Борис Старлинг - Шторм
– Четыре года.
– А он когда-нибудь видел змею?
– Насколько мне известно, нет.
– Вы не водили его в зоопарк?
– Пока нет.
– Поведите его туда когда-нибудь однажды и покажите ему змею. Я ручаюсь, что ему захочется взять ее, поиграть с ней.
– Мало ли что? Как-то раз, например, ему захотелось поиграть с отбеливателем и даже попробовать его на вкус.
– Может быть. Но суть дела вот в чем. Маленькие дети инстинктивно не испытывают страха перед змеями. Они без опаски берут их в руки. И не потому, что еще слишком мало знают, а потому, что не знают лишнего, того, чем потом забьют их головы. По мере взросления они начинают относиться к змеям все хуже и хуже, а знаете почему? Потому что их так настраивают. Взрослые. Когда эти дети становятся взрослыми, они передают это предубеждение своим детям. И так из поколения в поколение.
* * *К тому времени когда Кейт добирается до дома Бронах, Лео уже спит. Тетушка стоит за мольбертом, взирая из-под сдвинутых бровей на смешанные на палитре краски.
– Паршивый день, а? – спрашивает она.
– Я бы сказала, не без того.
– Глоточек виски.
Кейт наливает себе на донышко и садится на диван проверив, как всегда, не пристроился ли там один из тетушкиных волнистых попугайчиков.
– Кейт, ты смотри не переусердствуй. Не хочется читать тебе лекции, но ты испытала сильное потрясение и тебе не стоит перенапрягаться.
– Я обязательно это учту. Ты ведь знаешь.
– Ага, знаю. Учтешь ты, как же. Черта с два. Я потому и долдоню, чтобы вложить хоть малость здравого смысла в твою дурью башку.
По пути домой, в машине, в то время как Лео спит в детском сиденье, Кейт размышляет о том, насколько права тетушка. По правде, так она действительно лезет из кожи вон. Начать с того, что сама навесила на себя это дело. Предпочла разбираться с чужими проблемами, лишь бы не решать свои.
И только когда она оказывается внутри, временно отгородившись от мира входной дверью, ей вспоминается кое-что еще. Она забыла рассказать Бронах, что сегодня видела Фрэнка, и Бронах не упомянула об этом. А ведь Фрэнк и Бронах очень близки. Он наверняка позвонил ей и рассказал об их встрече.
* * *Кейт бросает взгляд на часы. Четверть девятого.
Повинуясь порыву (если не решится сейчас, потом у нее не хватит духу), она берет телефон и набирает номер Алекса.
– Алекс Мелвилл.
– Алекс, привет, это Кейт.
– Привет. Можно я перезвоню тебе попозже? Я как раз собрался пойти поиграть в футбол.
– Конечно.
– Я закончу в полдесятого. И сразу позвоню тебе.
– Если ты не поел – а я думаю, что и не поешь, потому что собираешься играть в футбол, ты... – ("Ради бога, Кейт, остановись, что за чушь ты несешь".) – Ты всегда можешь заглянуть...
Она слышит, как он издает короткий дружелюбный смешок.
– Это ты насчет обещанного обеда?
– Да. Если ты этого хочешь.
– Отлично. Увидимся.
– Где ты будешь играть в футбол?
– На площадке позади колледжа Маришал. Мне пора, а не то опоздаю.
* * *Час спустя, поболтавшись по дому и практически не сделав ничего путного, Кейт убеждается в том, что Лео крепко спит, и запрыгивает в машину. Она отлучится на десять – двадцать минут. Лео даже не узнает, что ее нет дома.
Остановившись у ограды футбольного поля, Кейт наблюдает за игрой. Алекс, стремительный и подвижный, как живая ртуть, высматривает бреши в защите и устремляется туда, так высоко вскидывая голени, что его пятки касаются ягодиц. Он бьется за мяч как одержимый. Сдержанного, рассудительного, каким его знает Кейт, Алекса не узнать: так бывало на сцене в Бергене, когда ему приходилось проводить последние полчаса каждого вечера в роли чокнутого. Кейт видит его литые, рифленые каучуковые подошвы, когда он, пронесшись по искусственному покрытию поля, сбивая противника, наносит удар по мячу. Это происходит два, а то и три раза за короткий промежуток времени, но никто не говорит ему ни слова. Все знают, что случилось на пароме.
Ровно в полдесятого на поле выходит другая команда, а команда Алекса удаляется за боковую линию. Добродушно подтрунивая друг над другом, игроки стаскивают футболки и убирают их в спортивные сумки. Кейт прислушивается к их шуточкам.
– Видел бы ты, какую клевую пташку снял Стив в прошлую пятницу. Первый класс.
– Не то слово. Фигура как на рекламной фотографии.
