Виктория Платова - Ужасные невинные
Кроме призрачного силуэта на снимках нет ни единой персоналии, возможно, эти места дороги сердцу Жан-Луи, напоминают ему о чем-то важном, или, наоборот, незначительном, жизнь полна незначительных вещей, они и составляют ее суть. Статуэтка, зажатая между снимками, может напомнить лишь о том, что фарфор хрупок и недолговечен, пасторальная сценка: юноша в парике и камзоле с флейтой у губ и девушка, аккомпанирующая ему на клавесине, почти все пальцы у обоих отбиты. Лучше всего сохранился мопс у ног юноши, даже хвост у него на месте. Саксонский трофей, как сказал бы Пи, такие вывозились из Германии тоннами после Второй мировой – вместе с коврами, сервизами и аккордеонами. Дед Пи тоже кое-что вывез, а двоюродный дед Пи – эмигрировал в Канаду сразу после окончания боевых действий. Возможно, нам всем придется эмигрировать в Канаду, всему человечеству, россказни Пи об участии его предков во Второй мировой нисколько не трогают Лору. Меня, кстати, тоже. Какая музыка льется из-под отбитых фарфоровых пальцев?
Жан-Луи знает наверняка. Но что он знает о Тинатин?..
– Расскажи мне об этой девушке. О Тинатин.
– Ты за этим пришел?
– Нетрудно догадаться, Лу.
– С чего ты взял, что я могу что-то о ней рассказать?
– Ты знаешь ее, ты даже выпивал с ней.
– Ну и что?
– И ты не был в нее влюблен.
– Это резко меняет дело, – Жан-Луи улыбается.
– Это просто меняет дело. Ты не был влюблен, значит, можешь рассказать. Только влюбленные ни на чем не могут сосредоточиться и паяют окружающим лишь о своих чувствах.
Неужели это говорю я? Впору увольняться с должности штатного кинокритика и переходить на работу в слезоточивый еженедельник для домохозяек. Рубрика «Люди и страсти» мне подойдет. Колченогий байроновский романтизм и утирание соплей всем страждущим, письма от экзальтированных мамзелек будут приходить мешками, в каждом из них – засушенные корни кровохлебки.
Rhizomata cum radicibus Sanguisorbae.
– Держись от нее подальше, Макс. Она разбила не одно сердце.
– Ты вещал мне вовсе не о сердцах.
– Головы она тоже разбивает.
– Откусывает. Ты забыл.
– Неважно. Разбивает, откусывает – и это не метафора.
– Откусывает, как самка богомола? Во время траха?
Жан-Луи морщится. «Трах» в его словаре синонимов (33 750 слов, включая артикли, составитель – Мод) отсутствует по определению.
– Откуда у тебя эта фотография? В прихожей, там, где богомолы?
– Подарок.
– От нее?
– Нет. От одного парня, фотографа. Ее он тоже фотографировал.
Я до сих пор не уверен, об одной ли девушке мы говорим. Но пока все сходится – помертвевшее лицо Жан-Луи, когда я впервые упомянул о Тинатин, описал ее. Должно быть, мое лицо выглядело не лучше при встрече с ней.
– Вот как? Может, спишешь его адресок?
– Зачем?
– Хочу поговорить с ним, если уж из тебя ничего не вытянуть.
– Думаю, тебе вряд ли удастся поговорить.
– Это почему же?
– Его нет. Он погиб в прошлом году. Несчастный случай на горнолыжном курорте. Где-то в Австрии. Его накрыло лавиной.
Погиб. Отлично. Одним конкурентом меньше.
– И как его звали?
– Илья. Илья Макаров.
– А снимки на камине? Тоже его?
Мне не нравится физиономия Жан-Луи, определенно. Хотя упоминание о каминных ландшафтах не вызывает у Лу той бурной реакции, какую вызвало упоминание о Тинатин: всего лишь легкая, запутавшаяся в бороде улыбка превосходства – как будто он уже успел посмотреть новый опус Ромера, а я этот опус прощелкал.
– Нет. Не его. Вырезал из журнала «Вокруг света». Люблю пейзажную лирику.
В пустой комнате Жан-Луи ни ножниц, ни журналов не просматривается, очевидно, все это добро спрятано в кладовке. За закрытой дверью.
Добраться до нее мне так и не удается, как не удается добраться до откровений о Тинатин. Все заканчивается сосанием пива на кухне, с шаткого табурета, на котором я сижу, хорошо видны богомолы. Временами мне кажется, что картинка оживает, лапки самца дергаются в конвульсиях – с его точки зрения смерть фотоохотника на австрийском горнолыжном курорте вовсе не кажется случайной. Если у самцов-богомолов есть свой бог, он наверняка этому посодействовал.
Вот что напоминает мне фактура стен в квартире Жан-Луи:
скорлупу грецкого ореха.
Внешнюю ее сторону, внутренней я никогда не видел.
…Пи перекатывает орехи в руке, подобно китайским шарикам с драконами. Или с заезженным символом инь-ян, единственная разница – орехи не звенят.
