Якоб Арджуни - С днем рождения, турок!
— Что, супермен, тебе, кажется, очень не хочется расставаться с нами.
Он нехорошо подмигнул мне. Во рту сверкнули три золотых зуба.
— В городе полно приятных мест помимо нашего. Или у тебя другое мнение?
Все трое, если поставить их на весы, весили бы раз в пять больше меня, но, несмотря на это, я почувствовал непреодолимое желание заехать им в гладко выбритые подбородки.
— Какую часть твоего золотого зуба оплатит заведение?
— Что-что?
— Я как раз раздумываю, не пригласить ли тебя на тур вальса.
Все трое покатились от смеха.
— О'кей, супермен хренов. Представление окончено. Вон там дверь, на ней написано «Доброго здоровья».
Он указал большим пальцем на выход. Пока я раздумывал, как бы удалиться, не теряя достоинства, два других охранника подхватили меня под руки и вынесли на улицу. Я чувствовал себя маленьким мальчиком, которого вынимают из ванны после купания. Один из амбалов напутствовал:
— Дальше добирайся сам, иначе разобью твой турецкий нос.
Я показал на что-то за их спиной и простонал «О!». Моя затея сработала. Они обернулись и уставились в глухую стену дома.
— В чем дело?
Я похлопал типа, задавшего вопрос, по плечу. Он повернул голову, и я ударил его кулаком в лицо. Раздался сухой треск сломанной носовой кости. Он хрюкнул и шмякнулся на асфальт.
Его партнер недоверчиво посмотрел на меня, а осознав случившееся, хотел размозжить мне череп. Я видел, как напряглись мышцы под его пиджаком. Он медленно двинулся в мою сторону, хрустнул пальцами и облизал губы. Неоновый свет освещал его лицо, и были отчетливо различимы белки его глаз. Если бы он ударил, у меня было бы мало шансов уцелеть.
Он сделал паузу, разглядывая меня, как котлету. Я двинулся ему навстречу, затем застыл на месте и быстро пригнулся. Его правый чугунный кулак просвистел надо мной. Один прыжок, и я схватил его руку. Всем весом я бросился на него и рванул вверх. Громко затрещали кости. Он взвыл от боли. Здоровой левой рукой он вслепую колотил в моем направлении.
Дважды я увернулся, но на третий раз его кулачище попал в цель. Прямой удар, тяжелее удара молота, пришелся в мой подбородок.
Шатаясь, я сделал несколько шагов назад и наткнулся на столб уличного фонаря. Ноги обмякли, и я осел на асфальт. Мой противник двинулся ко мне, неестественно размахивая правой рукой. Я продолжал сидеть на земле и ждал, когда он подойдет ближе.
— Эй, ты, вонючая турецкая крыса, — прошипел он, — это тебе не пройдет даром.
Я сделал кувырок в сторону и въехал ему носком ботинка в подколенную впадину. Раздался глухой шлепок от падения тела. Он рухнул на землю, как срубленное дерево. Ухватив его за здоровую руку, я перекинул его через бедро.
— Спокойно, громила, а то придется наложить гипс и на вторую руку. Это я тебе обещаю.
Голиаф встряхнулся, и мне стоило немалых усилий удержать его руку, но он быстро сдался, и я смог перевести дух. Сломанная кость, должно быть, причиняла ему сильную боль. Он жалобно застонал.
— Кончай ныть. Лежи смирно, тогда я отпущу тебя. Но сначала скажи — знаешь Ахмеда Хамула?
Стиснув зубы, он выдавил:
— Никогда не слышал про такого.
Я еще раз сдавил его:
— А если пошевелить мозгами?
Он громко застонал и прорычал:
— Да нет же, твою мать, я вправду ничего не знаю.
В этот момент открылась дверь и на улицу высыпала кучка зевак.
Ломать дальше кости не хотелось. Я выпустил истерзанную руку своего противника и поднялся. Золотозубый вдруг быстро запустил руку под пиджак. Но я оказался проворнее и уже держал свою пушку на прицеле.
— Вынь лапу из пиджака, только тихо, иначе продырявлю.
Он скривил рожу, но повиновался.
Только сейчас я заметил толпу глазеющих на происходящее бездельников, соблюдающих дистанцию. Место было не самым подходящим, чтобы размахивать огнестрельным оружием. Я сунул пушку в кобуру. Мой противник тоже заметил собравшихся и ухмыльнулся, блеснув золотым зубом.
Вдали послышался вой полицейской сирены. С каждой секундой он становился все громче.
— Хватай своих дружков и вали отсюда! Сейчас приедут легавые и зададут тебе неприятные вопросы.
Мои слова пришлись ему по душе.
— Благодарю за совет. Сам бы никогда не додумался. А ты не дурак. Смотри, чтобы тебя шальной пулей не задело.
Мне надоело болтать с этим оголтелым типом, да еще с таким длинным языком. Перед тем как смыться, я еще раз взглянул на его дружка, которого я отделал не хуже. Вместо носа у него была кровавая каша. Кровь текла по щекам. Я похлопал его по плечу. Когда он приоткрыл глаза, я процедил:
— Запомни, с зарубежными гостями надо обращаться вежливо. В следующий раз оторву уши.
Он хотел было что-то сказать, но смог только выплюнуть кровавую слюну.
Я покинул поле битвы и бесцельно побрел по улице.
Мимо меня с воем промчалась полицейская машина. Я представил себе, как они задают вопросы очаровашке Милли, которая, наивно подняв брови, отвечает:
— Но, господин комиссар, у нас здесь полная тишина, можете мне поверить.
Добравшись до первой попавшейся забегаловки, я заказал три кружки пива. Подбородок был изрядно искорежен, и стоящая за стойкой смачная красотка скорчила презрительную мину.
— Это грим, подруга. Я прямо из театра, там сейчас антракт.
Она засмеялась.
— Сочувствую, но выглядит очень натурально. И какой же это спектакль?
— «Ромео и Джульетта» Шекспира, современная версия в духе ориенталистского экзистенциализма, антитеза традиционным европейским моделям интерпретации великого драматурга.
Кивнув головой, она протянула: «Вот как!» и немного погодя спросила:
— А в чем там дело?
— Ромео встречается с Али-Бабой и меняет Джульетту на сорок разбойников.
— А что потом? — с интересом спросила она.
— Джульетта влюбляется во всех сорок разбойников, а те хотят делать деток с Ромео. Али-Баба мокнет под дождем. В конце концов все мирятся и совершают заплыв по Нилу навстречу светлому будущему с песней: «Футбол — это наша жизнь».
Девица уставилась на меня вытаращенными глазами, затем отвернулась и налила мне пива. Когда я положил деньги на тарелку, она спросила:
— А подбородок почему окровавленный?
— Это чтобы публика глубже задумалась над проблематикой пьесы.
Балансируя с кружками пива, я нашел свободный столик, сел и закурил сигарету.
В баре было полно народу. Американцы в шортах кучковались вокруг небольших пластмассовых столов зеленого цвета, не спуская с лиц дежурных улыбок. В углу стоял музыкальный автомат, из которого доносились слова из хита Мика Джаггера «Не всегда получаешь то, что ты хочешь». У меня всегда была аллергия на прописные истины рок-н-ролльных шлягеров.
Пиво начало мягко затуманивать мой мозг. Я подумал, не вернуться ли мне домой и лечь в постель. Поиски проститутки казались бесперспективными, ввязываться в потасовки с кем попало больше не хотелось.
В конце концов я решил попытаться выведать что-нибудь от уличных проституток. Тут что-нибудь больше плевка в физиономию я вряд схлопочу.
Но сначала я зашел в туалет. Кому-то здесь совсем недавно стало нехорошо. От лужицы блевотины в углу пар. Мой желудок немедленно отреагировал спазмом, я сделал глубокий вдох, чтобы меня не вырвало здесь же. Я быстро помочился, стер запекшуюся кровь с подбородка и покинул сортир, а заодно и пивную.
На часах было без десяти двенадцать. Я шел по безлюдному переулку, где еще попадались редкие, трусливо заглядывающие в глаза сутенеры, не решавшиеся пристать ко мне с обычными посулами недорогих наслаждений. Из дверей пиццерии торчала белая лакированная туфля. Я подошел ближе. Вентилятор гнал на улицу теплый аромат теста. Я остановился.
В белых лакированных туфлях оказались длинные ноги в белых чулках.
На обладательнице белых туфель был легкий наряд в турецком стиле, прикрывающий живот и груди, светлые волосы, заплетенные в косу, перехватывала турецкая лента.
Я не успел произнести и слова, как услышал от нее:
— Проходи мимо, с такими не трахаюсь, это мой принцип.
При этом она сделала жест рукой, напоминающий манипуляции уличного регулировщика.
— Зачем трахаться, я хочу только кое-что спросить.
Меньше всего ее интересовали какие-либо вопросы.
— Слушай, вали отсюда, чурка, да поживее. Нечего тебе здесь делать.
С Ахмедом Хамулом она вряд ли имела дело. Руки у нее были без следов уколов, и с наркотой она была явно не связана. Я поплелся дальше и по пути предпринял еще пару попыток в надежде что-нибудь узнать. В кровать еще успею. Что мне мешает еще раз спросить? Но дело обернулось иначе.
Когда я подошел к следующему подъезду, какая-то коротышка в ажурных чулках пропищала:
