Элис Купер - Шок-рок
Мы приземлились у подножия обрыва, стукнувшись о землю каблуками ботинок (каблуки Дуга ударились жестче). Я переносила горный маршрут гораздо легче, и мне оставалось только гадать, как относится он к тому, что над ним берет верх женщина на двадцать лет моложе его. Хотя речь шла только о физической форме и результат, по большому счету, был одинаков: оба внизу, оба целы и невредимы.
Приземлились мы целыми и невредимыми. Освободившись от веревок, ремней и блоков, необходимых для спуска, поправив рюкзаки (в них находилось звукозаписывающее оборудование весом в семьдесят фунтов и стоимостью в четыре "штуки"), мы двинулись на север, через широкое плато, меж качающихся сосен.
В погоню за призраками.
— Ты хоть задумывался над тем, что мы здесь делаем? Почему очутились здесь? — Эти вопросы давно уже рвались с моего языка. С тех самых пор, как Дуг проникся этой идеей и мы начали тренировки: без альпинистских навыков идти в горы не имело смысла. — Мы ведь исходим из бредней какого-то отшельника, который, возможно, в первый же день свалился в лихорадке, да так от нее и не оправился.
Дуг кивнул. Блеснув маленьким рубином в ухе. Улыбнулся, чем-то напомнив мне мужчину из страны Мальборо.
— Если бы мы остались дома, завтра у тебя возникло бы желание перерезать себе вены из-за того, что мы не решились проверить его слова.
Насчет вен он, конечно, перегнул палку, но я понимала, что в принципе он прав. Больше всего на свете мне хотелось узнать, правда это или вымысел. Но и прагматизм брал свое. Не хотелось чувствовать себя полной дурой, если бы этот поход подарил нам лишь роскошный закат и высвеченное миллиардами звезд ночное небо.
— Знаешь, что мог слышать этот парень? Возможно, сюда каждый год приходит какой-нибудь страстный поклонник и включает магнитофон.
— И голограмму?
Пришлось признать, что крыть мне нечем. Откуда брался видовой ряд, я объяснить не могла.
У каждого из нас были причины для марш-броска в горы. У меня духовные, у Дуга — меркантильные. Я видела в нем "дитя цветов" конца шестидесятых, лишенное присущей хиппи сентиментальности. Поэтому он прекрасно вписался в восьмидесятые и последующие годы. Высокий, подтянутый, с грубоватым, но симпатичным лицом, он никогда не переставал подсчитывать расходы и доходы, с тем чтобы неизменно оставаться в плюсе. Сфера его деятельности накрывала Денвер и окрестности. Он был агентом музыкальных групп и отдельных исполнителей, организовывал клубные концерты, не брезговал и "бутлеггерством".
Если появлялась возможность заработать бакс-другой незаконной записью и ее продажей, Дуг ее не упускал. Приносил специальное оборудование в концертный зал, устанавливал в зоне наилучшей слышимости. Подкупал звукоинженера и подключался к микширующему пульту. Продавал незаконные дубликаты мастер-кассет студиям от Лос-Анджелеса до Лондона. Дуг Рис вел дела едва ли не со всеми производителями пиратских альбомов и дисков, не только в США, но даже в Австралии.
Я знала, что ему плевать едва ли не на все, что я полагала святым. И тем не менее иногда работала с ним, а то и спала. Почему нет, многие продают душу ради рок-н-ролла.
Я успокаивала себя тем, что он никогда не подводил друзей. И действительно, Дуг лез из кожи вон, обеспечивая мне и моей "Овации" выступления в Денвере, Болдере, Форте Коллинз. Да, случалось, что глядя на свое отражение в зеркале, я видела двадцатичетырехлетнее клише — высокую гибкую женщину с длинными волосами, поющую о горькой обиде и детской надежде. Что с того, это была честная работа.
В отличие от пособничества бутлеггеру. Только не надо спрашивать, что оплачивалось лучше. И это приходилось принимать в расчет, если ставилась цель покорить Лос-Анджелес. Тут требовался не только характер, но и деньги. Те самые грязные деньги. Я успокаивала себя тем, что в какой- то момент останется одно творчество.
Мы все продаем свои души. Только иногда не хотим в это верить.
Согнувшись под тяжестью рюкзаков, Дуг и я шагали к далеким пикам, покрытым шапками никогда не тающего снега. И музыку здесь творил только ветер.
Ближе к вечеру мы вышли на цель. Увидели перед собой естественный амфитеатр, огромную нишу подковообразной формы, словно вырубленную на горном склоне. Высившиеся вокруг сосны и ели всем своим видом показывали: да, в этом идеальном месте и случилась трагедия. Здесь для меня умерла музыка. Я увидела деревья, вершины которых, как ножом, срезало самолетное крыло.
Память услужливо подсказала имена. Теренс Доббинс. Дилан Прайс. Йен Смит-Тейлор. Джон Уэйкфилд. Гении, все и каждый в отдельности. Мне недоставало их, как братьев, как возлюбленных, как отцов, как закадычных друзей. Они были для меня всем, и даже больше.