– …Вчера мы были с ним в стрип-клубе, – Яночку распирает от желания рассказать о вновь обретенном мачо. – И для нас исполнили приватный танец. Правда, романтично?
– Безумно романтично, – поддакивает Пи. – Я бы тоже исполнил для тебя приватный танец.
– Ты совсем не в моем вкусе.
– А я, милый?..
Лора, мастер провокаций, гений эпатажа, с традиционным гермафродитским «милый», с традиционным похлопыванием ладонью по первой подвернувшейся щеке, зачем Лора делает это? Туповатая секретарша влечет Лору не больше, чем памятник миноносцу «Стремительный», сюжет с ней не наскребет и двух строк в «Live:-):-)ournal», намедни почесала за ушком юзеру xochu macho. юзер xochu macho кончила. Не единожды. Йоу!
Да. Если бы секретарша Яночка завела страничку в «ЖЖ», она назвалась бы xochy macho. Непременно. Юзер xochu macho в .отчаянии ищет юзера xyj-navzvode. юзеруреасе-да! просьба не беспокоить и не бросать пакости в почтовый ящик. 7 comments от юзеров lele putin. zhopa. яйго Napoleona.
– …А я, милый?
– Ну Лора… Как ты можешь?..
Исчерпывающий ответ, Лора отделяется от нашей группы (один несчастный влюбленный, один секс-мутант и одна дурочка с переулочка), я вижу ее спину и надпись на футболке:
«J’embrasse Pas».
Понятия не имею, как произнести это вслух. Я догоняю Лору у дверей в дамский клозет, за которыми она оперативно скрывается. Плевать.
– Лора!
– Ты спутал дверь, милый, – Лора даже не оборачивается. – Отхожее место для кабальерос – напротив.
Надпись на Лориной футболке влечет меня непреодолимо.
«Загляни в наш чат „J'embrassePas“, и ты узнаешь такое, что навсегда изменит твою жизнь. Ты уже никогда не будешь прежним. Если в твоей жизни произошло что-то важное – загляни!!!»
Медленно, очень медленно я приближаюсь к стоящей неподвижно Лоре и кладу обе ладони ей на спину.
– Что здесь написано, Лора?
– Где?
– У тебя на футболке.
Стриженый затылок Лоры, изученный мной еще в «Порше» – во всех подробностях и тектонических разломах, – стриженый затылок совсем рядом.
– Жембресс пас.
Мои губы уже в разломе, даже альпинистского снаряжения им не понадобилось.
– Я не целуюсь.
– Я это понял, Лора. Еще вчера.
– Жембресс пас. Я не целуюсь. Перевод с французского. Для назойливых кабальерос со спущенной мотней. Отвали.
«J’embrasse Pas».
Французский, конечно же. С чешскими субтитрами, именно в этом варианте я и видел «J’embrasse Pas». Хваткие педики из провинции, крашеные проститутки без нижнего белья, но с театральными биноклями в сумочках; крашеные губы актрисульки Эммануэль Беар – плато Устюрт, затерянный мир, – их и за неделю не обскачешь; Эммануэль Беар, похожая на шлюху при синагоге, никогда мне не нравилась. Никогда, волосы Лоры снова вытягиваются в струнку. Знакомая картина, но теперь она меня нисколько не удивляет.
– Отвали от меня, Макс, – шепчет Лора, вжимаясь затылком мне в рот.
– Всю эту ночь ты думала о ней…
– Отвали.
– Ты думала о ней, правда?
Если бы сейчас мне в голову пришла вздорная идея удавить Лору бретельками от лифчика – ничего бы не вышло: лифчика на Лоре нет. И я в очередной раз поражаюсь ее соскам, таким маленьким, таким беззащитным. Они восстают под моими пальцами, интересно, как бы они реагировали на фарфоровые пальцы Тинатин?..
– Ты думала о ней. Ты и сейчас о ней думаешь.
– Так же, как и ты, милый. Так же, как и ты.
– И что же ты думаешь о ней?
– Ничего утешительного. Внебрачная дочь клоуна-чревовещателя, вот кто она такая. Пятая по счету из девяти детей.
– Тоже внебрачных?
– Возможно.
– Возможно, она держит дома ручного хорька?
– Мангуста.
– Танцует танго?
– Сальсу.
– Ест исключительно палочками?
– Руками.
– Грабила банки?
– Супермаркеты.
– Пересекла на яхте Атлантику?
– Пересекла вплавь Ла-Манш.
– Летает на метле?
– Летает просто так. Как китайский летающий воин…
Вчера Тинатин была лишь динамисткой и одинокой тварью, но за ночь ее тайная жизнь обросла новыми головокружительными подробностями. Лора и вправду постаралась, странно, что нет и намека на гастрономические предпочтения Тинатин, Лорин конек оказался не взнузданным. Зато мне ничего не стоит обуздать ее соски. Неудобство доставляет лишь надпись на футболке, «я не целуюсь», буквы кажутся рельефными, горячими, они прожигают мне грудь, не волнуйся, Лора, я и не собирался целоваться с тобой. До поцелуев можно добраться по следующим ссылкам:
