Тонино Бенаквиста - Охота на зайца. Комедия неудачников
Я еще успел закричать, прежде чем бросился на него. Мы упали на пол. Лампочка погасла. Я получил по макушке черепа удар рукояткой, но ничего не почувствовал. Я хочу сожрать его целиком прямо сейчас и, пока он не успел очухаться, выталкиваю его на лестницу. Он катится по ступенькам, я прижимаюсь к нему, револьвер стреляет в воздух рядом с моим ртом, я впиваюсь зубами в его запястье, закрыв глаза, кусаю изо всех сил, он взвывает от боли, выпускает оружие. Но этого мне недостаточно.
Не разжимая зубов, я схватил револьвер и далеко отшвырнул его. Только почувствовав, что мой язык увлажняется от крови, я разжал зубы. Он неловко поднялся, чтобы убежать в темноту, на нижние этажи, но я не могу допустить, чтобы он от меня улизнул. Я нагнал его, нырнув вниз на глубину целого этажа. Пир еще не окончен.
Я его всего искромсал, нарезал ломтиками и настрогал полосками, и не остановился до тех пор, пока на нем еще оставались живые места.
— К столу! — орал я, истекая слюной. — Прошу к столу!
Он еще нашел в себе силы вопить и молить о пощаде. Крики, отбивающие аппетит. Я наконец пришел в себя, почти пресытившись.
— Пощадите! Умоляю! Пощадите!
Эти слова как–то странно прозвучали в моих ушах. Когда он увидел, что я поднимаюсь, все его тело обмякло, как неживое. Его живот конвульсивно вздымался и опадал. Он обрел наконец дар речи.
— Остановитесь… не то я сейчас сдохну… А мне даже не сказали…
— Чего не сказали?
— Что придется иметь дело с психом… вот чего. Там, на улице, я в вас ничего такого не заметил, вот и не поостерегся. Еще, помню, сказал себе: подумаешь, жиголо… одни улыбочки да хорошие манеры… а нарвался… прямо на людоеда какого–то…
Я уселся на ступеньках, пригвожденный к месту любопытством. Что–то от меня ускользает… Я опять попытался собрать в памяти всю эту ненасытную свору, каждый из которых хотел отхватить свой кусок пирога.
— Парини?
— Э?..
— Манджини?
— Не знаю.
— А Сору знаешь?
— Первый раз про эту бабу слышу.
Что–то тут не стыкуется. Как–то все это начинает всерьез затягиваться туманом.
— Это не ты случайно пытался меня укокошить с террасы напротив?
— Метров тридцать — тридцать пять как минимум, ближе нельзя было подобраться… Я вас тогда, как дурак, прошляпил… Теперь вот попытался в упор, да сам подыхаю… Слушайте, а к вам нельзя зайти, бинтика у вас не найдется? И чего–нибудь… дезинфицирующего?
— Тебе платят в лирах или в долларах? Отвечай, паскуда!
— Э… слушайте, может, хватит меня шпынять? Во франках мне платят, во франках! И все теперь на больницу уйдет…
— Ты что, издеваешься надо мной?
— Помилуйте! Спрашивайте что хотите, я все скажу, во всем признаюсь, я даже легавым пойду сдамся, только вы это… не сердитесь!
— Кто тебе заплатил?
— Не знаю. У нас обычно того, на кого горбатишься, в рожу не знаешь. Просто мне передали, что надо, мол, убрать одного итальянчика, который ошивается в кабаке на улице Георга Пятого и у которого завелись шуры–муры с одной порядочной… из самых верхов. Я за ней проследил — она вас забрала из того самого кабака, и вы вместе поехали к ней на квартиру на улице Виктора Гюго. Потом вы вернулись к себе, а я заприметил ту терраску. Начало было неплохое, я и сказал себе: а почему бы не шлепнуть его прямо сейчас, пока он еще тепленький?
— А потом?
— А потом вы куда–то подевались. Ну, я и стал ждать вашего возвращения. Договор–то ведь еще в силе. То есть я хочу сказать… был в силе…
Лампочка на лестничной площадке все время мигает. На этаже ни души. Ни единого звука, ни одного любопытного взгляда. Я бы мог сейчас преспокойно расчленить этого малого и спустить останки в мусоропровод. Никто бы ничего и не заметил.
Как–то все это уже успело выветриться у меня из памяти. А ведь именно из–за этого глушителя я и сбежал из Франции. Я–то думал, что все уже кончено. Пора убираться отсюда. Опять в бега, значит. Засовываю пистолет за пояс. И зачем только я тогда взялся за это письмо?
— Есть у тебя машина?
— Хм… Да… Пятьсот четыре, «кабриолет», синяя. Подойдет?
Мы выходим. Его машина через две улицы от дома.
— Кстати, о контракте. Я со своей стороны его расторгаю и плачу неустойку. Если найдутся другие, которым шкура не дорога, это их дело… Мы куда?
— Ты никуда.
Я протягиваю руку. Он кладет в нее ключи. И не спрашивает, где ему повезет вновь найти свою машину.
