Пол Клив - Чистильщик
— Можешь называть меня Джо.
— Договорились, — отвечает она, подходя ко мне ближе. — Так что у нас запланировано, Джо?
Я пожимаю плечами, так как сам пока точно не знаю.
— Пошли наверх.
Когда я поднимаюсь с ней по лестнице, мой портфель все еще у нее. Потягиваю пиво из бутылки. Оно вкусное и холодное. Здорово освежает. Свою бутылку она уже прикончила.
— Ну и как долго ты этим занимаешься, Кэнди?
— Шесть месяцев. Просто пытаюсь заработать достаточно, чтобы оплатить себе университет.
Думаю, она пытается заработать достаточно, чтобы материально поддержать своего ублюдка любовника, после того как его выпустят из тюрьмы, куда он сел за продажу наркотиков.
— Кем хочешь быть?
— Юристом. Или актрисой.
— Одно и то же, верно?
Когда мы доходим до спальни, она бросает мой портфель на кровать. Содержимое позвякивает. Цель моей болтовни — успокоить ее.
— Что у тебя там внутри? Плети и все такое?
Я улыбаюсь, потому что у нее нет ни малейшего представления о том, что там внутри.
— Что-то типа того.
Она улыбается, и я вижу, как маленькие трещинки в тональном креме разбегаются от уголков ее рта и глаз.
— Плети и все такое мне нравятся, только, если хочешь ими воспользоваться, это будет стоить дороже.
Вряд ли ей понравится мое определение «плетей и всего такого». Она начинает развязывать мне галстук.
— А зачем тебе резиновые перчатки?
— У меня экзема.
— Ой, бедняжка. У моей бабушки тоже была экзема. Такая противная болячка.
На секунду я вспоминаю о своей матери и о тех временах, когда у нее самой руки и лоб были покрыты экземой, и вдруг желание убивать Кэнди у меня пропадает. У нас больше общего, чем я думал.
Она расстегивает мне рубашку.
— У тебя такая классная грудь.
Наклоняется и начинает ее целовать. Здорово! Я никогда ничего такого не делал. Я тоже склоняюсь и сжимаю ей грудь. Она начинает постанывать. Звучит как реклама шампуня. Неужели ей действительно настолько хорошо?
Она начинает теребить мой ремень, как будто хочет поскорее с этим покончить и крикнуть «следующий!» очередному проезжающему мимо парню. Тогда я понимаю, что все ее постанывания — сплошная фальшь, и что она не получает от этого никакого удовольствия. Просто я еще один клиент. Что ж, для меня она просто очередная пешка. Как тот кот, Пушистик.
— Ну, что делать-то будем?
Я сглатываю. С трудом.
— Иди обратно на кровать.
Она начинает отступать назад, стягивая через голову лифчик. Грудь у нее маленькая. Смотрю на нее и осознаю, как сильно могут разочаровать эти чудо-лифчики. Татуировка на ее груди изображает маленького дракончика. Может, это что-то символизирует, а может, это просто ее единственный друг. Я подхожу с ней.
Она садится на край кровати и начинает снимать с меня штаны. С этим она справляется довольно быстро. Пряжка на моем ремне слегка позвякивает.
Я занимался раньше сексом, но ни разу с женщиной, которая была бы на это согласна, поэтому я нервничаю. А вдруг ей не понравится? Вдруг она подумает, что я недостаточно хорош? Вдруг она начнет смеяться? Другие не смеялись. С чего бы им было смеяться.
Довольно быстро я перестаю получать какое бы то ни было удовольствие. Это надо как-то исправлять.
Бью ее кулаком в лицо. Она откидывается назад и пытается встать, но у нее получается только упасть обратно на задницу, а потом соскользнуть на спину. Слезы в глазах делают ее более привлекательной, чем когда бы то ни было.
— Это будет стоить сверх сметы.
— Я думал, что могу делать что хочу.
— Если хочешь меня избить, это будет стоить штуку баксов.
Я пожимаю плечами. Наклоняюсь вперед. Поднимаю ее за руки.
— Тогда пусть оно того стоит.
Пытаюсь подтащить ее к кровати, но это довольно трудно, потому что мои ноги путаются в спущенных штанинах. Хватаю ее за руку, переворачиваю и выкручиваю руку за спину, делая все возможное, чтобы ее не сломать — но такие вещи иногда случаются. Она начинает кричать, я вжимаю ее голову в кровать, чтобы приглушить звук, и это срабатывает. Отпускаю ее руку и вижу, что больше не двигается. Просто торчит под таким странным углом, какого я никогда раньше у рук не видел. Вторая рука зажата под ее телом. Когда я пытаюсь двигать сломанной рукой, она скрипит в том месте, где сломана кость.
