Кирилл Шелестов - Пасьянс на красной масти
— На связи, — невозмутимо отозвался Гоша. Я швырнул станцию в сторону.
— Я никуда не поеду! — отчеканил я. — И я прошу тебя успокоиться. Я не враг тебе, — добавил я, беря себя в руки.
— А кто ты мне? — издевательски осведомилась она, вскидывая подбородок. — Друг? Любовник на ночь? Спасибо, обойдусь! Меня здесь рвут на части! Топчут ногами! Обливают помоями! А тебе нет до этого никакого дела!
— Послушай, — примирительно начал я. — Я, конечно, не прав…
Но договорить мне она не дала.
— Я не желаю тебя слушать! — выкрикнула она яростно, топая ногой. — Я ненавижу тебя! Мне не нужна твоя жалость! Ты приехал погладить меня по головке? Утешить? И заодно переспать? Не нуждаюсь ни в том, ни в другом! Убирайся вон!
Я подошел к ней и положил руки ей на плечи.
— Ирина, милая, — заговорил я.
— Оставь свои нежности для других! — взвилась она. — Для тех, проституток, о которых ты мне рассказывал! Кому ты там совал деньги?!
Это воспоминание вызвало новый приступ ее гнева.
— Какая наглость! — воскликнула она с неподдельным возмущением. — У него хватало бесстыдства рассказывать мне о своих похождениях!
Я не успел увернуться и получил пощечину. За первой последовала вторая. Она не могла остановиться. Надо было что-то делать.
Сжав зубы, я сгреб ее в охапку и, не обращая внимания на сопротивление и оскорбительные выкрики, затащил в ванную. Она была легкой, как кошка, и такой же свирепой. Включив воду, я намотал ее волосы на свою уже в кровь расцарапанную руку и силой заставил наклониться. Потом сунул ее голову под холодную струю. Она ругалась, вырывалась и отплевывалась.
— Я тебя люблю! — твердил я. — Пить вредно! И опять:
— Пить вредно. Я тебя люблю.
Я повторил это раз пятнадцать, прежде чем она перестала вырываться, затихла и, наконец, заплакала.
— Я больше не буду, — всхлипывая, сдалась она. — Пусти меня, дурак. Холодно же! И противно! Сам попробуй! Всю краску мне смыл! Идиот! Сам меня теперь в порядок приводить будешь!
Я отпустил. Она повернулась ко мне, жалкая, худая и обиженная. Обняла за шею и прижала мокрое от слез и воды лицо к моей щеке.
— Не говори ничего, — по-детски попросила она. — Пожалуйста, ничего не говори. Я сама все знаю!
Я подхватил ее на руки, отнес в комнату и уложил на кровать. Потом сбегал за полотенцем и вытер ей лицо и волосы. Понемногу она успокоилась. Некоторое время я просто сидел рядом, держа ее за руку. Она лежала с закрытыми глазами, и из-под опущенных ресниц время от времени по щекам сбегали слезы. Ей было жаль себя, мне было жаль ее, все было грустно, как в Четвертой симфонии Чайковского, и все это было не правильно. Не так.
5
— Ты не хочешь прогуляться? — вдруг предложил я, первым выходя из сентиментального оцепенения.
— С ума сошел? — вяло удивилась она, не открывая глаз. — Где же ты собрался гулять?
— Ну, просто по улице. Подышим свежим ночным воздухом? — Очередной сумасшедший план уже начал оформляться в моей голове. Наверное, она почувствовала это по моему голосу. Распахнув ресницы, она недоуменно уставилась на меня.
— Ты предлагаешь идти по городу пешком? — переспросила она недоверчиво. — Как ты себе это представляешь? Мы будем маршировать по тротуару, а за нами будет ехать твоя охрана на трех машинах?
— Мы вполне можем обойтись без охраны, — пожал я плечами. — Ты так лихо дерешься, что без труда защитишь меня от случайных хулиганов.
— Но ты же оставил охрану на ночь! — возразила она.
— Велика беда! Я их отпущу… — начал я, но тут же спохватился. — Черт! Сегодня Гошина смена! Вряд ли он позволит им уехать! Он считает, что здесь слишком опасно… Ладно, сделаем по-другому. У тебя есть чулки? — Я постарался, чтобы мой вопрос прозвучал буднично. Хотя на самом деле он был для меня ужасно важным.
— А при чем тут чулки? — сразу насторожилась она.
— Есть или нет? — настаивал я.
Она задумалась, подозрительно глядя на меня и пытаясь отгадать, в чем кроется подвох.
— Нет! — наконец выдохнула она. — Я никогда их не носила. А те оставила в Амстердаме!
— Но ты же знала, что я приеду! — с упреком произнес я, наклоняясь над ней и не отрывая от нее глаз. Сейчас от ее ответа зависело многое. Дело было совсем не в чулках, а в том, ждала ли она меня после нашей ссоры, и как она ждала…
— Откуда я это знала?! — вспылила она. — Ты бросил меня, а я, по-твоему, должна сидеть сутками в надежде, что ты соизволишь вспомнить обо мне! И еще угадывать твои прихоти…
— У тебя есть чулки?! — перебил я, повышая голос. Секунду она колебалась.
