Лили Вайт - Серийный убийца
— Не шуми, — сказал я, лаская ее грудь кончиком ножа. Я сражался с желанием всадить нож ей в горло и трахать, пока артериальная кровь будет брызгать на пол. Но девушка была мне нужна, чтобы держать Зверушку живой так долго, чтобы я смог вернуться к полноценной нормальной жизни.
Зверушка, Вероника, Ронни.
Я не знаю почему, почему не разгадал секрет еще тогда, когда она назвала мне свое имя. Возможно из-за того, что прошло слишком много лет. Или может быть, в тот момент я был слишком сосредоточен на пульсирующей плоти ее горла или ее завораживающих глазах, и не смог вспомнить.
Вероника Лапьер, дочь Иоланды… моей бывшей няни. Я вырос, будучи опекаемым целой вереницей нянек, они сменялись одна за другой, так как не могли вынести меня; в раннем детстве я был трудным ребенком. Никто не задерживался надолго.
Иоланда была с нами дольше всех, от моего десятилетия и до двенадцатилетия.
Вы, наверное, хотите спросить, зачем двенадцатилетнему ребенку няня? К этому моменту няня исполняла больше защитную функцию.
Мои родители получали постоянные жалобы со школы и от соседей, мне было все сложнее и сложнее контролировать свои порывы в столь юном возрасте, и иногда они распространялись и на нашу жизнь.
Вначале я мог подавить их, совершая действия, несущие незначительные последствия, например, в пять лет я разбил яйцо Фаберже матери или врезал топором по ее лампе в стиле Тиффани, когда мне было семь… в девять я разрубил ножом мясника дорогущий проигрыватель отца.
Даже тогда я испытывал чистейшую радость от разрушения, но не связывал его с сексуальным контекстом.
Дети в школе доставали меня, в результате, пара машин в нашем районе были разбиты, но ничто не приносило мне такого глубокого наслаждения. До нее.
До Вероники.
Иоланда не должна была приводить свою дочь на работу, но мои родители никогда не жаловались на это, потому к нам тайком время от времени заглядывала маленькая Вероника.
Она очаровала меня. Девочка была прелестным ребенком: милое личико с невинной абсолютно молочно-белой кожей и длинными черными волосами. Она была около детсадовского возраста, это где-то пяти лет, верно?
Девочка была отпетой злючкой, дерзкой и болтливой маленькой штучкой.
Как-то она нашла меня у бассейна, я загнал в угол кота, но не причинял ему боли, я никогда не причинял особого вреда животным, но мне нравилось изводить их. В конечном итоге, я хотел подтолкнуть его в воду и посмотреть, поплывет ли он, но тогда я просто наслаждался процессом до этого момента.
Вероника застукала меня, и я был не готов к этому. Я был избалованным богатым мальчиком, и даже мои учителя в школе были подкуплены деньгами отца. Никто не говорил мне нет.
Мои собственные родители предпочитали свалить куда подальше, чем противостоять мне. Полагаю, когда вы несете подобную ауру вокруг себя с раннего возраста, люди учатся держаться подальше.
Не знаю, как ей удалось возыметь тогда на меня такое воздействие, учитывая ее возраст, но девочка это сделала.
Она подошла ко мне в тот момент, когда я лениво толкал кота носком своей туфли.
— Перестань, ты делаешь ему больно, — сказала она.
— Это не так, — ответил я, — я просто валяю дурака с ним.
— Прекрати, или я расскажу маме, а она твой начальник, когда твоих родителей нет дома.
Тогда я развернулся к ней и окинул ее взглядом с головы до ног. Она была на год младше меня, но даже тогда в ней была некая искра неповиновения, как и сегодня. Я рассмеялся над Вероникой, за все годы я не воспринимал никого в роли начальника.
Я был довольно скороспелым ребенком.
— Попробуй, — ответил я и отвернулся в сторону кота. Было очевидно, что я не нанес ему и малейшего вреда. Жирный просто лег на террасе у бассейна и наслаждался жаром от солнечных лучей. Он мурчал как сумасшедший, чем и привлек мое внимание. Я толкнул его ногой, на этот раз немного сильнее, просто чтобы поставить точку над i.
Я разозлился и сдвинул его с места. Но кот просто продолжал мурчать, замахав лапами в воздухе, как чертов идиот.
Вероника накинулась на меня, выпрыгнула из-за моей спины, когда я присел рядом с кошкой, подталкивая ее к бассейну.
Я встал, сбил девочку с ног и услышал крик боли, когда она приземлилась, ударившись о кирпичный угол изгороди. Вероятно, мне не стоило толкать ее так сильно, но дело было сделано.