– Ага, и мордашка как на фотографии. Со стенда "Их разыскивает полиция".
Все дружно, раскованно гогочут – это настоящий мужской смех.
Алекс закидывает сумку через плечо и, заметив Кейт, подмигивает ей.
– До следующей недели, ребята, – слышит она его слова.
– Ты в порядке, Ал?
– Не беспокойтесь. Со мной все нормально.
Голос его и впрямь звучит совершенно нормально. И не подумаешь, что всего три минуты назад он пер, не глядя, на людей, как взбесившийся автобус.
Алекс проходит в ворота и целует ее в щеку. Пара его товарищей, как по команде, начинают многозначительно покашливать. Он, не оглядываясь, показывает им поднятый над плечом средний палец.
– Я не знал, что ты за мной приедешь.
– Я сама не знала.
Вернувшись домой, Кейт режет салат, в то время как Алекс принимает душ. Она мимолетно ощущает нелепый укол зависти из-за того, что ему, побывавшему в той же переделке, удается спокойно стоять под льющейся водой.
Он возвращается на кухню в белой, в рубчик, футболке и военного образца шортах.
– Душ у тебя низковат. Мне чуть не пришлось мыться сидя.
– Быть верзилой не всегда преимущество.
– Так уж сразу и "верзила". Шесть футов три дюйма не такой уж непомерный рост.
– В этом доме – непомерный. А теперь заткнись и ешь.
За ужином они непринужденно болтают о чем угодно, кроме катастрофы парома. Кейт рассказывает ему о гибели Петры Галлахер – но, разумеется, только в общих чертах, без оперативных подробностей. Он в ответ посвящает ее в последние сплетни принадлежащего Лавлоку аукционного дома, где служит младшим сотрудником отдела массового искусства. Синклер и Джейсон работают там же: Синклер возглавляет отдел изящных искусств и проявляет особый интерес к старым мастерам и импрессионистам, а Джейсон является заместителем начальника антикварного отдела, в сферу его интересов попадают древние художественные изделия и археологические находки, охватывающие территорию от Западной Европы до Каспийского моря. По сути дела, именно благодаря этим троим Лавлок и заинтересовался абердинскими любителями. Теперь он патронирует труппу, и именно его спонсорская помощь позволила им отправиться в Норвегию: он просто выписал чек на сумму, составлявшую разницу между средствами, которые им удалось собрать, и теми, которые были необходимы. На каком-то этапе он и сам высказывал намерение слетать туда и посмотреть спектакль-другой, но бизнес вынудил его в последний момент отменить поездку.
– А давно ты работаешь в "Укьюхарт"? – спрашивает Кейт.
– Пять лет или около того.
– А ты никогда не планировал сменить работу?
– Бывало. Подумывал о том, чтобы завести свой бизнес или отправиться путешествовать, то да се... Друзья, которым приходило в голову то или другое, предлагали к ним присоединиться. В принципе, я и сам понимаю, надо бы заняться этим, пока есть возможность. Я холост, жениться в ближайшее время не собираюсь – когда и менять жизнь, если не сейчас. Но работа мне нравится, и люди вокруг хорошие.
– Ты хочешь сказать, что у тебя недостает решимости?
Он смеется.
– Ну, в общем, да.
– Это только насчет работы, или ты по жизни такой?
Это прозвучало прямолинейнее, чем хотелось бы Кейт, однако подтекст безошибочен. Да и возможности найтись с ответом она ему все равно не дает, потому что наклоняется через стол и целует Алекса. Сначала их губы лишь мягко соприкасаются, потом поцелуи становятся дольше и сильнее, дыхание все жарче. Его язык проскальзывает между ее зубами и облизывает ее язык. Глаза, разумеется, закрыты: поцелуи – это великолепное царство вкуса и осязания, не нуждающихся в зрении.
Они встают из-за стола, и Кейт увлекает Алекса в гостиную, где они ложатся (почти падают!) на пол и начинают медленно снимать друг с друга одежду. Пока она стягивает с Алекса одну вещь, ему приходится снимать две, так основательно она закутана. Ее тело реагирует на обнажение появлением гусиной кожи.
Находясь поверх него, Кейт извивается, избавляясь от своих трусиков, и смотрит, как он делает то же самое со своими шортами-боксерами, стаскивая их вниз по коленям. Они сбиваются на его лодыжках, и длинные мускулы впереди его бедер напрягаются, когда он движениями ног сбрасывает их прочь. Она наклоняется и направляет его внутрь себя, пока он не входит полностью. Алекс лежит совершенно неподвижно. Его глаза закрыты, а кончики пальцев покоятся на ее бедрах.
– Ты в порядке? – спрашивает она.
Он открывает глаза, и она может поклясться, что они влажны от слез.
