Дэн Кавана - Насчет папайи
— Может быть, Даффи. Но тебе каждый раз придется спрашивать особо.
— Идет. И не могла бы ты достать мне отчет патрульной службы о том, что случилось с МакКеем?
— Вряд ли.
— Но ты ведь можешь это сделать?
— Возможно, я могла бы найти того, кто бы мне его прочитал. Но это не входит в наши правила.
— Просто я подумал, — тихо сказал Даффи, — вдруг кто-то захочет сделать то же самое со мной. — Господи, он блефовал. Она поднялась и взяла свою сумку со спальными принадлежностями. Он сознавал, что натворил, чувствовал себя паршиво. Не потому, что пытался заставить ее добыть ему информацию, но потому, что пытался ее напугать.
— Пожалуйста, останься, а?
— Прости, нет. Завтра тяжелый день, надо как следует выспаться. — Она взъерошила его волосы, словно говорила: «Все нормально, правда, вот только не сегодня». — Надеюсь, завтра твои коллеги отнесутся к тебе лучше.
— Да, забыл сказать. Они и сегодня отнеслись очень даже ничего. Я хочу сказать, сначала все было, как я тебе рассказывал, а потом стало по-другому.
— То есть как?
— Ну, мне, как вчера, пришлось делать чуть не всю работу, и почти никто со мной не разговаривал, и меня заставляли делать совершенно ненужные вещи, и они знали, что я знаю, что они совершенно ненужные. А потом, в конце дня, угадай, что случилось? Я открываю свой шкафчик в раздевалке, и что я там нахожу? Пятьдесят фунтов. Засаленными бумажками по одному фунту.
3
На следующий день брюхатые боинги не показывались в районе автострады М4. Прошел слух, что на этот раз они предпочли подлетать с севера, со стороны Кольцевой. Говорили, что им приходится заходить не с того конца из-за ветра, но Даффи догадывался, в чем дело. Наверняка они вчера так изуродовали посадочную полосу, что сегодня пришлось задействовать другую. А пассажирам правды не говорят. Вот еще одна причина, почему Даффи зарекся летать: тебе никогда не говорят правды. Он наслушался достаточно рассказов своих приятелей, чтобы усвоить, что первое правило всякой авиакомпании гласит: нельзя пугать клиентов, вдруг они выживут и захотят воспользоваться нашими услугами еще раз. И они говорили «Небольшая болтанка», когда половина пассажиров видели, что один из двигателей охвачен пламенем, и «Извините, капитан забыл дома носовой платок», когда накрылась вся гидравлика, и самолет как сумасшедший спешил обратно на базу, лихорадочно сливая горючку в устье Темзы.
Всю дорогу он не переставал думать о поручении, которое дал ему Хендрик. Оно обещало быть выгодным, вот что оно обещало; взявшись за такое, обычно делаешь все что можешь, а потом клиент решает, что спустил на тебя уже достаточно денег, и теперь попробует что-то другое, или что-то получше, или обратится в полицию, или научится жить со своими убытками. У него уже бывало нечто подобное. Ему понадобится несколько дней на то, чтобы выяснить, как работает фирма, как обеспечивается охрана терминала и каким образом можно эту охрану обойти; все это были лишь самые общие правила. Он не знал, что может быть украдено в следующий раз (по словам Хендрика, это всегда было что-то новое) и не знал, кому удобнее всего это сделать.
Что вы делаете в трудных случаях, случаях, когда необходимо скрупулезное и методичное ковырянье, случаях, когда не остается ничего другого, как сидеть на одном месте и стараться не заснуть. Вы выполняете общие правила и время от времени даете ногам поразмяться. Что же у него имелось? Имелась авария. Имелся — насколько ему было известно — получивший серьезные увечья сотрудник «Грузоперевозок», с которым нельзя было даже пообщаться в порядке выяснения всех обстоятельств. Имелась серия краж за менее чем месячный промежуток времени. Имелось полдюжины человек, не получавших никакого удовольствия от его общества и — если верить миссис Бозли, а он не имел никаких причин ей не верить (кроме той, что она ему не нравилась) — не без основания. И еще имелось пятьдесят фунтов. Это был его актив.
Деньги в шкафчике раздевалки — старо, как мир. Всегда, везде, где бы ни происходили какие-нибудь скрытые махинации (даже в известном месте, где всегда прохладно и днем и ночью горит приятный синий свет) — в них принимала участие наличка в шкафчике раздевалки. Причина была наипростейшей: это была проверка. Ее целью было заставить вас сделать немедленный выбор, и тем установить, что вы за человек. Деньги можно было отдать; тогда возникало два рода проблем: вы либо отдавали их не тому человеку, который не знал, что происходит, и в итоге поднимал большой шум — а в конечном итоге вас в темном переулке размазывали лицом по кирпичной стене. Либо вы отдавали эти деньги тому человеку, человеку, от которого они, более-менее, к вам и попали; при этом вы как бы говорили ему: «Как мило, что ты, оказывается, мошенник, а я вот нет, но я все же надеюсь, что мы с тобой поладим». И если даже вы делали это с явным сожалением и только не хотели участвовать в этой конкретной афере из-за ее тривиальности, вы, вследствие отказа, становились в позу эдакого чистоплюя, эдакого Все-в-дерьме-а-я-весь-в-белом. И следствием такого поворота было то, что вся грязная работа внезапно доставалась вам, и ваш выходной костюм чисто случайно оказывался залит машинным маслом, и ночное дежурство выпадало на вашу долю чуть чаще, чем всем остальным, и порой в столовой вас чисто случайно толкали под локоть как раз в тот момент, как вы собирались отправить в рот ложку бобов, пока, наконец, вы не говорили себе «К черту!» — и вам даже некому было пожаловаться, потому что это слишком походило на ябедничество в младших классах, и что они, в конце концов, такого сделали?
И вот, нередко, просто потому, что так проще — или потому, что жена хочет новые занавески, или чтобы можно было лишний раз зайти попить пивка — вы берете эти деньги. Даффи понимал такой поступок. Он не одобрял его, но понимал очень хорошо.
В данном конкретном случае он не сомневался. Едва увидев перетянутые резинкой зеленые бумажки, он сунул их в нагрудный карман своей джинсовой куртки: никогда не знаешь, кто сейчас за тобой наблюдает. На всякий случай неплохо было продемонстрировать, что он открыт для деловых предложений.
Чтобы избежать неприятностей — с какой-нибудь из банкнот могло быть связано вполне невинное, но подсудное дельце — он положил их в коричневый конверт, надписал время и место находки, и отдал на хранение Кэрол. Теперь, раз дело приняло такой оборот, оставалось только ждать. Не будет же он благодарить Глисона, или китайца за деньги и спрашивать, какие будут указания. Не будет, если не дурак. Он будет вести себя как ни в чем не бывало, и через какое-то время — какое, не знает никто — он будет стоять где-нибудь во дворе, думая о чем-то своем, и голос за спиной скажет «Рад, что ты с нами» — и ты повернешься, кивнешь и промолчишь, и будешь знать, что это — он.
Но это, наверняка, случится не сегодня, подумал Даффи. Делай свою работу и примечай — таковы правила. Ему было определено стоять в углу, и он не надеялся выйти оттуда раньше, чем им потребуется его помощь. В углу так в углу, в этом не было ничего такого, кроме того, что это место хорошо просматривалось, особенно из стеклянной конуры миссис Бозли. Даффи по-прежнему покладисто катал тележку и привыкал к тому, что его день состоит из поручений, связанных с непродолжительным, но тяжелым физическим трудом, и тягостной бездеятельности. Но у него было свое дело, и прогуливаясь с видом скучающего зеваки, он сумел выяснить, что из себя представляет здешняя охранная сигнализация. Сирена, а повыше еще одна, потайная, — на случай, если кто-то захочет вырубить главную: неплохо, лет пять назад считалась среднего разряда. Где-то должен быть еще звонок для предупреждения работников терминала.
Заметив, что миссис Бозли нет на своем посту, он попробовал подняться туда. Он приоткрыл дверь и притворился, будто ищет ее — вдруг она где-нибудь под столом. Внутрь он заходить не стал, а вежливенько остался ждать у двери, хотя, понятное дело, видел почти все, что хотел увидеть.
— Так. А что это вы здесь делаете? — внезапно из ниоткуда возникла миссис Бозли.
— Э… мисс, то есть, миссис, я просто хотел спросить, нет ли какой работы, хожу без дела.
— Не я говорю вам, что делать. Это обязанность мистера Глисона.
Говорить с ней было все равно, что по гвоздям ходить.
— Извините, извините. Просто хотел, как лучше.
И он поспешил вернуться в свой угол. Но он проверил дверной замок и заглянул туда, где, как он думал, помещалась «тревожная» кнопка.
Когда раздался сигнал на обед, он пошел в столовую вместе с Кейси. Называть их отношения приятельскими было чересчур рано: это был что-то чуть большее, чем то, что Кейси не проломил Даффи голову за то, что он за ним ходит. Они сидели друг напротив друга, и Кейси ел вдвое больше, чем Даффи. Почему он не толстеет? Может, он много упражняется, может, это никак не зависит от того, сколько ты ешь? Сам Даффи очень боялся растолстеть, ел немного и старался упражняться так часто, как только можно; иногда он даже бегал вверх по лестнице — когда спешил. Главным же образом он просто беспокоился о том, как бы не растолстеть и, наверное, это постоянное беспокойство и помогало ему оставаться в форме. По крайней мере, до сих пор.
