Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Дашкова Полина Викторовна

– Может, это рукоделье было для него чем-то вроде символа? – быстро, горячо заговорил Иван. – Его многие годы бесила самостоятельность Лили. Ведь все, кто знал ее, говорят, что, кроме дела, ее ничего не интересовало. А ограбление он просто инсценировал.

– Слишком уж аккуратно для инсценировки. Вот если бы он все там разгромил…

– А он умный! – выкрикнул Иван. – Он хитрый и умный сукин сын! Он нам изобразил аккуратного грабителя, стер отпечатки. И главное, не забывайте о каратэ. Он три года занимался, особенных успехов не было, но навык остался. Илья Никитич, я считаю, надо его арестовывать.

На поясе у Ивана запищал пейджер, капитан был на взводе, вскочил как ошпаренный, прочитал послание и тут же схватился за телефон.

– Наташа? Здравствуйте. Это Косицкий. Да… Отлично, нет, я запомню. Это где-то в районе Таганки, кажется. И какое число? Замечательно, спасибо большое… На фабрику прислали служебный пропуск Коломеец, – сообщил он, положив трубку. – Его нашла уборщица в кафе, за два дня до убийства. Я сейчас туда еду, – он направился к двери, на пороге обернулся и произнес медленно, почти по слогам: – А Лунца надо брать, Илья Никитич. Здесь и сейчас.

– Я в этом совершенно не уверен, Ваня. Вернись и сядь, пожалуйста, я отниму у тебя еще минут десять, не больше, – он вытащил из ящика папку, открыл, порылся в бумагах и протянул Ивану полуистлевший тетрадный листок, аккуратно вложенный в прозрачную пластиковую папку, – вот, взгляни.

«Лика, Лика, если бы ты знала, как мне надо с тобой поговорить. Я опять делаю глупость и гадость, – стал читать Иван, с трудом разбирая неверный стремительный почерк, – я опять встречаюсь с этой женщиной, потихоньку от тебя и от мамы. Она предлагает мне деньги. Знаешь, за что она мне хочет заплатить? Правильно, сестренка. За то, чтобы я навсегда исчезла из жизни ее сына. Как будто это я ему звоню и дежурю у подъезда. Как ей хотелось найти виноватого, как хотелось! И вот она я, мерзавка, готовенькая, на блюдечке с голубой каемочкой. Ненависть стягивается в пучок, как солнечные лучи в лупе. Если я откажусь от денег, она просто убьет меня. Но я не подарю ей такого кайфа, я возьму ее поганые деньги. Нам они не помешают. Будем считать, это алименты. У Люси нет зимнего пальтишка, мама ходит в дырявых сапогах, и вообще… Ладно, поскольку я все равно собираюсь рвать это послание, то писать могу что угодно. Так вот, я хочу, чтобы ты знала. Если со мной что-нибудь случится очень плохое и все решат, будто я опять стала колоться, под кайфом угодила под трамвай или сиганула из окошка, ты учти, Лика, это не я. Я бы вам с мамой такую гадость ни за что бы не устроила. Есть только один человек, которому это надо. Но доказать вы ничего не сумеете. Все, сестренка. Душу я облегчила, как будто честно тебе все рассказала, и рву бумажку».

– Все-таки не порвала, – покачал головой Иван, – а может, это подделка? Может, Фердинанд заранее написал, чтобы отвести подозрение?

– Ва-а-ня! – простонал Бородин и сжал виски ладонями. – Я прошу тебя, прекрати, так невозможно работать. Нет. Это писал не Фердинанд. Я нашел записку в альбоме с фотографиями в квартире убитой. Графологи не сомневаются, что писала Ольга, сохранилось много образцов ее почерка.

– Хотя бы дайте санкцию на обыск.

– Что искать собираешься? Орудие убийства? Не найдешь. Сразу тебе могу сказать, не найдешь. Все, Ваня, ты едешь в кафе, где убитая забыла свой служебный пропуск? Вот и езжай. Желаю удачи.

Глава десятая

Домработница Раиса решила все-таки сообщить, что обед готов, хотя знала, никто есть не будет. Новая жена Олега Ксюша питается только фруктами и сыром, за стол не садится, когда нет Галины Семеновны. А Олега после вчерашней гульбы лучше вообще не трогать. Аппетит у него появится только к вечеру, часам к десяти, не раньше. Она вышла на крыльцо, постояла, скрестив руки на груди и задумчиво глядя на бесформенное тело в гамаке.

