Рик Рид - Епитимья
Наверху лежал мальчик... Ричард позволил себе минутку помечтать о гладкой симметрии этого юного тела, о бледных руках и ногах, покрытых золотистыми, похожими на пух волосами. Нет, стоп. Ричард взял в руки книгу — «Надежду и возрождение» в пурпурном переплете. Он тупо уставился на обложку. «Руководство из двенадцати ступеней для исцеления от сексуальной одержимости». Снова и снова перечитывая эти слова, он отчаянно пытался избавиться от навязчивого образа юного тела, от мысли о Джимми Фелзе, лежащем так близко, лежащем нагим.
Ричард положил книгу на бюро: буквы плясали, расплывались... Образы наступали на него, и казалось, это происходило как бы само собой, помимо его воли. Мысли Ричарда неизменно возвращались к простертому на постели юному телу: мальчик лежал обнаженным, и полосы света, сочившиеся сквозь решетчатые жалюзи, ласкали его золотистую наготу.
Ричард вспоминал, как выглядел пенис Джимми, когда он его раздевал накануне вечером, вспоминал, как он с усилием отвел от него глаза. И теперь он чувствовал, как твердеет его собственный. Он представил, как он нежно его погладит, как участится дыхание мальчика, как юное тело ответит на ласковые прикосновения.
Вот он прижал свои губы к губам Джимми и поцеловал его. И тотчас же они переплелись в объятиях, вытянувшись на постели, их нагая плоть соприкасалась: мальчик и мужчина.
Он закрыл глаза, рука его непроизвольно потянулась к ширинке. Прикосновение к собственной плоти дало бы разрядку, высвободило бы семя единственно доступным путем, избавило бы его от фантазий, наполнявших его чувством вины и стыда. Семя его излилось, и он тотчас же почувствовал позывы тошноты, и что-то заурчало у него в желудке.
— Нет, — прошептал он.
Он судорожно схватил книгу и сжал ее обеими руками, пока кончики пальцев не побелели.
И тогда он услышал крик.
Лицо человека так близко, что Джимми обдает брызгами слюны из его шипящего рта.
— А теперь ты, потаскунчик, ложись на спину. Я тебя как следует проучу. Я сделаю тебе больно.
Картина меняется. Человек, охваченный пламенем, катается по полу. Он истошно вопит. Потом вдруг встает, улыбается и подходит все ближе и ближе...
Когда Ричард открыл дверь, Джимми судорожно бился на постели; рот его был широко раскрыт, раскрыт в крике ужаса и смертной тоски.
— Боже, пожалуйста, пошли мне силы, — пробормотал Ричард.
Джимми, сбросивший простыни и одеяло, обливался потом.
Ричард поспешил к кровати.
— Проснись, Джимми! Проснись!
Священник сел на кровать и обнял мальчика.
— Нет, нет, нет, не-е-т! — Джимми повторял это снова и снова, как заведенный.
— Джимми! Тебе приснился дурной сон. Вот и все, Джимми... Джимми, проснись!
Внезапно мальчик успокоился и посмотрел в глаза священнику.
— Ты не сделаешь мне больно, не сделаешь?
Ричард почувствовал, как кровь приливает к его щекам: лицо его пылало от ненависти к себе и от стыда.
— Нет, о нет, Джимми, я хочу тебе помочь. Я только хочу, — говорил он, отодвигаясь от мальчика, — помочь тебе.
Ричард поспешно вышел из комнаты.
Электронные часы на ночном столике рядом с Джимми протикали 3.17. Джимми лежал, глядя в ослепительно белый потолок. Он очень хотел уснуть. Он хотел уснуть и не видеть снов. Никаких, и никогда не просыпаться. Но стоило ему закрыть глаза, как перед ним тотчас появлялся тип в кепочке. Он появлялся с подносом, дожидаясь момента, когда можно будет причинить Джимми боль, — такой боли он еще не испытывал. Он появлялся и выжидал момента, когда можно убить его.
В окно светила полная луна, заливая комнату серебристым светом. Джимми осмотрелся.
В такой чистой комнате ему еще ни разу не доводилось спать. И здесь было не так уж плохо. Он думал о своих друзьях, о Крошке Ти и Уор Зоне. Интересно, беспокоятся ли они о нем? Джимми было только тринадцать, но он уже семь раз убегал из дому и неделями пропадал с клиентами, которые хотели узнать, как это — «жить с ним». А вообще, все они дерьмо. Небось ни разу не вспомнили о нем. Они выходили на промысел на Сьюпер-Пауэрс, у Галереи на Бродвее и в Гранвилле. Искали клиентов в супермаркетах. Ребятишки тратили заработки на марихуану, крэк, скотчгард, на все, что попадалось под руку.
