Вольф Долгий - Только всем миром
— Стоп, — сказал Чекалин. — Вы еще, друзья, объясните друг дружке, что наказание — неотвратимо, а преступность, как таковая, является наследием проклятого прошлого. Очень плодотворная дискуссия! Приступим к делу… Возможные версии?
— Я тут набросал, — сказал Исаев и протянул листок с отпечатанным на машинке текстом.
Чекалин прочитал эти несколько строк вслух. Все то самое, что и Чекалину давеча приходило на ум. То, что, вероятно, придумал бы любой здравомыслящий человек. Собственно, так всегда и бывает, когда мало что известно: множество версий, среди которых, может быть, нет ни одной истинной. В качестве мотивов преступления у Исаева фигурировали угон машины, ограбление таксиста, драка. Чекалин добавил:
— Еще месть.
— Годится, — согласился Исаев.
Далее следовала разработка возможных субъектов преступления. Тут тоже практически было полное совпадение с тем, что наметил Чекалин: кто-либо из знакомых убитого, хулиганье, психический больной. Метод оперативно-розыскной деятельности, собственно, вытекал из этих наметок: подготовить ориентировку со словесным портретом подозреваемого, изготовить его рисованный композиционный портрет, то и другое широко распространить среди работников милиции и, по мере необходимости, среди населения; установить круг родных и знакомых убитого; проверить лиц, осужденных сего числа на 15 суток за мелкое хулиганство; установить, не было ли случаев побега больных из психиатрической клиники.
Эти и другие такого же рода мероприятия, слов нет, были совершенно необходимы; при всей их элементарности и очевидности именно их неукоснительное выполнение чаще, всего приводит к успеху, но одновременно никак нельзя обойтись и без «конкретики» — всего того, что непосредственно связано с данным делом. Вот почему Чекалин очень порадовался, когда увидел в плане такой пункт: «Выявить таксистов, которые встречали на линии в ночь преступления машину «47–47», составить примерную схему передвижения этой машины по городу». Да, подумал Чекалин, что чрезвычайно важно, ибо, в случае удачи, поможет установить, пусть грубо, район, где совершено убийство. Чекалин предложил еще вписать в план поручение установить, где Блондин сошел с троллейбуса, возможно, он живет где-то поблизости от этого места. Если учесть, что сел он на конечной остановке и в такое время (около 6.30 утра), когда пассажиров немного, не исключено, что кто-нибудь и заметил его — водитель троллейбуса, пассажиры. Допечатав этот пункт на машинке, Исаев сказал, что водителя троллейбуса он поищет сам, а что до пассажиров, то он предлагает ежедневно выделять трехчетырех человек для обследования всех троллейбусов, отходящих от поста ГАИ в промежутке от шести до семи часов утра; наша жизнь посменная — скороее всего, в это время едут одни и те же люди.
— Начать надо завтра же, — сказал Чекалин.
— Я распоряжусь, — пообещал Исаев.
— По домам? — предложил Еланцев.
Чекалин взглянул на часы: было начало второго ночи.
— Да уж пора!
8
Как ни рано пришел Чекалин в райотдел (еще и восьми утра не было), а Исаев уже сидел в кабинете за своим столом. Сразу радостную весть сообщил:
— Все-таки нашел я водителя того троллейбуса! Самохин его фамилия. Так вот, засек он нашего Блондина…
— Наш ли?
— Наш, наш! Очень похожее описание дает: рост, куртка, непокрытая голова. Пассажиров было мало, человек пять, говорит. Отправление от поста ГАИ, кстати, было в 6.35 утра… Человек пять. А этот, говорит, очень уж выделялся. Дрожал как цуцик. Руками плечи даже обхватил. По его, водителя Самохина, понятиям, так можно промерзнуть, только если очень долго быть на холоде. Самохин еще подумал: не из дому ведь парень, где его, дьявола, носило?
— Да, — сказал Чекалин. — Это уже похоже на дело.
— А вот главного — где сошел Блондин, — этого он не заметил.
— Даже приблизительно?
— Нет, тут глухо. Через пару остановок, объясняет, полным-нолна коробочка стала. Не до того, мол, чтобы следить, кто заходит да выходит.
— А что пассажиры? Их удалось выявить?
— Нет. И что странно — ни один из сегодняшних пассажиров вчера не уезжал на троллейбусе в промежутке от шести до семи часов утра.
— Действительно, непонятно. Послушай, Исаев, а как же быть с посменной нашей жизнью? Отменяется?
— Нимало. Я и на завтра выделю людей для проверки троллейбуса. И на послезавтра. До тех пор, пока…
В дверь постучали.
— Можно! — крикнул Исаев.
В кабинет вошел рыхлый пожилой человек, стеснительно сказал:
— Я, собственно, по объявлению… В таксопарке висело… Насчет убийства Щербанева… Мне дежурный сказал — сюда надо…
— Присаживайтесь, — сказал Исаев. — Мы вас слушаем. Только сперва, пожалуйста, назовитесь.
— Да, конечно, — еще более смущаясь, сказал пожилой человек. — Простите… Пономарев Василий Васильевич, водитель такси.
Чекалин с немалым удивлением смотрел на посетителя. Своим поведением, равно как и всем видом, тот словно опровергал укоренившееся в народе мнение, что таксистов, всех до единого, отличает особая пробой- ность натуры. Все, да не все, выходит…
— Вам что-нибудь известно об этом убийстве? — сразу к главному приступил Исаев.
— Я точно не знаю. — Пономарев совсем полинял голосом. — Но со мною вчера странная история была. Я подумал — возможно, она имеет отношение к этому страшному делу…
История была такая. Вчера днем попался Пономареву один пассажир — молодой мужчина лет двадцати пяти. Остановил машину на центральной площади, велел везти его на далекую окраину города. Рейс, что говорить, не из самых желанных — назад порожняком будешь ехать, но Пономарев беспрекословно повез его. Пассажир был крепко пьян и всю дорогу нес всякую чушь. Среди прочего было и вот что: «Счастлив твой бог, шеф! Я тут ночью одного таксера уже пришил — тебе б тоже не жить, если бы кочевряжиться стал, не повез…»
— Знаете, — сказал Пономарев, — всякого за день наслушаешься. Я такие вещи обычно мимо ушей. А тут как узнал, что Щербанева убили, — сам не свой. Чем черт не шутит, может, мой пассажир не просто болтал спьяну…
— В котором часу это было? — спросил Исаев.
— Днем. От двенадцати до часу.
— Не позже?
— Нет. В час с минутами я уже обедал в кафе «Огонек».
Исаев обменялся с Чекалиным вопросительным взглядом. Они явно об одном думали: пьяный пассажир говорил об убийстве раньше, чем об этом стало известно в милиции. Что за этим — просто кабацкий кураж пьяного дурака, пустая выдумка, так затейливо совпавшая с правдой, или же точное знание им того, о чем говорил?
Чекалин спросил:
— Каков он из себя, этот «пришивальщик»?
— Плотный. Физиономия — наглая, бандитская.
— Какое-нибудь оружие видели у него — холодное, огнестрельное?
— Нет.
— Высокий?
— Среднего роста.
— Брюнет, блондин, шатен?
— Темной масти. Пожалуй, это «шатен» называется.
— Простите, Василий Васильевич, — сказал Исаев, — мне все-таки непонятно, с чего это он вдруг стращать вас стал? Может, вы отказывались его везти?
— Нет, ни слова ему поперек не сказал. Да и не стращал он — скорее хвастал.
— Вы помните место, куда его отвезли?
— Да. Липовая аллея, около магазина двухэтажный серый дом. Мне показалось, что он там живет. Шел, как к себе домой.
— Скажите, а как он расплатился с вами? Я имею в виду — не хотел ли улизнуть, не рассчитавшись?
— Нет. Как сказал: «Стоп, шеф!», так сразу и отдал мне трояк.
— Столько накрутило?
— Чуть меньше. Копеек на тридцать.
— Что-нибудь сказал напоследок?
— Нет, — покачал головой таксист. — Захлопнул дверцу и пошагал к дому. — Затем сказал, словно бы извинялся: — Наверно, зря я вас побеспокоил…
— Нет, что вы, — заверил его Исаев. — То, что вы рассказали, может оказаться очень полезным. У вас есть время?
— Я сегодня выходной.
— Вот вам бумага. Запишите, пожалуйста, в приемной свой рассказ. Самый факт: когда и что пассажир сказал вам.
Когда таксист вышел, Чекалин сказал Исаеву:
— Поручи участковому — пусть осторожно разведает.
— Полагаешь, не тот?
— Типичный горлопан. Если б что знал, а уж тем более если бы его рук было дело — можешь не сомневаться, помалкивал бы, тише воды сидел.
— А если поправку на пьяное состояние сделать? Что у трезвого на уме, то у пьяного…
— М-м, сомнительно…
— Послушай, Чекалин, а если бы это Блондин был, — интересно, ты так же спокойно вел бы себя?
— Ловко! Под седьмое ребро!.. Ты прав, старик, в нашем положении ничем пренебрегать нельзя. И уж тем наипаче — упираться лбом в одну-единственную версию. Так что, будь друг…
— Можешь не договаривать! Предложил на свою голову!..
Чекалин, будто ничего такого не заметил, сказал деловито:
