на море. Пока мы у стойки портье вписывали свои гордые имена в регистрационные карточки, мимо прошло немалое число наших тумпстаунских знакомцев, все больше из людей состоятельных. Город оказался полон народу, и странное, даже отталкивающее впечатление, произведенное на нас пустынной улицей у вокзала, понемногу рассеялось.
После того, как в соседнем с лавкой «Резерфорд» автосалоне я, воспользовавшись казенной кредиткой, купил подержанный «кадиллак» (все было, как и в «Резерфорде»: будто нас только и ждали – стоило зайти, как заиграла тихая музыка и выбежали пятеро в белом; заплатил я, кстати, до смешного мало, даже противно за такие деньги машины покупать – «пятидесятипроцентная скидка» и тому подобное), мы по наитию поехали вперед и направо и скоро наткнулись на этот самый «Блимбур», что в таком небольшом городке, как Арторикс, и немудрено.
По дороге мы увидели много всего интересного и даже замечательного. Люди в обилии фланировали по улицам, местами наблюдались даже толпы – перед лавками, торгующими с какими-то особенными скидками. Всюду сновали торжествующие джентльмены с коробками и пластиковыми мешками, украшенными символикой магазинов, – вот какой-то тип тащит ящик с надписью «Шарп» («щелк-щелк-щелк…» – затвор аппарата Лиззи), вот другой в обнимку с довольно приличного вида дамой, оба просто увешаны пакетами и при этом уже очень навеселе, чуть не падают («щелк-щелк»); потом уютное кафе на улице под цветными балдахинами («Уж не опиумо ли курильня?» – подумал я); затем, наверное, публичный дом: перед входом на витых стульях сидят роскошные женщины с ухоженными волосами, пьют что-то такое разноцветное из непростых по форме емкостей, и их явные телесные достоинства тем более очевидны, что на женщинах одежды почти нет, а иногда это удобно («щелк-щелк-щелк»); и даже видно, как на широком балконе второго этажа восторженный юноша и некая пышная леди пылко предаются любви сидя («щелк-щелк-щелк…» – «Это-то зачем?» – «Кто знает, вдруг для отчета сгодится?» – «Ты не собираешься, я надеюсь, издавать порнографические журналы?» – «Нет, я пошлю снимки по почте в боевой штаб рахиминистов и они очень расстроятся, что это не с ними было». – «А, ну-ну…»), и так далее, и тому подобное («щелк-щелк-щелк»).
В результате у меня сложилось следующее впечатление: некие люди, связанные с названием (именем?) «И Пэн», старательно вывозят в Арторикс горожан Тумпстауна, где развращают их предельно низкими ценами, изобилием горячительных напитков и более чем доступными утехами разного рода, и тумстаунцы простодушно покупаются на это. Только по дороге в отель мы с Лиззи без особых стараний увидели три акта любви, два из которых были лишены, по нашему общему мнению, всякой эстетики. К этому следует прибавить вездесущих однотипных молодых людей в белых костюмчиках и с железными головами (я конечно не скажу про всех, но…). Данные молодчики определенно играли в происходящем некую роль, которую нам с Лиззи (так говорило мне внутреннее чувство) и предстояло выяснить.
Расположившись в неслабом шестикомнатном номере, мы потребовали пива, и его принесла девушка, на которой (видимо, для удобства постояльцев) из одежды был исключительно кружевной передничек с золотой надписью «Блимбур». Я, впрочем, склонен был объяснить такую форму одежды жарой и совсем даже ничего не имел против, но Лиззи усмотрела в этом нечто большее и прежде, чем я успел насладиться зрелищем, вышвырнула несчастную из номера вперед ногами. Одну бутылку пива я все же успел поймать.
– В следующий раз присылайте людей! – сказала она деревянным голосом и закрыла дверь на ключ.
– Что с тобой, любимая? Тебе не понравился ее цвет волос? – спросил я, открывая пиво, любимое холодное пиво «Асахи». – Это уже чувство или еще нет? – И я полез в купленный в холле ящичек сигар Леклера.
– Меня это отвлекает, – объяснила Лиззи и ухватилась за камеру. Стала тыкать в кнопочки. – Как мило! И порнография на балконе отлично вышла, – талантливо перевела она разговор на другую тему.