— Есть, — сдалась она и покраснела.
Не удержавшись, я бросился ее целовать.
— Ты купила их здесь? Для меня? — спрашивал я.
— Ничего я не покупала! — оправдывалась она, пряча лицо. — Я просто… Так вышло!..
— Надевай! — потребовал я. — Нет, подожди, я сам найду тебе платье!
Не слушая ее протесты, я кинулся к шкафу, но, перерыв все, не нашел ничего подходящего. Точнее, ничего, достаточно короткого.
— Так. Тебе придется надеть мою рубашку! — объявил я.
— Твою рубашку? — ахнула она. — А в чем пойдешь ты? Что ты опять замышляешь? Новое извращение? Имей в виду, я больше никогда…
— Давай, давай, — поторопил я, стаскивая с себя рубашку и бросая ей. — Рубашку, чулки. И никакого белья!
— Отстань от меня! — сердито воскликнула она, швыряя рубашку на пол. — Маньяк!
— Ты еще не все знаешь! — кивнул я многообещающе.
— Не буду! — упрямо твердила она. — Не буду! Не буду!
Я прислонился к шкафу и, сложив руки на груди, молча следил за ней.
— Не буду! — повторила она в который раз. Потом подняла с пола рубашку и исчезла в ванной.
— И не надейся! — прошипела она, вновь показываясь в комнате, чтобы забрать косметичку. — Я уже однажды…
Не дав ей договорить, я снова запихнул ее в ванную комнату. Оставшись один, я накинул пиджак на голое тело и, поймав свое отражение в зеркале, решил, что так вполне сойдет и что можно даже обойтись и без галстука.
Потом снял с постели простыни и связал их вместе покрепче. Затем я привязал их к батарее под окном и распахнул окно. Улица была темной и пустынной. Охрана ждала нас во дворе, у подъезда, с другой стороны, так что не было никакой опасности быть замеченными ею. От подоконника до земли было не больше пяти метров, и простыни болтались почти над самым тротуаром.
Чтобы проверить прочность узлов, я, на всякий случай, даже выбрался наружу, спустился по простыням до первого этажа, опять вскарабкался наверх, уселся в кресло и принялся ждать, борясь со своим нетерпением.
Ирина появилась минут через тридцать, подкрашенная и причесанная, в черных чулках и черных туфлях на высоких каблуках. Моя белая рубашка была ей слишком свободной в плечах и талии, зато даже не закрывала обнаженных бедер. Я тут же вскочил как ошпаренный.
— Вот это да! — выпалил я, испытывая знакомый жар.
— Ну, как? — весело спросила она. — Я опять похожа на проститутку?
— Нет! — торопливо ответил я, уже стоя рядом, гладя и целуя ее.
Это была правда. Ни одна проститутка не решилась бы выйти в таком виде на улицу.
Обняв ее за плечи, я подвел ее к окну.
— Мы спустимся по простыням, — начал объяснять я. — А вернемся через подъезд, мимо охраны.
Она отшатнулась.
— Ты обалдел?! — ужаснулась она, потрясенная. — А если меня кто-то увидит? Меня же в этом городе знает каждая собака! Я никуда не пойду! Я не собираюсь выполнять твои безумные фантазии!
Я не ответил и опять принялся ее целовать.
— Нет, — бормотала она. — Ни за что! Я же сорвусь и разобьюсь насмерть! Я боюсь высоты! У меня голова кружится!
— Это не от высоты! — прошептал я, задыхаясь.
— Что подумает обо мне твоя охрана, когда мы будем возвращаться?!
— Я тебя загорожу, — пообещал я. В эту минуту я пообещал бы что угодно.
— Нет! — отчаянно взмолилась она. — Я прошу тебя!
Поборов себя, я с трудом разжал руки, вылез на подоконник и спустился вниз. Через секунду я уже стоял на земле и приветственно махал ей из темноты. Она, свесившись из окна, со страхом следила за мной.
— Только сначала сбрось мне свои туфли, — посоветовал я негромко. — Наденешь их уже здесь.
— Вот дура! — воскликнула она, швыряя мне вниз одну туфлю за другой. — Связалась с дураком!
— С маньяком, — поправил я снизу. — Маньяки — не дураки.
— Ну почему из всех извращенцев мне достался самый извращенный, — причитала она, выбираясь на подоконник и опасливо цепляясь за простыни. — Ну есть же где-то порядочные, мужчины!
Она неловко повисла на простынях. Рубашка задралась до талии. Я издал хриплое рычание.
— Не двигайся! — скомандовал я. — Дай мне еще секунду полюбоваться! С ума сойти!
— Ай! — тоненько взвизгнула она и торопливо скользнула вниз. — Мамочка!
Я успел ее подхватить.
