Чеви Стивенс - Похищенная
— Мне не нужны твои деньги, Энни. — Он потянулся за пистолетом. — Я не хотел этого делать, но…
— Стойте! — Я вытянула руки вперед. — Простите, я ничего не хотела этим сказать, я просто не знала, что вам нужно. Это… это секс? Вы этого хотите?
— Что я просил тебя сделать?
— Вы… просили перевернуться на живот.
Он поднял бровь.
— И что дальше? Вы просто хотите, чтобы я перевернулась? И что вы сделаете, если я перевернусь?
— Я тебя уже дважды вежливо попросил. — Рука его начала поглаживать пистолет.
Я перевернулась.
— Я не понимаю, зачем вы это делаете. — Голос мой сорвался. Черт, я должна сохранять спокойствие! — А мы с вами раньше не встречались?
Он находился сзади и одной рукой упирался мне в спину, прижимая меня к полу.
— Мне очень жаль, если я сделала что-то такое, что обидело вас, Дэвид. Правда, очень жаль. Просто скажите, как я могу поправить все это, о’кей? Должен же быть какой-то способ…
Я замолчала и прислушалась. Я слышала какой-то шорох за спиной, он там что-то делал, к чему-то готовился. Я ждала звука взводимого курка. Я дрожала от страха. За что мне такое? Неужели моя жизнь закончится вот так, лицом вниз на полу фургона? Вдруг я почувствовала, как в бедро мне вонзилась игла. Я дернулась и попыталась дотянуться до этого места. Вверх по ноге поползла обжигающая боль.
— Прежде чем мы закончим этот сеанс, док, думаю, будет справедливо, если я вам еще кое-что скажу: если уж я решилась сесть в этот поезд, то должна доехать на нем до конца. Когда я говорила, что была не в себе, то, собственно, имела в виду, что меня здорово перемыкало. Перемыкало так, что я каждую ночь спала в стенном шкафу.
Когда я впервые после долгого отсутствия попала домой и осталась ночевать у мамы в своей старой спальне, все оказалось чертовски сложно, и утром я потихоньку ускользнула оттуда — так, чтобы меня никто не видел. Сейчас, когда я вернулась к себе в квартиру, все стало несколько проще, поскольку здесь я могу все контролировать. Но теперь я не ступлю в дом, если не буду знать, что в нем есть другие выходы. Это просто здорово, что ваш кабинет находится на первом этаже. Я бы не сидела здесь, если бы он располагался там, откуда я не могла бы спрыгнуть.
А ночью…. Что ж, ночи — это самое страшное. Я не могу, чтобы рядом находился кто-то еще. А что, если он отопрет дверь? Что, если оставит открытым окно? И если я еще не вальсирую сама с собой, как ненормальная, то, бегая кругом и проверяя все и вся, стараясь при этом, чтобы никто не увидел, чем я занимаюсь, я скоро гарантированно к этому приду.
Когда я после всего этого снова оказалась дома, то хотела найти человека, который бы чувствовал то же, что чувствовала я… Какая же я была дурочка — я искала группу поддержки! Оказалось, что нет такой организации, как АДКПКП, нет Анонимных Друзей тех, Кого Похитил Какой-то Придурок, — ни в он-лайне, ни вне Интернета. И вообще, что за бред говорить о какой-то анонимности, когда твоя фотография появляется на обложках журналов, на первых полосах газет, во всяких ток-шоу. И даже если бы мне удалось все-таки найти такую группу, можно не сомневаться, что хотя бы один из ее замечательно сочувствующих членов, выйдя на улицу, попробует заработать на всем этом дерьме. Продать мою боль какому-нибудь таблоиду и получить за это путевку в круиз или плазменный телевизор.
Не говоря уже о том, что сама я ненавижу говорить об этих делах с посторонними людьми, особенно с репортерами, которые, как правило, все представляют как-то через задницу. Но вас бы очень удивило, если бы вы узнали, сколько некоторые журналы и телевизионные шоу готовы заплатить за такое интервью. Я не хотела брать деньги, но они все равно предлагали, и, черт побери, мне они и вправду были нужны. Я больше не могла заниматься недвижимостью. Что это за риэлтор, который боится остаться наедине с незнакомым мужчиной?
Я иногда вспоминаю день, когда меня похитили: прокручиваю в голове все свои действия вплоть до поездки в тот злополучный выставленный на продажу дом, сцену за сценой, словно бесконечный фильм ужасов, в котором вы не можете остановить девушку, чтобы она не открывала дверь или не заходила в пустой дом. И еще я помню обложку того журнала в магазине на заправке. И мне дико думать, что какая-то другая женщина смотрит теперь уже на мою фотографию и думает, что знает обо мне все.
Сеанс второй
— Когда я сегодня ехала сюда, мимо меня с воем пронеслась «скорая помощь» — этот парень точно гнал со скоростью за сто пятьдесят километров. У меня самой при этом чуть не случился инфаркт. Ненавижу звук сирен. Если он не пугает меня до полусмерти, что в настоящее время сделать нетрудно, — крошечные чихуахуа и то, вероятно, обладают большей выдержкой, — то переводит мое сознание в режим ярких воспоминаний. И тогда лучше уж инфаркт.
И пока у вас не начали профессионально течь слюнки по поводу того, на что может указывать моя нелюбовь к каретам «скорой помощи», остыньте. Мы только-только начали разгребать все это дерьмо. Надеюсь, вы прихватили с собой большую лопату.
Когда мне было двенадцать, отец ездил забирать мою сестру Дэйзи с тренировок по фигурному катанию. Это происходило в ту пору, когда мама увлекалась французской кухней, так что, пока мы ждали их с катка, она готовила луковый суп. Большинство моих детских воспоминаний окутаны запахами и ароматами еды страны, чьей кухней мама увлекалась в тот период времени, а моя способность есть определенную пищу зависит от воспоминаний. Я не могу есть французский луковый суп, не выношу даже его запаха.
Когда в тот вечер мимо нашего дома пронеслись машины с включенными сиренами, я сделала звук телевизора погромче, чтобы заглушить их вой. Позднее я узнала, что сирены эти неслись к моему отцу и Дэйзи.
По дороге домой папа остановился возле магазина на углу, а затем, когда они тронулись и выехали на перекресток, на красный свет вылетел пьяный водитель и столкнулся с ними лоб в лоб. Этот кретин смял наш «универсал», как использованную салфетку. Я долгие годы раздумывала, остались бы они живы, если бы я тогда не попросила папу купить на десерт мороженое. Единственным, что позволяло мне все-таки как-то жить дальше, была мысль о том, что их смерть — это самое худшее, что ожидает меня в жизни. Но я ошибалась.
Перед тем как отключиться после инъекции в ногу, я запомнила две вещи: шершавое одеяло у себя под щекой и едва уловимый аромат духов.
Проснувшись, я удивилась, почему рядом нет моей собаки. Но потом я открыла глаза и увидела белую наволочку. Моя наволочка была желтой.
Я села так резко, что чуть снова не отключилась. Голова кружилась, и меня тянуло вырвать. Широко открыв глаза и прислушиваясь к малейшему звуку, я огляделась. Я находилась в деревянной хижине площадью около шестидесяти квадратных метров, и с моей кровати была видна большая ее часть. Его здесь не было. Но мое облегчение длилось всего несколько секунд. Если его нет здесь, то где же он?
Мне была видна часть кухни. Передо мной находилась дровяная печь, слева от нее — дверь. Я подумала, что сейчас ночь, но не была в этом уверена. Два окна справа от кровати были закрыты ставнями или забиты досками. Под потолком горели две лампы, еще одна висела на стене возле кровати. Моим первым желанием было побежать в кухню и поискать там какое-нибудь оружие. Но то, что он мне вколол, все еще продолжало действовать. Ноги мои были ватными, и я попросту свалилась на пол.
Я пролежала там несколько минут, потом начала ползти, потом встала на ноги. На большинстве выдвижных ящиков и шкафов для посуды были висячие замки. Тяжело облокотившись о стойку, я перерыла один из ящиков, который смогла открыть, но самое опасное, что мне удалось там найти, было кухонное полотенце. Я сделала несколько глубоких вдохов и попробовала сообразить, найти какую-то подсказку относительно того, где я все-таки нахожусь.
Мои часы исчезли, в доме тоже не было ни часов, ни окон, так что я даже не знала, какое сейчас время суток. Я понятия не имела, насколько далеко нахожусь от дома, потому что неизвестно, сколько времени я провела без сознания. Казалось, мою голову сжимают в тисках. Я забилась в самый дальний угол, между кроватью и стеной, и уставилась на дверь.
Мне казалось, что я просидела так, сжавшись в углу, много часов. Я страшно замерзла и дрожала.
Люк должен был подъехать к моему дому, должен был звонить мне на мобильный, должен был отсылать сообщения. А что, если он подумает, что я опять работаю допоздна и забыла отменить встречу? Что, если он просто уйдет домой? Нашли ли они мою машину? Что, если прошло уже несколько часов, как я пропала, а никто даже еще не начинал меня искать? Позвонил ли вообще кто-нибудь в полицию? И что с моей собакой? Я представила себе Эмму — голодную, невыгулянную, скулящую.
В голове промелькнули все криминальные сериалы, которые я видела по телевизору. «Место преступления» — там, где дело происходит в Лас-Вегасе, — был моим любимым. Гриссом уже давно прибыл бы к дому, откуда меня похитили, тщательно осмотрел бы все внутри и, проанализировав найденную перед домом грязь, узнал, что́ здесь произошло и где меня держат. Я не была уверена, что в Клейтон-Фолс вообще был отдел криминалистики. В принципе я видела Канадскую Королевскую конную полицию только по телевизору, когда они разъезжали на лошадях на параде или проводили очередную операцию против производителей марихуаны.