Я трогаю и выезжаю на Риволи.
*
Клуб «Up» едва приоткрывает дверь, чтобы впустить мою персону. Меня тут узнают, хозяин мне улыбается.
— Так ти подумаешь, ragazzo? Искатти работта?
— Я хочу видеть мадам Рафаэль. Сию же минуту.
— Calma. Calma, ragazzo. За кого ты себя берешь?
Я хватаю его за галстук и волоку в тот самый закуток, где однажды провел не самую приятную четверть часа. Но с тех пор произошло столько событии. Вытаскиваю свое оружие и прижимаю глушитель к его горлу. Громилы сразу заволновались, но хозяин просит их не двигаться с места. А сам хватается за телефон.
— Куда вы звоните?
— К ней.
— На ту квартиру?
— Нет, домой, к мужу. У нас есть свой код.
Она сама снимает трубку. Хозяин клуба говорит ей одно–единственное слово и нажимает на рычаг.
— Приедет, — сообщает он. — Немного терпения, ragazzo… У нее сейчас неприятности.
— Пусть сначала займется моими.
— А ты не мог бы подождать снаружи? Нет? На клиентов это производит плохое впечатление.
Она явилась спустя четверть часа. Нам освободили утолок в отдалении, наискосок от сцены. Заметно было, что дама не успела приготовиться. Почти без макияжа. Никаких духов. Лишь немного драгоценностей. Я не оставил ей времени притвориться напуганной.
— Кто пытается меня убить?
— О чем вы говорите?
Я уточняю. Она даже не пытается разыграть удивление. Ее глаза выдают тоску и глубокую усталость. Она коротко и нервно затягивается сигаретой, просит принести стаканчик чего–нибудь. Нас настигает голос микрофонного певца.
— Больше это не повторится, клянусь вам, Антонио.
Чувствую, как она мягко ускользает от меня. Словно забывает о моем присутствии ради этого шептуна на сцене.
— Знаете, я и не подозревала, что он все еще любит меня до такой степени.
— Да кто он такой, черт бы его побрал!
Она умолкает. Вид отсутствующий. И двух минут не прошло, а она уже словно испарилась. Несмотря на абсурдность ситуации, я все же соображаю, что не в силах тягаться с душещипательной жалобой молодого итальяшки у микрофона. А тот знай себе тянет: «Тi amo, ti amo, ti amo…» со страстью и пылом.
— Мой муж.
У меня вырывается короткий злой смешок. Скорее от удивления, чем от презрения. Но она уже меня не слушает. Ей не хватает Дарио, и это ощущается во всем — в каждом движении сцепленных рук, в каждой морщинке лица, в каждом взмахе ресниц.
— Он нанял человека, чтобы следить за мной. Давно, уже несколько месяцев назад. Когда мы с вами расстались, я еще об этом не знала, клянусь вам.
Ей принесли еще один стакан. С того места, где мы сидим, певца нельзя увидеть, но она все равно пыталась — тысячу раз.
— Несколько лет тому назад он мне сказал, что, если я ему изменю, он наймет кого–нибудь, чтобы убить моего любовника. Знаете, он так боялся меня потерять…
Я какое–то время сижу дурак дураком, пытаясь понять, что она мне только что сказала. Потом хватаю ее за руку и с силой встряхиваю, чтобы обратить, наконец, на себя ее внимание.
— А я–то тут при чем?..
— Ни при чем… почти. Просто мой муж узнал, что у меня кто–то есть, и сначала даже не пытался мне помешать. Да он и не мог, впрочем. А когда Дарио умер, я ему поклялась, что никогда больше его не обману. Но он, оказывается, не отменил слежку за мной и, когда мы с вами встретились, тут же вообразил, будто я нарушила свое обещание. Поставьте себя на его место… Снова узнать, что я в чьих–то объятиях…
— В чьих объятиях? Опять какого–нибудь итальянчика? Какого–нибудь Дарио?
— Почему бы и нет?
Ну да, действительно, почему бы и нет, в конце–то концов. Ведь впутался я каким–то образом в его мечты, да и чем его простыни хуже? И когда только этот мерзавец оставит меня в покое…
— Забавно… Только я чуть от этого не загнулся.
— Вы больше ничем не рискуете. Я немедленно ему все объясню. Немедленно. Я очень сожалею, Антуан.
Мы услышали аплодисменты. Она опять завертела головой, чтобы попытаться разглядеть певца, а я воспользовался передышкой, чтобы улизнуть. Уверен, что она этого даже не заметила.
Как только я очутился на улице, ко мне вновь вернулось хладнокровие. Я задался вопросом: а не лучше ли будет пропустить эту ночь, прежде чем вернуться к себе в студию?
На противоположной стороне я заметил швейцара гостиницы «Георг V», стоящего у вращающейся двери. Это зрелище напомнило мне времена, когда мой брат работал трубочистом и занимался всеми каминами этого престижного заведения. Он нам обо всем рассказывал — о звездах, об их свите, о прихлебателях, о местных халдеях, о номерах–люкс и обо всем таком прочем. Прямо сказка, да и только.
