Коди Макфейден - Лик смерти
— Нет-нет, сладкая, — услышала я голос Келли, — никогда не ешь пончики, не макнув в молоко. Если, конечно, есть куда макать! Помни золотое правило: «Пончики с молоком гораздо вкуснее!»
Я изумленно наблюдала за подругой. А она, увлеченная пончиками и полезными советами по их употреблению, даже не догадывалась об этом. Келли всегда была открыта радости и веселью. Любую, даже самую незначительную вещь или событие она умела превратить в праздник.
— Я скоро вернусь, — сказала я и по покрытой ковром лестнице поднялась наверх, в спальню. Взглянула на тростниковые жалюзи, не позволявшие солнечным лучам проникать в комнату, на молочно-белые стены, на огромную, королевских размеров, кровать с пологом, ярко-голубым покрывалом и целой горой моих любимых подушек. Эта кровать с мягким, похожим на облако матрасом, стоившая когда-то немалых денег, занимала господствующее положение в спальне. Я взглянула на тумбочки из вишневого дерева, а затем на потолок, где тихо работал вентилятор, жужжание которого убаюкивало меня по ночам.
Я села на кровать и посмотрела вокруг, пытаясь охватить взглядом всю спальню целиком. Мне нужно было немного времени, прежде чем мы начнем. Совсем немного, чтобы еще раз все хорошенько рассмотреть.
Кровать эта стала безмолвным свидетелем моей прошлой жизни, в которой было столько радости и столько горя. На меня нахлынули воспоминания. Со временем они утратили свою остроту и перестали причинять боль. Теперь они дают мне силы жить дальше, и я этому очень рада. Было время, когда при мысли о Мэте и Алексе я просто корчилась от боли. А теперь я улыбаюсь, вспоминая о них. «Ты делаешь успехи, малыш!» — прозвучали в моем сознании слова Мэта. Он был моим самым лучшим другом; время от времени я все еще слышала его голос. Я закрыла глаза и вспомнила, как мы привезли кровать из магазина и втаскивали ее в спальню.
Дом мы купили сразу после свадьбы, в кредит, и после первого платежа на наших банковских счетах не осталось ни цента. Это был новый двухэтажный домик в перспективном районе Пасадены, большего мы не могли себе позволить. И хотя до работы оказалось далековато, ни один из нас не захотел поселиться в Лос-Анджелесе. Мы мечтали о семье, и Пасадена казалась нам безопаснее. Правда, этот дом ничем не отличался от соседних домов — но он был наш.
— Это его величество дом, — обнимая меня, сказал тогда Мэт, — и если мы собираемся здесь жить, нам просто необходима огромная кровать. По-моему, вполне символично.
Глупость, конечно, но, разумеется, я согласилась. Итак, кровать была куплена, и нам стоило невероятных усилий затащить ее в спальню. Пот катился с нас градом, пока мы, счастливые, пытались приделать к каркасу переднюю и заднюю спинки и водрузить на него огромный матрас. Затем, тяжело дыша, мы уселись на пол.
Мэт внимательно посмотрел на меня, улыбнулся и подмигнул.
— А может, бросим сюда простыню и сольемся в экстазе?
— Ты знаешь, как соблазнить девчонку! — засмеялась я.
Он притворился серьезным: приложил одну руку к сердцу, другую торжественно поднял.
— Отец научил меня, как укладывать женщин в постель! И я обещал неукоснительно соблюдать его правила!
— Какие же?
— Никогда не занимайся сексом в носках. Знай, где находится клитор. Обнимай ее, пока она не заснет. И никогда не пукай в кровати.
Я торжественно кивнула.
— Твой отец был мудрым человеком, я с ним полностью согласна.
И мы любили друг друга целый день, до самых сумерек.
Я взглянула на кровать. На ней в жарких и нежных ласках мы зачали Алексу, или это произошло иначе, кто знает… Нас было двое и вдруг стало трое — божественное дополнение.
Я провела здесь множество бессонных ночей. У меня отекали ноги, болела спина, и во всем этом я обвиняла Мэта, обвиняла с той горечью, какую можно ощутить лишь в три часа ночи во время беременности. Но я всем сердцем любила его, любила неистово и даже яростно.
Большинство молодоженов слишком эгоистичны поначалу. Беременность же заставляет иначе взглянуть на семейную жизнь. В тот день, когда Алекса была уже дома, мы положили ее на середину кровати, а сами легли по бокам и не могли налюбоваться. На этой кровати она выросла. Здесь она плакала, смеялась и сердилась. Однажды ее даже вырвало здесь, после того как она объелась мороженым. И пока я приводила кровать в порядок, Мэт был вынужден спать на диване.
