Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Дашкова Полина Викторовна

— Во-первых, не такая уж сильная и жесткая женщина Галина Дмитриевна. Он же ее всю сожрал, все соки из нее высосал, наш прелестный политик, большое дитя, капризное, избалованное и наглое. Она все делала для него, и на себя сил уже не осталось.

— Почему? — тихо спросил Арсеньев.

— Как почему? Любила.

— А Лисова?

— Тоже любила, — Маша улыбнулась, — и до сих пор любит. Обожает. Обидно, да?

— Еще бы, — вздохнул Арсеньев, — меня, например, так никто никогда не любил и не обожал. Почему одному все, а другому фиг с маслом? Но я все-таки не понимаю, в чем была конечная цель Лисовой? Вот она добилась, чего хотела, потратила на это лучшую половину жизни, свела с ума жену Рязанцева, что само по себе почти невероятно. Но что она за это получила? Должность горничной у его любовницы?

— Для нее это вовсе не финал. Тем более любовницы тоже теперь нет. Правда, в данном случае Лисова ни при чем. Тут поработал кто-то другой. Ох, ладно, — Маша спохватилась и легонько шлепнула себя по губам, — мы об этом пока говорить не будем.

— Да, не стоит, — согласился Арсеньев, — значит, вы считаете, что Лисова звонила в прямой эфир и в больницу. Зачем?

— Ну как же! Ее божество должно было срочно узнать правду о вероломной любовнице, правду, снабженную неопровержимыми доказательствами. Ее так распирало, бедную! А что касается звонка в больницу, он, вероятно, стал всего лишь продолжением долгой, многолетней игры. Чтобы свести человека с ума, надо как-то действовать. Мы уже знаем, что ей удалось инсценировать две попытки самоубийства Галины Дмитриевны, и примерно представляем, каким образом. Думаю, остальные подробности сможем узнать завтра, в больнице.

— С таблетками и с веревкой на чердаке — да, — согласно кивнул Саня, — это могло быть инсценировкой. А с попыткой выброситься из окна?

— Тут много разных вариантов. Мы же с вами не присутствовали при этом. Они серьезно поссорились, кричали друг на друга. Перед этим уже две попытки произошли, и он подсознательно ждал следующей. Она могла встать на подоконник, чтобы поправить штору, да мало ли зачем? Он ведь сказал, что окно было закрыто, и она только дергала ручку.

— Но потом она не отрицала… — напомнил Арсеньев.

— Она устала отрицать. Она самой себе уже не верила. Вот, кажется, мы приехали, — Маша огляделась, — здесь, направо, второй подъезд.

— Завтра в девять я за вами заеду, — сказал Арсеньев, — у вас есть будильник?

— Спасибо, я могу добраться сама, вон моя машина. А будильник есть в телефоне.

— Можно, я все-таки заеду? Вы плохо знаете Москву, заблудитесь, тем более спать осталось совсем мало, вы еще не привыкли к разнице во времени, — у Арсеньева опять запылали уши, он прирос к ступеньке крыльца и старался на Машу не смотреть.

— Конечно, будет лучше, если вы за мной заедете утром, — улыбнулась Маша, — я, честно говоря, сама хотела вас об этом попросить, но не решалась. Вам ведь придется вставать на полчаса раньше. Ну спокойной ночи? — она стала набирать код на домофоне. — Да, мы договорились пока не касаться этой темы, но все-таки я должна вам сказать. Просто не смогу уснуть, если не скажу, потому что буду все время об этом думать.

— О чем же?

— О “Фольксвагене-гольф” цвета мокрого асфальта. Перед ветровым стеклом брелок, скелет в кружевной юбочке. Передняя левая дверца заедает, номер кончается на “МЮ”. Я видела эту машину сегодня, на стоянке возле здания Госдумы. Это машина Феликса Нечаева.

Григорьев свернул на свою улицу и сразу увидел, что на его высоком крыльце, на верхней ступеньке, перед дверью кто-то сидит. Подойдя ближе, он узнал Макмерфи. Это было почти невероятно. Билл сидел и читал газету.

"Вот и все, — отрешенно подумал Григорьев, — значит, “хвост” был, а мы с Кумариным и не заметили. Стареем. Ну ладно, рано или поздно это должно было случиться.

Почему-то свой провал он представлял именно так. Макмерфи на пороге его дома. Вроде бы все спокойно, а в доме уже обыск. Первые несколько слов, приветливых, с улыбкой, потом чуть более серьезно: нам надо поговорить, Эндрю.

