Дэн Кавана - К чертям собачьим
— Даффи побудет здесь ещё пару дней, — непринуждённо объявил за ужином Вик, — вся сигнализация полетела к чёрту.
— Может, её плохо установили, — язвительно заметила Белинда.
Премного благодарен, Бел, подумал Даффи. Он попытался представить разговор между Бел и Виком, когда тот сказал ей, что Даффи тут ещё немного поошивается. Интересно, где он будет спать. Дай Белинде волю — так, наверное, где-нибудь на чердаке с разбитым окном и брошенной на пол газеткой.
— Очень мило, — безмятежно глядя на Даффи, проговорил Дамиан, — составите нам партию в бридж, нам как раз нужен четвёртый.
Его длинные ресницы качнулись, и он, словно бы намеренно, задёргал кончиком носа.
— Я не играю, — сказал Даффи.
— Тогда мы можем сделать вас болваном, — Дамиан ухмыльнулся, и Салли, девица с большими и словно бы пьяными глазами, которая постоянно хихикала, хихикнула. Осторожно, сынок, хотел сказать Даффи, так ведь недолго и костюмчик грязью замарать. Но вместо этого он оглядел сидящих за столом и произнёс: «Кто испохабил мой фургон?»
— Испохабил? — переспросил Дамиан. — Ваш фургон? Лично я ничьих фургонов не испохабливаю.
— Спустили мне две шины. Это опасно. А если сквозь шину прошёл обод, то это ещё и умышленная порча чужого имущества, — продолжал он, стараясь придать своим словам максимум веса.
— Здесь не место вашим вечным подозрениям, — выкрикнул Джимми, словно только что придумал эту фразу.
Хамло плешивое, подумал Даффи, вспомнив, как Джимми ползал под террасой, будто саламандра. Нет, будто хорёк.
— А я думала, вы надёжный, — сказала Салли. — «Даффи — это надёжно», — продекламировала она и ухмыльнулась.
— Я лично накачаю ваши несчастные шины, если вы составите нам партию в бридж, — сказал Дамиан с притворной усталостью в голосе, словно это было его последнее предложение, и что бы Даффи ни сделал, это не заставило бы его согласиться на большее.
— Здесь не место вашим вечным подозрениям, — повторил Джимми.
Лукреция не произнесла ни слова.
— Если понёс какие-то убытки, включи в счёт и прекрати трястись над этим, будто речь идёт о твоих собственных детях, — проговорил Вик.
Слишком покладист, подумал Даффи, словно добрый дядюшка, который считает, что шлепки и слёзы, когда укладываешь детей спать, ни к чему хорошему не ведут.
За ужином Даффи украдкой глянул вбок, чтоб увидеть запястья Анжелы. Исполосованы, как железнодорожный узел — рельсами, сказал Вик. Сейчас их скрывал бежевый джемпер, рукава спускались на самые ладони. Она говорила мало, эта женщина, за которой он должен был присматривать.
В этот момент дверь отворилась, и вошёл невысокий мужчина в чёрной водолазке. Аккуратно подстриженная тёмная бородка делала его похожим на члена любительского джаз-банда, выступающего с набившим оскомину репертуаром на небольших местных фестивалях; но телосложение его говорило об обратном. Сверху он был почти что треугольным, на фоне широченных плеч голова смотрелась как-то странно. У него были мощные предплечья и довольно маленькие руки. Талия у него была узкая, а движения — непринуждённые.
— Таффи, — сказал Вик, — а мы уж думаем, куда ты запропастился.
Темноволосый мужчина молча поднял руку и показал столу трёх голубей, связанных за шейки бечёвкой.
— Пирог с голубятинкой, — произнёс он очень спокойно.
Даффи ждал от Дамиана какой-нибудь изощрённой остроты, но единственное, что выговорили его изогнутые губы, это «Я люблю пирог с голубятиной».
И только когда голубей передали миссис Хардкасл, Даффи вспомнил. Старею, подумал он, никогда он ещё не соображал так туго тогда, когда надо было реагировать быстро. Но ведь и трудно быть заранее готовым к тому, что на границе Букингемширского и Бедфордширского графств тебе встретится именно этот голубиный убийца. Даже дети знают: Таффи был валлиец, был наш Таффи вор, раз у нас из кухни полбарашка спёр. Вот только этот Таффи был англичанин, и имя его было сокращением от Таффорд. Таффи был англичанин и больше, чем просто вор.