– Развалился, как свинья, – пробормотала она с протяжным вздохом, – ни стыда, ни совести. Надоело. Уволюсь к чертовой матери, честное слово.

Она повторяла это всякий раз, глядя на Олега, вслух или про себя, однако работала у Солодкиных двадцать пять лет, и в этом году можно было праздновать серебряный юбилей.

Она помнила Олега мрачным полным подростком с нездоровым отечным лицом и тяжелым утробным баском. Он капризничал и хамил, был удивительно прожорлив, ел неряшливо, за столом клал перед собой книгу, и у Раисы щемило сердце, когда жирными пальцами он переворачивал страницы дорогих редких изданий. Сыпались хлебные крошки, капли супа и чая с молоком шлепались на крахмальную скатерть. Встав из-за стола, он потягивался, громко рыгал, заложив книгу пальцем, уносил ее в свою комнату, плюхался на тахту, нещадно комкая красивое шелковое покрывало.

Когда к нему приходили гости, свинству не было границ. Шикарная квартира за пару часов превращалась в хлев. Орала музыка, дрожали стены, билась дорогая посуда. Родители спокойно уходили из дома. Им как будто ничего не жаль было, ни ковров, ни фарфора с хрусталем, ни собственного сына. Они баловали мальчика так, что Раисе, постороннему человеку, становилось страшно – кто же вырастет из него?

Каждое его желание исполнялось, как в сказке, стоило только ребеночку рот открыть, и туда сыпались шоколадные конфеты, большими ложками валилась черная икра. У него было столько одежды, что она едва помещалась в двух огромных платяных шкафах. Он ни разу за всю жизнь не повесил на плечики ни одной рубашки, ни одного пиджака. Все бросал там, где снимал, не глядя. Вначале Раиса пыталась делать осторожные тактичные замечания, но Олег ничего не отвечал, даже головы не поворачивал, еще ожесточенней пачкал, сорил, пакостил. Однажды она поинтересовалась, все ли в порядке у мальчика со слухом.

– А в чем дело? – удивленно вскинула тонкие брови Галина Семеновна.

– Молчит, – пожаловалась Раиса, – будто я не человек, а пустое место.

– Ну и ты тоже молчи, – посоветовала хозяйка, – не приставай к мальчику по пустякам. Его это раздражает.

Домработнице очень хорошо платили, Василий Ильич помог ей с квартирой, благодаря его связям в Моссовете она с мужем и дочерью переехала из коммуналки в отдельную, двухкомнатную, в новом доме. На все праздники ей дарили дорогие подарки, хозяйка отдавала ей свои вещи, импортные, отличные, совершенно новые. Можно было действительно молчать целыми днями, терпеливо убирать за поросенком, который на глазах вырастал в большую свинью.

Олег закончил школу и сразу поступил в Институт кинематографии на сценарный факультет. Переговоры с людьми из институтского руководства велись у Солодкиных на даче. Раиса знала, что за гости приехали. Раскладывая на тарелках ломтики осетрины и семги красивыми кругами, натирая чесноком молочного поросенка, она прислушивалась к разговору в столовой и удивлялась, зачем вообще существуют экзамены, творческие конкурсы, если все так просто. Институт кинематографии ребеночку положили в рот, как очередную ложку икры.

На третьем курсе Олег влюбился. Началось все с того, что однажды утром, убирая его кровать, Раиса нашла под подушкой прозрачные капроновые колготки с дыркой на большом пальце. Олег вдруг стал разговорчив. Вернувшись днем из института, поедая рыбную солянку, он принялся подробно рассказывать Раисе, как безумно любит какую-то Ленку с актерского отделения, как пробрался в женскую раздевалку во время занятий по сцендвижению, украл у этой Ленки колготки, и вот теперь кладет их под подушку.

– Понимаешь, я балдею от нее, – бубнил он, глядя в тарелку и машинально отправляя в рот одну ложку за другой, – она, конечно, совсем не красавица. Ноги у нее кривые, волосы жидкие, нос уточкой, глаза косят. Однако я балдею, у меня мурашки по всему телу, когда ее вижу. Особенно мне нравится ее запах. Она пахнет женщиной, а не парфюмом.

– Она москвичка? – осторожно поинтересовалась Раиса, убирая пустую тарелку.