Аркадий Адамов - Дело «Пестрых»
— Хорошо, — согласился Зотов. — А теперь расскажите о себе.
Допрос продолжался.
Вечером того же дня был арестован Горелов, высокий, плечистый парень с наглыми глазами и модной длинноволосой прической.
— Вам что, материал для фельетона нужен? — нахально улыбаясь, спросил он у Зотова. — Так поищите его в коктейль-холле на улице Горького, а не хватайте честных людей, да еще студентов.
— Сейчас разберемся, — спокойно ответил Зотов, просматривая бумаги.
— И разбираться тут нечего! — крикнул Горелов, сверкнув глазами. — Материала не получите.
— Вы обвиняетесь, — поднял голову Зотов, — в убийстве Любы Амосовой.
— Я такой не знаю, — вызывающе ответил Горелов. — Прекратите издеваться над человеком.
— Не знаете? — переспросил Зотов. — Вам нужны очные ставки или достаточно будет почитать допросы свидетелей?
Зотов назвал несколько фамилий.
Горелов беспокойно заерзал на стуле, потом неожиданно схватился за голову.
— Боже, что я говорю! Люба? До меня сразу и не дошло, так далек я был от этой мысли. Моя Люба убита? Этого не может быть. Я так люблю ее. Отпустите меня! — закричал он, вскакивая со стула. — Я сам найду убийц!
— Прекратите комедию, Горелов, — властно сказал Зотов, хлопнув тяжелой ладонью по столу. — Будете отвечать на вопросы?
— Не буду! — завизжал Горелов, растирая по лицу слезы. — О, я отомщу!.. Я докажу!..
Зотов повернулся к Сергею.
— Вызовите конвой. Разговор с ним продолжим завтра. К тому времени одумается.
Но Горелов одумался только на третий день.
— Ничего не поделаешь — погорел, — со знакомой уже Сергею наглой улыбкой сказал он Зотову. — Валяйте пишите. Только сначала скажите, кто меня заложил? — и яростно скрипнул зубами. — Убью падлу.
Зотов в ответ усмехнулся и сурово сказал:
— Вас разоблачило много людей, Горелов. Честных людей. Теперь отвечайте на вопросы. За что судились в тысяча девятьсот сорок четвертом году?
— Докопались? — злобно процедил сквозь зубы Горелов и с деланной небрежностью добавил: — За карманку.
— Так. А теперь, значит, на убийство пошли? Назовите сообщников.
— Один дело сделал, один и пойду, — угрюмо ответил Горелов.
— Нет. Вы не могли сами решиться. Это вам не карманная кража. Зайчиков говорит, что вы были сильно пьяны. Верно это?
— Да!
— Вас кто-то напоил, Горелов. Вас кто-то толкнул на это убийство.
Горелов молчал.
— Вспомните, — продолжал Зотов. — Когда вы садились в машину Зайчикова, вы знали, что Люба Амосова дома?
— Я думал, что квартира пустая.
— Значит, вы затеяли кражу, а не убийство?
— Выходит, что так.
— Значит, решение убить Амосову, если она окажется дома, вы приняли позже?
Горелов молчал.
— Вы боялись уйти из квартиры с пустыми руками. Вы очень боялись, Горелов. Верно я говорю?
Горелов тревожно посмотрел на Зотова и, чуть побледнев, спросил:
— Вы куда клоните?
— Отвечайте на вопрос.
— Не буду отвечать. Не заставите.
— Как хотите. Но, по-моему, это в ваших интересах. Вы ведь поняли, куда я клоню.
Горелов не ответил.
— Ладно, — продолжал Зотов. — Теперь скажите, где и как познакомились с Любой Амосовой?
— На вечере. Сосед познакомил. Петька Гвоздев. Он с ее отцом на одном заводе работает. В их клубе заводском вечер был.
— Так. А кто принял у вас вещи?
— Барыга один залетный. Случайно познакомился с ним на вокзале.
— Скупщик краденого? Случайно? Так, так, — иронически проговорил Зотов. — А у нас есть сведения другого рода.
— Плевал я на ваши сведения, — самоуверенно ответил Горелов. — Я правду говорю.
— Допустим, — невозмутимо продолжал Зотов. — Скажите еще вот что. С вами в машине была девушка. Кто она? Где с вами встретилась? Зачем?
— Она не имеет отношения к делу, — поспешно возразил Горелов. — Она ехала кататься.
— Допустим. Но все-таки где вы с ней встретились?
— На улице. Могу показать место, — не задумываясь, ответил Горелов.
— Это точно?
— Будете приставать, так могу придумать что-нибудь позамысловатей.
— Нет, зачем же, — усмехнулся Зотов. — Придумывать не надо. Мне ваш ответ и так нравится.
Горелов метнул на него тревожный взгляд. Зотов невозмутимо курил и, казалось, ничего не заметил. Потом спокойно произнес:
— Вам привет от Папаши.