Однажды мы занимались любовью. Не сексом, а именно любовью. При свечах. Мы выпили вина. Тихо и ненавязчиво звучала красивая мелодия, создавая волшебную атмосферу. Ярко светила луна, и легкий ночной ветерок овевал наши тела, влажные от нежной страсти и любовной истомы.
И вдруг я пукнула, негромко, конечно, но этот звук не перепутаешь ни с чем. Мы оба замерли в смущении. Повисла долгая, мучительная пауза… И мы засмеялись; захохотали как ненормальные, повизгивая и корчась от смеха. Мы затыкали себе подушками рот, чтобы не разбудить Алексу, пока не вспомнили, что она гостит у друзей. Смущение как ветром сдуло, а наша любовь стала еще нежнее и еще откровеннее.
Но не все было так благостно в нашей жизни. Не обходилось и без споров. Господи, что это были за споры! Мы называли их целебными. Они постоянно убеждали нас в том, что хорошая встряска и здоровая критика просто необходимы для счастливой семейной жизни.
Меня изнасиловали здесь же, на этой кровати, и, привязанная к ней, я видела, как умер Мэт.
Я горько вздохнула. Воспоминания не давали покоя; беспощадные и неумолимые, они никогда не сотрутся из памяти. Я еще раз взглянула на кровать и задумалась о том хорошем, что еще может здесь произойти, если все-таки я решу остаться. Ни Мэта, ни Алексы больше нет, но у меня есть Бонни, есть я сама, есть наше будущее, которое немыслимо без прошлого, как шоколадные пончики без молока.
— Вот так и происходят чудеса, — вывел меня из задумчивости голос Келли. Она стояла в дверях, наблюдала за мной.
— Привет. Спасибо, что пришла мне помочь.
Келли вошла и рассеянно огляделась.
— Ну что, начнем или еще раз посмотрим «Ангелов Чарли»? Вдобавок Бонни меня накормила.
Я улыбнулась:
— Чтобы поймать дикую Келли, достаточно шоколадных пончиков и огромной мышеловки.
— Ах вот, значит, как, — сказала она, подошла и плюхнулась рядом со мной на кровать.
— Столько всего хорошего связано у меня с этой комнатой, — призналась я.
— Объясни мне одну вещь… — помедлив, произнесла Келли.
— Какую?
— Почему ты ее не выбросишь? Ведь это та самая кровать, где все произошло…
— Единственная и неповторимая, — сказала я и провела рукой по стеганому одеялу. — Я хотела от нее избавиться, когда вернулась домой. Мне было невыносимо на ней спать, и первые несколько недель я ночевала на диване. Однако, раз решившись, я больше уже нигде не могла заснуть. Здесь случились ужасные вещи, но им не удастся перевесить мое счастливое прошлое. Эту кровать я делила с моими любимыми Мэтом и Алексой и не позволю Сэндсу отнять у меня память о них.
Я не могла разобрать выражения глаз Келли. Что крылось в них — печаль или чувство вины?
— Какие же мы разные, Смоуки! Всего один раз, еще девчонкой, я попала в беду: связалась с нечестным парнем, забеременела и отказалась от ребенка и была абсолютно уверена в том, что уже никогда и ни с кем не смогу построить семью. А для тебя память о днях, проведенных с родными, оказалась гораздо сильнее несчастий, выпавших на твою долю. Я восхищаюсь тобой, — сказала Келли и грустно улыбнулась.
Я ничего не ответила. Я очень хорошо знала свою подругу. Она разделяла мое горе, делилась своим, и этого было достаточно. А слова утешения — они всего лишь слова. Что в них проку?
— Знаешь, по чему я скучаю? — улыбнулась она. — По мексиканским пирожкам Мэта.
Я удивленно посмотрела на нее и улыбнулась в ответ:
— Они были великолепны!
— Мне так их хочется иногда! — с грустью ответила Келли.
Я и кухня несовместимы; максимум, на что я способна — воды вскипятить. А Мэт был повар от Бога. Он купил кулинарную книгу и все премудрости освоил сам. Готовил — пальчики оближешь. А стряпать мексиканские пирожки его научил один человек. И это было бесподобно! Мэт брал не покупные лепешки, а настоящие тортильи из кукурузной муки, мягкие и эластичные, и плотно набивал их мясной начинкой со специями, от которых у меня просто слюнки текли. Видно, у Келли тоже. Она любила вкусно поесть и чуть ли не каждую неделю приходила к нам обедать.
Я вспомнила, как однажды, не умолкая ни на секунду, Келли уплетала мексиканские пирожки и чем-то рассмешила Алексу. Алекса так расхохоталась, что захлебнулась молоком и у нее из носа потекли молочные струйки.
— Спасибо, — произнесла я.
Келли меня поняла.
«Спасибо тебе за память, за эту горькую радость, которая так больно ранит, но приносит столько счастья».