Было время, когда Таффи частенько появлялся на первой странице того самого таблоида, в котором на третьей сверкала своим богатством Белинда. Сейчас и тот, и другая мало напоминали свои газетные изображения. Белинда совсем не походила на девушку, которая стала бы игриво вертеться по комнате, ёрзать на чужих коленках и кокетливо расстёгивать вам верхнюю пуговку рубашки, а сидящий напротив и аккуратно режущий на кусочки свою порцию телячьего жаркого Таффи вовсе не смотрелся злодеем, которого авторы газетных заголовков с мазохистским восторгом называли Врагом Общества Номер Один. Куда делся тусклый, леденящий душу взгляд, благодаря которому тираж таблоида разлетался в мгновение ока.
Как и большинство бандитов, начинал Таффи с предприятий весьма заурядных: с мелкой кражи (схватил и дал стрекача), с лёгкого добродушного грабежа. Брал он немного, старался не прибегать к грубому физическому воздействию, и попадался, что называется, через раз. Это последнее обстоятельство было постоянной помехой его образованию и оставляло мало шансов для поступления в университет. Ему было уже сильно за двадцать, когда он, наконец, решился оставить эту идущую себе же во вред тактику мелких краж, мелкого насилия и мелких отсидок. До него дошло, что величина суммы, которую вы можете добыть, прямо пропорциональна доле насилия, которую вы готовы ради этого применить. Это открытие ознаменовало расцвет его криминальной карьеры: налёт на дом супружеской четы в Сассексе, с нанесением тяжких телесных повреждений и покражей всего фамильного серебра эпохи четырёх Георгов, в том числе и того, которое хозяева держали подальше от любопытных глаз. Таффи понял и то, что если за один заход украсть побольше, красть можно будет реже, а чем реже он будет работать, тем меньше у него шансов угодить за решётку. В результате настало время, когда Таффи приобщился к нормальной жизни человеческого социума — хотя в университет так никогда и не попал.
На первую полосу того же таблоида, где на третьей странице царила Белинда, его привели непомерное усердие в обращении с металлическими предметами и отсутствие более примечательных новостей. Он отбывал двухгодичный срок в Мейдстоуне, который схлопотал за неодолимую тягу к вещам, принадлежащим не ему, когда вдруг в припадке умственного помутнения выхватил кусок арматуры, огрел им охранника по голове и был таков. Где он добыл своё оружие, так и осталось загадкой. Фотография залитого кровью полицейского выглядела достаточно привлекательно для натренированного редакторского глаза, а вслед за ней вскоре последовала и фотография самого Таффи — явно не в лучшей форме. Так на несколько летних недель он стал знаменитостью. Одна из газет предложила награду за его поимку, другая высказала предположение, что бежал он с намерением заявить какой-то публичный протест — может, попытаться воспрепятствовать свадьбе наследника престола, которая должна была состояться две недели спустя. Общественность мгновенно вообразила, что Таффи в бегах, что он готов жестоко расправиться с любым, кто встанет на его пути, и что он намеревается пустить на воздух Букингемский дворец. Некий читатель из Уэльса прислал в «Таймс» письмо, где заявил, что отныне перестаёт считать Таффи своим соотечественником.
На самом деле Таффи вовсе не был в бегах, он отсиживался в укромном месте в обществе лихих девиц и любимого пива — невинных жизненных радостей, каковых, находясь в заключении, был столь злостно лишён. И, как и все добропорядочные граждане, он смотрел королевскую свадьбу по телевизору, и, как и все они, отметил, что британцы умеют устраивать подобные торжества лучше, чем кто-либо другой. Он знал, что за избиение охранника ему грозят дополнительные пять лет тюрьмы, да ещё и охранники, надо полагать, по шее надают, но, собираясь вернуть себя в лоно Закона, он поступил весьма умно. Он потребовал у газеты вознаграждение за собственную поимку, и устроил всё так, чтобы быть как бы застигнутым во время как бы тайной встречи. Место было выбрано людное. Вовремя подоспели репортёры нескольких газет, и даже телевидение. Вознаграждение он, разумеется, не получил, но привлёк внимание широкой общественности, и среди выразителей её мнения нашлись те, кто намекал, что вот человек, безусловно, склонный ко злому, но, возможно, не совсем ещё потерянный для общества. И он был водворён под стражу, и, конечно, ему, когда никто не видел, надавали-таки по шее, и он получил свои законные плюс пять. Результатом всего этого стало то, что он начал посещать тюремную часовню, принялся штудировать курс социологии, и эта его деятельность произвела благотворное впечатление на комиссию по досрочному освобождению. Выпустили его без лишней помпы, на заре, когда в воздухе висела влажная дымка, и он уже больше никогда не ходил в церковь.