— Какого Папаши? — грубо переспросил Горелов. На его лице проступили красные пятна. — Какого Папаши? — крикнул он, подавшись вперед. — Я никого не знаю! Слышите?
— А вот он вас знает, — все так же спокойно заметил Зотов. — Знает даже, что вы обманули его, не все вещи отдали.
— Я его не обманывал!.. Не обманывал!.. Продать меня хотят!.. Да?!
Горелов затравленно озирался по сторонам, руки его дрожали.
— Ну вот. Значит, вам известен этот человек, — сурово произнес Зотов. — Будете давать показания?
— Нет! — закричал Горелов, закрывая руками глаза. — Я его не видел!.. Я его не знаю!.. Прочь!.. А-а!! — вдруг по-звериному завыл он.
Сергея всего передернуло от отвращения и гнева. «Откуда только берутся у нас такие?» — с ожесточением подумал он. И, как бы отвечая на его вопрос, Зотов сказал:
— Успокойтесь, Горелов. Слышите? Сейчас же прекратите истерику. Поговорим о другом. Итак, первый раз вы судились в сорок четвертом году, за карманную кражу. В то время вы учились в седьмом классе, так? Отец был на фронте с первых дней войны. Мать сошлась с другим, уехала из Москвы, а вас оставила у тетки.
— Я ее ненавижу.
— Кого?
— Мать!
— А отца?
— Ну, отец… Если бы он был жив, — с неожиданной тоской вдруг произнес Горелов.
— Если бы он был жив, то проклял бы сейчас своего сына, — убежденно сказал Зотов. — При обыске мы нашли у вас его письма. Это был честный боевой офицер.
— Все было бы по-другому, — покачал головой Горелов.
— Но вы забыли отца.
— Нет!.. — воскликнул Горелов и тут же осекся. — Забыл. Вы верно сказали — забыл…
Зотов внимательно посмотрел на него и продолжал:
— Через два года вы вернулись в Москву. Окончили школу. Поступили в институт. Какой институт?
Горелов ответил.
«И Лена там», — мелькнуло вдруг в голове у Сергея.
— Ваша тетка говорит, что вы неплохо учились. Но потом…
— Тетка, тетка… — с раздражением перебил его Горелов. — Что она понимает! В институте узнали о моей судимости, и все отвернулись от меня, почти все. А я не пошел к ним на поклон! Плевал я на них!
— Нашлись новые друзья?
Горелов в ответ лишь кивнул головой. Он сидел высокий, угловатый, с искаженным лицом, в помятом модном костюме, спутанные волосы падали ему на лоб, в больших черных глазах его давно потух вызывающий блеск.
— Да, рядом с вами не было уже отца, — с неподдельной горечью продолжал Зотов. — Но у вас были его письма, надо сказать, замечательные письма. Я тут обратил внимание на одно место. — Он надел очки и, вынув из пачки исписанную страницу, не спеша прочел отчеркнутые красным карандашом строки: — «…Помни, сынок, мы ведем сейчас страшный, смертельный бой, ведем его за Родину, за светлое будущее, за счастье и свободу. А мое будущее — это ты, ближе и дороже нет у меня теперь человека. Я хочу видеть тебя здоровым и счастливым. Учись, сынок, учись хорошо, будь смелым, правдивым и сильным. Я хочу рассказать тебе…» Дальше идет один поучительный боевой эпизод, — сказал Зотов, откладывая письмо в сторону и снимая очки. — Вот что завещал вам отец.
Он посмотрел на Горелова. Тот сидел сгорбившись, низко опустив голову.
Сергей слушал и думал о том, как сложна жизнь, как порой нелегко выбрать в ней прямой и ясный путь, и еще думал он, как много надо знать, самому пережить и передумать, чтобы вот так, как Зотов, разговаривать с людьми, уметь заглянуть им в душу.
— Нам все-таки необходимо знать, Горелов, что за девушка была с вами в машине, — тихо, но твердо произнес Зотов.
— Она ничего не знает, она не причастна к делу, — ответил Горелов, не поднимая головы.
— Это она? — спросил Зотов, показывая фотографию Амосовой.
Сергей, не дыша, впился глазами в лицо Горелова. Ему казалось, что сейчас решится и его судьба.
Горелов поднял голову, усмехнулся и сказал:
— Ее фото в вашей коллекции нет и не будет. С нами была Варя Белова из моего института. Пригласил покататься на машине, для отвода глаз Кольке.
Допрос продолжался. Горелов отвечал на все вопросы, и чувствовалось, что он говорит правду: злая воля его была сломлена.
Но каждый раз, когда Зотов касался Папаши, лицо Горелова покрывалось красными пятнами, и он грубо, почти истерично отказывался отвечать.
Когда его, наконец, увели, Зотов устало откинулся на спинку кресла и, закурив последнюю за день папиросу (он давно берег ее для этой минуты), сказал:
