Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Дашкова Полина Викторовна

– Англичане твои ни черта не делают, только и способны, что защищать свой драгоценный остров, а на остальное плевать!

– Они единственные воюют. Пожалуйста, говори тише.

Габи склонилась к его уху, зашептала:

– Все зависит от России, настоящая схватка начнется там, и очень скоро. Ко мне информация валом валит, именно по России. Геринг уже создал специальный экономический отдел, они собирают картотеку советских предприятий и полезных ископаемых. Борову не терпится. Военные делегации немцев в СССР – это вылазки наводчиков накануне глобального разбоя. Русские должны знать правду и не питать иллюзий! Чем лучше подготовятся к нападению, тем больше шансов, что покончат с нацизмом.

– И построят коммунизм во всем мире, – зашептал в ответ Ося. – А тебе не приходит в голову, что они сами пускают к себе этих наводчиков и кормят вермахт стратегическим сырьем? Сталин боится Гитлера, до последнего будет его ублажать. Эту стену не прошибить. Ради чего рисковать жизнью?

– Уж точно не ради Сталина!

Ося развернул ее за плечи, посмотрел в глаза:

– Габи, без разговоров, рви все контакты! Работа на русских во время войны – это не просто гильотина, это жуткие пытки. Ведешь себя как идиотка!

– Не буду я с тобой спорить, но и ты со мной не спорь. – Габи взглянула на него исподлобья. – Письмо передам я. Тебе нельзя светиться. Брахт может быть под наблюдением. Его сын и невестка заняты в урановом проекте.

Она протянула руку к его карману. Ося перехватил и сжал ее запястье.

– Ты что?! – Она дернулась, гневно сверкнула глазами. – Отдай конверт!

– Хорошо. Только будь добра, посиди спокойно одну минуту. – Он отпустил ее руку, достал из кармана конверт, но другой, с посланием из Польши.

Габи изумленно разглядывала фотографию и рисунок, попыталась прочитать латинские буквы первых строчек:

– Дзжен добры пани Залесски… – Она уставилась на Осю. – Я не понимаю! Это польский или чешский? Что это вообще такое?

Ося ухмыльнулся.

– Пани Залесски угнали в Германию. Ребенок остался в Польше. Пани работает горничной на частной вилле в пригороде Берлина. Ее хозяин обратился в секретариат Ватикана с просьбой разузнать что-нибудь о судьбе ребенка. Мальчика зовут Анжей, ему четыре года. Симпатичный, только очень серьезный. Конечно, досталось бедняге. Маму свою год почти не видел, живет у чужих людей в деревне. Падре Антонио попросил меня, как приеду в Берлин, передать письмо лично в руки немцу, который отправил запрос. Ну, вот. А теперь отгадай две загадки. Кто там нарисован, собака или овца, и как фамилия немца?

– Собака, – прошептала Габи, сложила письмо, рисунок и фотографию в конверт.

– А по-моему, овца. – Ося убрал конверт в карман. – Знаешь, падре долго извинялся. Дело в том, что твой драгоценный Штерн, блестящий конспиратор, спрятал записку в коробке с конфетами. Падре догадался, что это может привлечь внимание советских таможенников, вытащил из коробки и сунул в папку к своим бумагам. А потом, в самолете, не удержался, прочитал. Имя Вернер Брахт крепко врезалось ему в память. – Ося погладил морщинку между ее бровями. – Не хмурься, я не засвечусь, мое знакомство с Брахтом произойдет самым естественным образом.

Габи помолчала и чуть слышно спросила:

– Когда ты с ним встречаешься?

– Сегодня вечером. – Он взял ее лицо в ладони. – Надеюсь, советский друг Мазур не ошибся в нем и мы не опоздали.

– А если они найдут какой-нибудь другой метод или уже нашли? – Габи все еще хмурилась, но невольно потянулась к его губам.

После долгого поцелуя Ося заправил ей прядь за ухо и прошептал:

– Не знаю. Все может быть.

* * *

Из открытых окон гостиной раздавались аккорды фортепиано. На багровых лепестках роз блестели капли. Лейка стояла у крыльца. Прежде чем войти в дом, Эмма склонилась к розовым кустам, понюхала.

Агнешка играла какую-то незнакомую мелодию. Эмма открыла дверь, в очередной раз заметив, насколько спокойней и уютней стало тут после переезда Хоутерманса. Запах табака выветрился, Вернер в отсутствие дорогого Физзля курил значительно меньше, его сигареты были не такими крепкими и вонючими.

Музыка стихла, полька услышала шаги и вышла в прихожую. В легком светлом платье, с непокрытой белокурой головой, она выглядела слишком красиво для прислуги. Волосы отросли, она зачесала их назад, сколола на затылке. Такая прическа очень ей шла, лицо казалось тоньше, интересней. Исчезла обычная мертвенная бледность.

«Неужели начала пользоваться помадой и румянами? Платье новое, дорогое. Купила на деньги Вернера, – подумала Эмма и тут же одернула себя: – Обращать внимание на косметику и наряд польской горничной? Фу, какая гадость!»

– Добрый вечер, госпожа Брахт. Господин Брахт наверху, в лаборатории.

– Здравствуйте, милая, вы отлично выглядите. – Эмма ласково улыбнулась. – Скажите, что вы сейчас играли? Приятная мелодия, но совершенно незнакомая.

– Полонез Огиньского, «Позегнане очизну».

– Простите, я поняла только слово «полонез».

– «Прощание с родиной», композитор Михал Клеофас Огиньский, – тихо объяснила Агнешка.

– Есть такой композитор? – Эмма вскинула брови. – Впервые слышу. И с какой родиной он прощается?

– С Польшей.

– Очень актуально. – Из вежливости она сдержала усмешку. – Когда же он успел написать эту трогательную музыку?

– В тысяча семьсот девяносто пятом году. – Агнешка легким движением поправила волосы. – Огиньский участвовал в восстании Тадеуша Костюшки против раздела Польши между Австрией, Пруссией и Россией, восстание было подавлено…

– Все-все, милая. – Эмма замахала руками. – Лекцию по польской истории вы мне прочитаете в другой раз.

– Простите, госпожа. Хотите чай или кофе?

– Ничего не нужно, спасибо.

Вернер сидел за маленьким столом, грыз карандаш. Стол был завален исписанными бумагами. Эмма подняла с пола несколько упавших листков, чмокнула старика в щеку и небрежно спросила:

– Вы все-таки решили ссылаться на Мазура?

– Странный вопрос, дорогуша. – Старик пожал плечами. – А как же иначе?

– Да, но вы уже семь лет работаете без него.

– Не семь, а шесть, – спокойно уточнил Вернер, – это не имеет значения. Главные этапы мы проходили вместе.

Эмма стояла у стола и шарила глазами по разбросанным страницам. Имя Мазура мелькало слишком часто. Ладно, черт с ним, военная цензура вычеркнет, да и какая, в конце концов, разница? А вот то, что своего имени она не увидела, обожгло крепко, будто кипятку глотнула.

– «Черный корпус» больше не свирепствует, Россия теперь дружественное государство, надеюсь, Марка не вычеркнут. – Старик поднял голову и поймал ее взгляд. – Эй, дорогуша, ты чего надулась?

– Я? Нет, все нормально.

– Доценту Эмме Брахт будет отдельная подробная благодарность на последней странице.

– Спасибо, Вернер, не нужно.

– Дорогуша, в чем дело? Или хочешь, чтобы я зачислил тебя в соавторы?

Она молча отвернулась и до боли закусила губу. Он легонько похлопал ее по руке.

– Спасибо, Вернер, теперь я знаю, как хорошо вы обо мне думаете, – процедила она сквозь зубы.

– Ладно, прости, пожалуйста, просто ты выглядишь такой обиженной, непонятно почему. Кстати, Герман в курсе, что ты мне помогаешь?

– Да, конечно.

– И как он к этому относится?

– Сначала злился, потом принял как данность, – быстро произнесла Эмма и достала из сумки пудреницу.

– Ну, слава богу. – Вернер вздохнул. – А то я боялся, что у него будет шок, когда выйдет публикация.

Ей надо было прийти в себя, сменить тему. Обида жгла нестерпимо. Как он смел предположить, что она претендует на соавторство? Все равно что заподозрить в воровстве! Но отдельная благодарность на последней странице, за все, что она для него делала, – это крайне оскорбительно. Так благодарят жалких лаборантов. Быстро прикасаясь к лицу пуховкой, она небрежно произнесла:

– Ваша пани Кюри сегодня сияет.

– Еще бы ей не сиять. – Старик развернулся на стуле, оскалил в улыбке вставные белоснежные зубы. – Утром пришло известие, что ее ребенок жив.