Мы с пивом и сигарой повернулись к Лиззи спиной, отошли к окну и стали пялиться на пальмы и море; пялились минут, наверное, пять, пока не услышали:
– Ну, я готова! – Лиззи защелкнула крышку своего компа и сунула его в сумку.
В дверь постучали. Я повернул ключ в замке, и в номер вошла очередная девушка, на сей раз одетая вполне по-человечески: черная юбка и неизменно белая блузка; в руках у нее был поднос, на котором исходили изморозью четыре бутылочки пива. Поставив поднос на стол, девушка собралась было нас покинуть, но я, сделав знак Лиззи, окликнул ее:
– Постойте-ка! – и, одержимый страстью исследователя, стал подходить, глядя несчастной прямо в глаза, а Лиззи тем временем подкрадывалась сзади. Стэн Шатл как-то заметил, что у меня гипнотический взгляд, но, несмотря на силу моих чар и мощь флюидов, которые я включил на полную мощность, девушка почувствовала неладное, испуганно попятилась и натолкнулась на Лиззи, которая тут же вцепилась в нее сзади. Я немедленно засунул девице в рот носовой платок и принялся хватать ее за разные места – исключительно в научных и познавательных целях (нет ли в ее организме чего железного). Девушка перенесла исследование с хорошо сдерживаемым возмущением – она брыкалась, царапалась, пыталась ударить меня коленом не скажу куда, старательно выталкивала языком изо рта мой платок, но я все время заправлял его обратно, так что закричать ей не удалось. Закончив исследование сильнейшим рывком за волосы, я выдернул платок и отскочил на безопасное расстояние, приготовившись выслушать все то, что девушка обо мне за это время успела подумать.
Она была немногословна.
– Скотина, – указала она на меня. Потом повернулась к Лиззи. – И ты скотина. Оба. Извращенцы.
– Прошу прощения за беспокойство, – отвечал я. – Ошибка. И принесите, пожалуйста, еще два пива.
– Такого же? – обернулась от двери девушка.
– Да, такого же. Холодненького. И вот еще что: не говорите никому. Не надо. – Я протянул ей сложенную вдоль стодолларовую бумажку. – Это компенсирует ваши муки. Я вас очень прошу.
Девушка взяла деньги, покрутила выразительно пальцем у виска, еще раз пробормотала: «Извращенцы!..» – и вышла.
– Ты был великолепен! – Лиззи открыла себе пиво. – И чего ты достиг?
– Ровным счетом ничего, – ответил я. – Совершенно нормальная девушка.
Естественно: будь она каким-нибудь, например, механизмом, мы с Лиззи даже вдвоем ее явно не удержали бы. Ах этот опыт, сын ошибок трудных…
5
На бревенчатом двухэтажном доме с забором, за которым расстилались необозримые плантации табака, висела огромная деревянная, потемневшая от времени и продуктов жизнедеятельности пернатых братьев доска, и на доске присутствовала художественно выполненная надпись (корявая) следующего содержания: «Жан-Жак Леклер. Компания колониальных товаров». Дом на вид был очень старый, но выглядел молодцом – сработанный из гигантских бревен, он, казалось, произрастал прямо из песка, на котором стоял. С первого взгляда становилось ясно, что дом построен не вчера и даже не позавчера, но – в те далекие и отчасти былинные времена, когда, привлеченные необоримыми запахами текилы и свежезажаренного барашка, откуда-то из дальнего далека с диким воем накатывали на Тумпастаун (и особенно на окрестности) ароматные полчища грубых мужиков в плохо выделанных шкурах диковинных зверей. Это были времена фортификационных оборонительных сооружений, когда каждый дом являл собой крепость, и постоянных (иногда весьма ожесточенных) боевых действий, в результате которых варварские орды в очередной раз оказывались отброшены далеко назад и, зализывая обильные раны и уныло воя от тоски по несбывшимся мечтам, маячили вдалеке, размахивая боевыми топорами и прочим дрекольем, меняли лидеров и вновь начинали принюхиваться к соблазнительным запахам цивилизации.