Я встал, возвышаясь над ней, и наблюдал, как она отползает от меня, будто бы умоляя о пощаде, тогда-то я и почувствовал это впервые.
Чувство контроля возбудило меня так, что мой маленький член встал.
Я напряженно смотрел на нее, маленькую красавицу, пытающуюся сбежать от меня со слезами, текущими по ее нежным маленьким щечкам, а два мои полушария наконец соединились воедино.
Власть над тем, чтобы контролировать кого-то, иметь возможность ему навредить, беспомощность женщины или девочки, все это дарило мне сексуальные переживания.
Возможно, это была моя первая эрекция, я не могу точно вспомнить, но это точно самый памятный момент моего детства.
Тогда я опустился рядом с ней на колени и толкнул ее руки вниз, прижал их своей ногой и зажал ее рот рукой.
Она кричала и вырывалась, пыталась укусить меня и сбежать.
На этом моменте мое воспоминание становится туманным, я совсем не помню, как далеко зашел в тот день, но я помню вид ее задранной юбки и крики, от которых закладывало уши.
Иоланда нашла Веронику плачущей, по ту сторону изгороди у бассейна. К тому времени я уже давно ушел оттуда, но синяки на руках и лице девочки свидетельствовали сами за себя.
Иоланда всегда знала, что это сделал я, хотя юная Вероника отказывалась рассказывать о случившемся, и дело было закрыто.
По крайней мере на те два дня, пока моих родителей не было дома. Когда они вернулись, Иоланда устроила шоу, притащив Веронику на второй этаж и, кричала на моих родителей, требуя, чтобы они сделали что-то с их монстром сыном, или же она вызовет полицию.
Насколько я помню, полиция и правда получила заявление от матери девочки, но к тому времени Вероника уже выздоровела, и на ее теле не осталось фактических доказательств, добавьте к этому то, что друг моего отца был шишкой в полиции, и дело было закрыто.
Если бы Иоланда молчала, ее бы никогда не уволили.
Если бы она не пошла в полицию, она никогда бы не знала горя.
Последнее, что я о ней слышал, когда был подростком, так это то, что она стала наркоманкой, а ее дочь пропала.
Думаю, Зверушка исчезла из моей жизни лишь для того: чтобы снова появиться в самый неожиданный момент.
Думаю, что девочке, которая впервые вызвала у меня стояк, было изначально предначертано стать любовью моей жизни.
Жизнь — странная штука, и вы никогда не узнаете, что она вам подкинет, и это еще одна причина, по которой я жил вне рамок и нарушал нормы системы.
Зачем играть по правилам, когда все вокруг так непостоянно?
Хныкающая девушка вернула меня из воспоминаний к настоящему.
Она едва дышала, ее грудь вздымалась и опадала в череде коротких прерывистых вздохов. Нож путешествовал по ее коже, пока я вспоминал прошлое, а кровь струилась под тело девушки. Ярко-красные полосы указывали на то, где находилось лезвие в разгар моих воспаленных видений.
— Заткнись, сейчас же, — сказал я, и она начала дышать более медленно, — я не собираюсь тебя убивать. Я просто хочу поиграть.
Она подняла на меня взгляд, в ее глазах вспыхнула надежда с примесью подозрения.
— И я смогу пойти домой к Саре? — спросила девушка.
Я покачал головой, положил нож на стол рядом с ней и сказал:
— Еще нет. Пока что нет.
Я расстегнул штаны и достал свой пульсирующий член. Видение лица Зверушки заменило лицо этой девушки — образ Зверушки в детстве, в зрелом возрасте, Зверушки, которая стала для меня всем моим миром.
Всегда Зверушка.
Я начал поглаживать себя, взял нож и провел им вдоль ее груди. Я двигал им взад-вперед в одном ритме с моими неистовыми движениями руки, кровь покрывала полосами кожу девушки, пока я ощущал, что приближаюсь к освобождению.
Девушка начала плакать, жалко хныкать — звуки женщины, которая уже сдалась, согласилась на свою участь.
— Зверушка, — произнес я, скорее не как слово, а как гортанный рык, когда кончил на окровавленные ребра девушки. Сперма и кровь смешались воедино, и я провел головкой моего члена по этой смеси. Я вздрогнул, окончательно излившись на ее бок, нож выпал из моих рук, и я выдохнул.
Затем я смотрел на тело девушки, полосы крови, полосы спермы, я провел рукой и почувствовал влагу на кончиках своих пальцев.
После чего попробовал эту смесь на вкус: себя и кровь — острый и сладкий привкус жизни и смерти.
Власти и контроля.
Зверушки и Меня.
Мы были вместе, и мы будем вместе.
Пока смерть не разлучит нас.