Андрей Евгеньевич оглядел улицу. Никаких чужих машин, ничего подозрительного. Только Билл в потертых голубых джинсах и мятой застиранной футболке цвета хаки с крупной надписью “ГАРВАРД” на спине и на груди.

— Привет, Эндрю, — Макмерфи заметил его, помахал рукой и отложил газету. Ветер тут же подхватил ее и понес через низкую оградку, на тротуар.

— Привет, Билли. Что-нибудь случилось? — Григорьев скользнул глазами по двери, по окнам. Дом выглядел пустым и спокойным.

— Ты где был? — спросил Макмерфи.

— В зоомагазине, — Григорьев улыбнулся широко, простодушно и счастливо, — вот, смотри!

Он уселся на ступеньку рядом с Макмерфи, поставил на колени сумку, приоткрыл ее. Внутри, свернувшись калачиком, спал белый котенок.

— Ого, ты все-таки решился? — тихо присвистнул Билли. — Неужели точно такой? И глаза голубые?

— Голубые, — кивнул Григорьев, продолжая улыбаться.

— Как же ты нашел его?

— Это он меня нашел, через газету, по объявлению. А в магазин я ходил, чтобы купить для него все необходимое. Я уж успел забыть, как много всего нужно маленькому котенку.

— Да, — кивнул Макмерфи, — сумка отличная. И вообще, я тебя поздравляю. Как назвал?

— Конечно, Христофором, — Григорьев прикрыл сумку, достал сигареты, — знаешь, он бандит ужасный. Сейчас я его выгулял хорошо в Проспект-парке, он наигрался, наелся, теперь, надеюсь, поспит, даст нам поговорить спокойно. Так что случилось. Билли?

— Это я у тебя хотел спросить, Эндрю, — криво усмехнулся Макмерфи, отворачиваясь от дыма.

— Спрашивай, — кивнул Григорьев.

— Зачем ты ездил к Маше домой?

— Она позвонила, попросила найти кое-что в ее столе и прислать по факсу в посольство. Макмерфи порылся в своей спортивной сумке, вытащил несколько листков с фотороботами и протянул Григорьеву.

— Вот это?

— Зачем спрашиваешь, если сам знаешь? — пожал плечами Григорьев.

— Знаю, но не все, — Макмерфи показал бумажку с одной строчкой: “Внимание! Брови, ресницы, зубы”, — объясни, пожалуйста, кто этот человек и что это значит?

— Долгая история, — вздохнул Григорьев, — может, зайдем в дом? Я кофе сварю.

В доме действительно было пусто и спокойно. Никаких следов обыска, ничего. Григорьев усадил Макмерфи в маленьком внутреннем дворике, под японской яблоней и стал варить кофе, отвратительный, жидкий, без кофеина. Котенок проснулся, вылез из сумки, выскреб оттуда лапой свою игрушечную мышь и занялся ею. Григорьев с подносом отправился во дворик, сел напротив Макмерфи и рассказал о лысом ублюдке, который когда-то напал на Машу.

— Неужели она молчала столько лет, — покачал головой Макмерфи, дослушав его до конца, — а знаешь, в каком-то смысле мне даже легче. Я ведь считал, что ее прыжок из окна в тринадцатилетнем возрасте был попыткой суицида. Это в принципе нехорошо. А оказывается, она просто спасалась от насилия. Ну а зачем ей вдруг срочно понадобились эти фотороботы в Москве?

— Она не стала объяснять. Думаю, все дело в том, что школа находилась в Язвищах, в той же деревне и в том же здании, где сейчас лечится жена Рязанцева.

— Погоди, но это же в двух шагах от его дома, — нахмурился Макмерфи.

— Да, конечно.

— Думаешь, она боится, что он все еще там и может ее узнать? — нахмурился Макмерфи.

— Не исключено, — кивнул Григорьев, — правда, лично я не вижу в этом серьезной опасности. Наверняка этот человек либо спился, либо окончательно сошел с ума, если вообще жив. У меня другое не выходит из головы.

— Что именно?

— В Москве ее встретил Стивен Ловуд, верно?

— Ну да, он заранее снял для нее квартиру, арендовал машину, мобильный телефон.

— Надо же, сколько хлопот, — покачал головой Григорьев, — кого же я должен благодарить за это? Его или тебя? Ты попросил его встретить и устроить Машу в Москве, или он сам предложил?