"Грендели", думала я. Покойтесь с миром.
Дуг поставил рюкзак на огромный валун размером с "фольксваген", зарывшийся колесами в землю. Уголком глаза я видела, что он смотрит на меня, наблюдает, как я это все воспринимаю. Я же буквально окаменела. Он подошел ко мне, словно отец — к ленивой дочери, снял с меня рюкзак, откинул с шеи волосы и, совершенно неожиданно для меня, нежно поцеловал узенькую полоску кожи над воротником.
И правильно. Я нуждалась в ласке, нуждалась в нежности. Но куда больше мне хотелось, чтобы это был Теренс. Или Дилан, Йен, Джон. Хотелось почувствовать отклик их душ на прибытие человека, в жизнь которого они вошли чуть ли не десять лет тому назад и остались там навсегда. Который до сих пор грустил, слушая их альбомы.
Но… меня поцеловал Дуг. Всего лишь Дуг.
— Ты чувствуешь? — прошептал он. — Я готов поверить, что какая-то их часть по-прежнему — здесь.
Дуг оглядел амфитеатр, звукозаписывающее оборудование уже торчало из рюкзаков.
— Ты не собираешься плакать, не так ли?
Вот и вся его нежность.
Я оставила его соединять провода, а сама пошла по тропе, которую пропахал арендованный ими частный самолет на пути в вечность. Остановилась в центре амфитеатра.
Посмотрела вверх и увидела парящего надо мной ястреба. Увидела пики, близкие и дальние, покрытые листвой и снегом. Пасторальное спокойствие, диснеевская тишина. Не так-то легко представить себе, что именно здесь сгорели в огне жизни музыкантов группы, которая называлась "Грендель".
Я шла по сосновым иголкам, прошлогодней листве, камешкам, земле, всему тому, что собиралось в амфитеатре десятки, сотни тысяч лет. Обломки давно исчезли, но я гадала, все ли кусочки тел удалось собрать. Гадала, а не шагаю ли я по братской могиле. Гадала, а не пора ли мне снять джинсы и отдаться той самой земле, которая, возможно, поглотила их.
Грендель, так звали чудовище, убитое Беовульфом. Группа возникла в Лондоне в конце семидесятых годов, феникс, возродившийся из пепла британского рока. Время эта стало и счастьем, и проклятием. Как и пророки, чтимые везде, кроме своего отечества, дома фэнов у них практически не было. Зато на другой стороне Атлантики они стали культовыми фигурами для поклонников интеллектуального рока и одаренной богатым воображением молодежи среднего класса, которым претили панки-нигилисты с их минималистским подходом, в мгновение ока покорившие Лондон.
"Грендели" подписали контракт с лос-анджелесской звукозаписывающей компанией "Тореадор рекордс", и я до сих пор помню презентацию их первого альбома в 1980 году, "Здесь могут водиться драконы". Этой фразой на средневековых картах обозначали границы известного мира, за которыми путешественника могло ждать все что угодно. Вот и обложку альбома украшало изображение карты мира на древнем пергаменте. А под ней? Музыка олимпийских богов.
Помимо гитары и синтезатора они широко использовали мандолину, клавесин, церковный орган, свирели, лютню, арфу… потрясающее разнообразие. Их музыка навевала мысли о Темных веках, григорианских песнопениях. Предтечи готического рока, они или опередили свое время, или опоздали на десяток веков. Хотя тысячу лет тому назад за такую музыку их сочли бы колдунами и сожгли на костре. Но, так уж вышло, они сгорели и в наши дни.
Второй их альбом, "Сочувствие к чудовищу", появился в 1981 году. В нем рассказывалась история Беовульфа с позиции Гренделя. Потом они выдали "Одиссею", историю Лейфа Эрикссона. И, наконец, в 1983 году разродились своим самым честолюбивым проектом, альбомом "Кара". В нем они рассказали историю Влада, кровожадность которого положила начало легенде о Дракуле. С этим альбомом они пронеслись туром по всей Америке. У меня хранится вырезка из "Роллинг стоун", я ламинировала этот листок пластиком, с рецензией на стартовый концерт турне, который состоялся в "Мэдисон сквер гарден" 17 июня 1983 года.
Они гастролировали еще несколько недель, каждое выступление проходило с аншлагом. Наверное, это действительно было потрясающее шоу, и я продала бы тело и душу, чтобы увидеть его. Но "Грендель" и так помогла мне пройти сквозь чистилище для молодежи, которое зовется средней школой. Я и тогда была клише, даже мой нонконформизм не отличался оригинальностью. Щупленькая, с маленькой грудью, я скрывала чувства под маской бесстрастности, исписывала блокноты стихами, безликими, как ноябрьский дождь, и перекладывала их на музыку, носила только черное и не ходила на свидания, читала книги и слушала музыку, которую никто не понимал.