Я скидываю штаны. Любовь у нас случилась быстрой, и была она вполне удовлетворительной, только, похоже, я слишком сильно давил на голову, потому что к тому времени, когда я заканчиваю и отрываюсь от нее, она удушена. В последние дни у меня все идет наперекосяк. Ну, по крайней мере, я сэкономил пятьсот долларов. Или тысячу? Я немного расстроен, потому что мне так и не удалось использовать инструменты из портфеля, но если бы все всегда выходило по плану, то я уже был бы мультимиллионером, к которому жертвы стекались бы рекой.
Начинаю одеваться. Вечер получился насыщенным, и возбуждение от полученных впечатлений начинает медленно спадать, сменяясь усталостью. Идея убить Кэнди там, где умерла Даниэла Уолкер, была осуществлена без сучка и задоринки. Это станет моим посланием ее настоящему убийце. Я могу наблюдать за полицейскими в участке, пристально наблюдать. Кто-то из них занервничает. Он поймет, что кто-то еще знает. Начнет гадать, чего от него хотят. Как-нибудь отреагирует. Он будет совершенно выбит из колеи. Я решаю все-таки прихватить ручку, чтобы мое послание было совсем очевидным.
Конечно, могут пройти дни или даже недели, перед тем как ее наконец найдут, и это проблема. Вдруг мне начинает казаться, что я впустую потратил час своего времени. Да еще рубашку помял. Пытаюсь разгладить ее руками, но безрезультатно. Придется погладить утюгом, когда доберусь до дома. И постирать, так как Кэнди заляпала ее парой капель крови. Почему жизнь — такая сложная штука? Встряхнув головой, я беру свой портфель и спускаюсь, и уже на лестнице в моей голове появляется решение. Завтра я просто сделаю анонимный звонок из уличного автомата.
На улице тепло и темно. Мне светит миллион звезд, и в этом освещении моя бледная кожа выглядит еще бледнее. Я оставляю «хонду» на окраине города. Когда я иду домой, в лицо мне дует ветер. По пути мне встречается множество женщин, в основном просто прохожие, но я на них даже не смотрю. Я не животное. Я не буду кого-то убивать, только потому, что этот «кто-то» попался у меня на пути. Я ненавижу таких людей. Этим я отличаюсь от всех остальных.
В этом — моя человечность.
13
Моя квартирка по размеру больше похожа на шкаф, по сравнению с тем домом, в котором я только что побывал. Иногда мне и этого достаточно. А иногда нет. Не могу жаловаться. Кто будет меня слушать?
Первым делом, придя домой, я открываю портфель и вываливаю папку на стол к остальным папкам, которые я собрал за последние месяцы. Предыдущие я брал просто на память, но папка Даниэлы до сих пор меня не интересовала, потому что в этом не было никакого смысла. Зачем хранить память об убийстве, которое совершил другой человек? Надо бы еще прихватить копии документов о двух вчерашних убийствах. А документы о сегодняшнем убийстве появятся не раньше, чем через пару дней.
Перед тем как лечь спать, я несколько минут наблюдаю за Шалуном и Иеговой, задавая себе вопрос, о чем они думают сейчас. Ставлю свой внутренний будильник на семь тридцать и, уже залезая под простыни, вдруг замечаю — автоответчик. Лампочка мигает. Замечательно. Я в пижамных трусах, у меня нет никакого желания слышать кого бы то ни было, но потом я соображаю, что это, скорее всего, мама. Если я не узнаю, чего она от меня хочет, то она будет домогаться меня вечно.
Шесть сообщений. Все от нее. Если я не появлюсь у нее сегодня, моя жизнь станет сущим адом. В прошлый раз, когда я не пришел на запланированный ужин, она целую неделю плакала в трубку, вынуждая меня признать, что я никудышный сын.
Вылезаю из автобуса за несколько кварталов до маминого дома, захожу в круглосуточный супермаркет и быстренько закупаюсь. Мужчина за прилавком такой усталый, что обсчитывает меня, давая мне сдачу, но сегодня такой удачный день, что я ему на это не указываю. С прыгающим от волнения сердцем подхожу к маминому дому. Стою на тротуаре, делаю глубокий вдох. У воздуха привкус соли. Есть ли способ как-то избежать этой каторги? Нет, разве что ее положат в больницу. Стучу в дверь. Проходят минуты две, но я знаю, что она еще не спит, так как в окнах горит свет. Во второй раз я не стучу. Она откроет, когда будет готова.
Через несколько минут слышу приближающиеся шаги. Я выпрямляюсь, так как не хочу, чтобы она сделала мне замечание по поводу моей сутулости, и натягиваю улыбку. Дверь вздрагивает, петли скрипят, и в проеме появляется маленькая щелка.
— Ты знаешь, сколько времени, Джо? Я уже начала волноваться. Я собиралась звонить в полицию. Я чуть не позвонила в больницу. Тебе никакого дела нет до моего разбитого сердца.