Джимми не употреблял наркотики. Во всяком случае, не часто. Он всегда говорил, что ему нужно сохранять ясную голову и твердо стоять на ногах. Он собирался выбраться из этого ублюдского квартала с его деревенскими остолопами и обшарпанными машинами, с тараканами и нечистотами на улице, с постными лицами тех, кто живет на пособие или нищенскую зарплату, которой не хватает даже на оплату квартиры. А поглядите-ка на него. Ясная голова, сообразительный. Решительный... Но его провели, поймали... он был в двух шагах от смерти. Ему всю задницу разорвали.
Джимми чувствовал, как его веки тяжелеют, как подступает сон...
Нет, спать нельзя. Ведь он снова появится... Не надо мне снов. Никогда...
Он повернулся на бок и посмотрел в окно. На той стороне улицы стоял серый двухквартирный дом, и Джимми, вглядываясь в темные окна, пытался представить, что за люди там живут и как они живут. Только бы не уснуть. Ни в коем случае не спать.
...Его тело содрогалось от спазм. Он сбежал по ступенькам двухквартирного дома и вот уже скользит на льду и падает, падает... Падение разбудило его, но только на минуту.
Теперь он сидит на ступеньках этого дома. Рядом с ним — Крошка Ти и Уор Зон. На Уор Зоне блестят розовые шорты из спандекса, и он без рубашки; ярко-розовые шорты резко контрастируют с его черной кожей. Крошка Ти с его вьющимися рыжими волосами и веснушками, в обрезанных джинсах и майке с надписью «Айрон Мэйден» выглядит на двенадцать, хотя ему уже пятнадцать. Лето: воздух отяжелел от влаги. Над асфальтом — жаркое марево, воздух дрожит. Уор Зон и Крошка Ти играют в «фризби» [5], перебрасывая друг другу диск. Уор Зон подпрыгивает и ловит «фризби» в воздухе, прерывая его полет. Он смотрит на Джимми.
— Ты не будешь играть?
Джимми молчит, не отвечает; он услышал, как скрипнула дверь у него за спиной. Когда Джимми оборачивается, небо внезапно темнеет, становится холодно. Поднимается ветер, он гонит по улице бумажки и жестянки.
— Сынок, домой, пора домой.
Джимми оборачивается. Тип уже здесь. Он держит в руке свечу и улыбается.
Джимми кричит. Он кричит и заходится от крика.
Проснувшись в очередной раз, Ричард Гребб снова услыхал крики, доносившиеся из комнаты наверху. Поспешно надев халат, он ринулся вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
Боже милостивый, что так напугало мальчика? Что за ужасы ему довелось увидеть?
Когда он вошел в комнату, Джимми уже проснулся. Он сидел на кровати, глядя прямо перед собой пустыми, ничего не выражающими глазами. В бледном свете луны его щуплая грудь казалась совершенно белой. Тонкая золотая цепочка оттеняла белизну кожи.
Ричард остановился на пороге. Даже на таком расстоянии было слышно, как прерывисто дышит мальчик.
— С тобой все в порядке, Джимми?
Мальчик пристально смотрит на него. Он пытается сесть, опираясь на изголовье кровати.
— Джимми, пожалуйста, ответь, ответь мне. С тобой все в порядке? Принести воды?.. Или чего-нибудь еще?
— Мне ничего не надо.
— Хочешь поговорить об этом? О дурном сне?
— Моя жизнь и есть дурной сон.
Священник вздохнул. Наконец-то мальчик заговорил. Может быть, он теперь узнает, что случилось, или, по крайней мере, найдет возможность помочь ему. Он мысленно просил Бога придать ему сил. Он спросил:
— Можно мне подойти и сесть рядом с тобой?
— Садитесь, если хотите.
Ричард подошел к постели и сел.
— Тебя постоянно мучают кошмары, с того момента, как ты попал сюда. Хочешь поговорить об этом?
— Нет.
— Иногда стоит поговорить о таких вещах. Поговоришь, и все представляется пустяком, а разные наши страхи — просто глупостями. Расскажи мне, что это был за сон, и, может быть, тебе полегчает.
— Да что ты об этом знаешь?.. — Джимми нахмурился и поправил простыню, укрывавшую его.
— Я знаю много, Джимми. Больше, чем ты думаешь. О снах я тоже кое-что знаю.
— Что толку о нем говорить, об этом сне. Все равно все так и останется. Понятно?
— Нет. Не понимаю, Джимми. Может, ты все же расскажешь мне...
— Этот долбаный сон — он не сон вовсе, а воспоминание. Со мной случилась очень скверная история.
Отодвинувшись от священника, Джимми свернулся в клубочек, утонув в постельном белье, так что снаружи осталась только копна светлых волос.
Скоро тело под простынями задрожало, послышалось сопенье и сдавленные всхлипы, — мальчик изо всех сил старался скрыть свои слезы.
Дотронуться до него? Как дать ему понять, что я здесь ради него? О Боже, могу ли я доверять себе?
