Дэшил Хэммет - Детектив США. Выпуск 6
Он торопливо отдернул руку от своей ноги и опустил ступню на пол.
— Я… м-м-м… ничего, — заикаясь, пробормотал он. — Со мной все в порядке. — Гилберт пригладил волосы и поправил галстук.
— О, Гил, — рассмеялась Мими, — неужели ты и правда пытался защитить меня? Да еще от Ника? — Она засмеялась громче. — Это было невероятно мило с твоей стороны, но и невероятно глупо! Ведь он — настоящее чудовище, Гил. Никто бы не смог… — Приложив мой платок к губам, она принялась раскачиваться то вперед, то назад.
Я искоса бросил взгляд на Нору. Губы ее были плотно сжаты, а глаза почти почернели от гнева. Я коснулся ее руки.
— Давай-ка убираться отсюда. Гилберт, дай своей матери что-нибудь выпить. Через пару минут она придет в себя.
Дороти, держа в руках шляпу и пальто, на цыпочках прокралась ко входной двери. Мы с Норой разыскали наши пальто и шляпы и последовали за ней, оставив смеющуюся в мой носовой платок Мими в гостиной на диване.
В такси, которое везло нас в «Нормандию», никому разговаривать особенно не хотелось. Нора размышляла, Дороти до сих пор казалось сильно напуганной, а я просто устал — денек выдался весьма насыщенный.
Когда мы попали домой, было уже почти девять часов. Аста бурно нас приветствовала. Я улегся на пол и играл с собакой, пока Нора готовила кофе. Дороти порывалась рассказать мне о том, что с ней произошло, когда она была ребенком.
— Не надо, — сказал я. — Ты уже пыталась рассказать об этом в понедельник. Наверное, это что-нибудь очень смешное, да? Но уже поздно. А вот о чем ты мне боялась рассказать дома у твоей матери?
— Но вы бы скорее поняли, если бы позволили мне…
— Это ты тоже говорила в понедельник. Я не психоаналитик и совсем не разбираюсь в значении тех или иных впечатлений, полученных в раннем возрасте. Мне совершенно на них наплевать. К тому же я устал — мне весь день пришлось таскать мешки с песком.
Она надула губы.
— По-моему, вы стараетесь сделать так, чтобы мне как можно труднее было вам все рассказать.
— Послушай, Дороти, — сказал я, — ты либо знаешь что-нибудь, о чем боялась рассказать в присутствии Мими и Гилберта, либо не знаешь. Если знаешь — выкладывай. Я сам спрошу тебя, если что-нибудь в твоем рассказе сочту непонятным.
Она теребила на своей юбке складку, угрюмо на нее уставившись, однако, когда подняла взгляд, глаза ее возбужденно сияли. Громким шепотом, который трудно было бы не услышать, даже в самом дальнем углу комнаты, она произнесла:
— Все это время Гил виделся с нашим отцом. Он встречался с ним и сегодня, и отец сказал ему, кто убил мисс Вулф.
— Кто?
Она покачала головой.
— Он мне не сказал. Он рассказал только это.
— И об этом ты боялась сообщить мне в присутствии Гилберта и Мими?
— Да. Вы бы поняли, если бы позволили мне рассказать…
— …о том, что случилось с тобой в раннем детстве. Нет, не позволю. