Коди Макфейден - Лик смерти
— Хотите кофе? — оживилась Келли.
— Простите? — нахмурилась Кэтти.
— Кофе. Кофеин. Напиток богов. Раз уж мы собираемся выслушать нечто ужасное, кофе придется очень кстати.
— Прекрасная мысль, — сказала Кэтти и слабо улыбнулась благодарной улыбкой.
* * *Обычная чашка кофе, казалось, успокоила Кэтти. Она словно держалась за нее во время своего рассказа и отпивала глоток, когда становилось совсем невмоготу.
— Годами я рылась в архивах в поисках «белых пятен», которые помогли бы убедить старших следователей еще раз рассмотреть дело Лэнгстромов. Вы должны понять: хоть я и считалась неплохим полицейским, я еще не дослужилась до звания. С точки зрения матерого офицера полиции, служака вроде меня недалеко ушел от штатского. Ребят из убойного отдела интересовала только статистика. Коэффициенты раскрытых дел, показатели количества убийств на душу населения и всякое такое. Попробуйте взять раскрытое дело и внести его в категорию висяков — ничего у вас не выйдет. У меня по крайней мере не вышло.
— Кровоподтеков на запястьях было недостаточно? — спросила я.
— Нет. И, честно говоря, не знаю, как бы я поступила на месте ребят из убойного. На кровоподтеки обратили внимание, но ведь мало ли откуда они взялись! Например, муж мог слишком крепко схватить Линду за запястья. Вспомните, предполагалось, что она задушила его.
— Это верно.
— Да. В течение нескольких лет я усердно занималась делом Лэнгстромов в свободное время, но у меня так ничего и не вышло. — Кэтти замолчала: вероятно, ей стало неловко и даже стыдно. — Положа руку на сердце, я не очень торопилась. Иногда меня одолевали сомнения. По ночам, лежа в кровати, я размышляла о Саре и убеждала себя, что не верю ей, что она просто несчастный ребенок и сочинила всю историю, чтобы объяснить бессмысленную смерть родителей. Обычно мои чувства вновь брали верх, только… — Кэтти пожала плечами. — Я могла бы многое сделать. В глубине души я всегда знала об этом. Но жизнь шла своим чередом. Я не могу этого объяснить… — Она вздохнула. — Между тем я хорошо выполняла свою работу и продвинулась по службе. А потом… стала следователем. — И она улыбнулась воспоминаниям, словно не веря, что все произошло на самом деле. — Я успешно сдала экзамены. Это было круто! Здорово! Даже отец гордился.
Я заметила, что об отце она упомянула в прошедшем времени, но спрашивать не стала.
— Я хотела попасть в убойный отдел, но меня приписали к отделу нравов. — Кэтти пожала плечами. — Несмотря на то что я женщина, и даже вполне симпатичная, я сильная. А им нужно было, чтобы я выступила в роли проститутки. Я разочаровалась поначалу, но потом мне даже понравилось. У меня был просто талант. — На губах Кэтти заиграла улыбка, скорее всего неосознанная. Лицо оживилось. — Я поддерживала отношения с Сарой. Она ожесточалась с каждым годом. Пожалуй, я единственная помогала Саре оставаться собой. Единственная по-настоящему беспокоилась о ней. — Кэтти вновь устремила в окно невидящий взгляд и погрузилась в размышления. — Вот почему Незнакомец следил за мной. Не потому, что я стала следователем, и не потому, что совала нос куда не надо. Он знал, что я полюбила Сару. Знал, что мог рассчитывать на меня. Знал: я выполню все его поручения и передам все его послания, если буду думать, будто это поможет Саре.
— Что за поручения? — спросила Келли.
— Я расскажу потом. И еще одно… Думаю, тогда наступило время разлучить меня с Сарой. — Кэтти повернулась ко мне: — Вы понимаете?
— Пожалуй, да. Вы говорите о главной цели его плана в отношении Сары.
— Да. Я осталась последней, кто знал, какой была Сара, что творилось в ее душе; последней, кому Сара доверяла. Не понимаю, почему Незнакомец позволил нашей дружбе длиться так долго. Хотел дать Саре надежду?
— Которой может ее лишить, — сказала я.
— Да, — кивнула Кэтти.
— Расскажите нам о том дне, — ласково произнесла Келли.
Испытав очередной всплеск душевного волнения, Кэтти непроизвольно сжала кофейную чашку.
— Это был обыкновенный день, похожий на все остальные. Что меня особенно поражает. Ничего особенного тогда не произошло. Не было никаких важных дат, и погода стояла самая обычная. День этот отличался от других только тем, что он его выбрал. — Кэтти глотнула кофе. — У меня закончилась вечерняя смена. Я вернулась домой уже за полночь. Темно. Тихо. Я ужасно устала. Я вошла в дом и отправилась прямо в душ. Я всегда так делала. Это было для меня символично — заниматься грязной работой, прийти домой и смыть всю грязь, ну, вы понимаете.
— Конечно, — откликнулась я.
— Я приняла душ. Надела халат, взяла книгу — что-то легкое, дурацкое, развлекательное, — налила себе кофе и устроилась вот здесь. — Кэтти похлопала по креслу, в котором сидела. — Кресло было другое, но стояло именно здесь. Я помню, как звякнула чашкой о стол, — продолжала она, вновь погрузившись в воспоминания, — и не успела охнуть, как вокруг моей шеи затянулась веревка. Рывок был резкий, быстрый. Я попыталась просунуть руки между веревкой и шеей. Не успела.
— Мы называем это стремительным нападением, — сердечно откликнулась Келли. — В большинстве случаев нападающий одерживает верх. Похоже, сопротивление было бесполезно.
— Я так и говорила себе. — Кэтти отпила еще один глоток, ее губы дрожали. — Он знал, что делает. Но я все-таки ожила. И оживала еще не раз. Незнакомец обмотал веревку вокруг моей шеи и то затягивал ее, прекращая доступ крови к мозгу, то ослаблял. Я теряла сознание и снова приходила в себя. В какой-то момент я поняла, что сижу без халата, обнаженная. А когда он снова ослабил веревку, во рту у меня оказался кляп, а руки были пристегнуты наручниками за спиной. Возникло ощущение, что я вновь и вновь погружаюсь под воду и каждый раз просыпаюсь в новой части кошмарного сна. А самое ужасное — Незнакомец все время молчал.
Голос ее стал напряженным и тревожным.
— Помню, я хотела, чтобы он сказал хоть что-нибудь, объяснил, заставил понять. Но он молчал. — Руки Кэтти тряслись. Она сжала их в замок, положила на колени, но все равно не находила себе места, пребывая в бессознательном нервном возбуждении. — Не помню, сколько длилась пытка, — произнесла Кэтти с кривой, еле заметной улыбкой. — Слишком долго… — И вновь ее незрячий взгляд устремился на меня сквозь темные стекла очков. — Вам-то это знакомо!
— Знакомо, — подтвердила я.
— Потом, когда я очнулась, он оставил меня в покое. Я оказалась на кровати, скованная наручниками по рукам и ногам. И мне потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя по-настоящему. Вдруг я подумала, не изнасиловал ли он меня, ведь, даже если так и было, я не знала наверняка.
— Он сделал это? — спросила я.
— Нет, не стал.
«И по-прежнему никаких сексуальных отклонений по отношению к женщине», — подумалось мне.
— Продолжайте, — сказала я.
— И тут он заговорил. Он сказал: «Я хочу, чтоб ты знала, Кэтти: тут ничего личного. Ты должна сыграть свою роль, и все. Должна кое-что сделать для Сары». — Ее нижняя губа дрогнула. — Вот когда я поняла, кто он такой. Не знаю, почему мне это раньше в голову не пришло. «А сейчас вот что будет, — сказал Незнакомец. — Я намерен избить тебя, и ты, возможно, больше не сможешь работать в полиции, Кэтти Джонс. Когда все завершится, ты скажешь, что понятия не имеешь, кто это сделал и зачем. А если ослушаешься, я изуродую Саре лицо и выколю вилкой глаза». — Голос Кэтти затих. — Я не записывала его слова, но именно это он имел в виду. Итак, я совершила то, что сделал бы любой уважающий себя следователь. Я умоляла его, умоляла, как маленький ребенок. Я… я даже описалась, — произнесла она, сгорая от стыда.
— Именно этого он и добивался. Он хотел, чтобы вам стало стыдно за свой страх, как будто стыд что-то значит.
Ее рот скривился.
— Я знаю, я понимаю это. Но иногда бывает так тяжело.
— Да.
Мои слова немного успокоили Кэтти, и она продолжила:
— А потом он мне кое-что показал. Я, говорит, положу это в тумбочку. К тебе обязательно придет следователь и станет задавать вопросы. Тогда ты расскажешь свою историю и дашь то, что лежит в ящике. И объяснишь, что символы — они символы и есть.
Я попыталась подавить нетерпение, но не смогла.
— Что? Что было в тумбочке? И что это, черт возьми, значит: «Символы — они символы и есть»?
— Я почти ничего не помню. Что-то вспыхивало иногда, большое, нереальное. Как картина, написанная белой краской. Звуки мне запомнились даже больше, чем боль. Они глухо отдавались у меня в голове. Теперь-то я знаю: он бил меня по голове обломком трубы. Я чувствовала привкус крови, понимала, что происходит нечто ужасное, но не осознавала что. Он хлестал меня прутом по ногам с такой силой, что целый месяц потом я не могла ходить. — Кэтти вновь обратила незрячий взгляд к окну. — Последнее, что я запомнила, — его лицо, слишком освещенное, слишком яркое, в чулке. Лицо смотрело на меня и улыбалось. Я очнулась только в больнице и никак не могла понять, почему не открываются глаза. — Кэтти затихла, а мы ждали. — Через некоторое время я окончательно пришла в себя. И на меня нахлынули воспоминания. Я осознала, что ослепла. — Кэтти замолчала. — Знаете, что убедило меня в том, что Незнакомец слов на ветер не бросает и разделается и с Сарой, и со мной?
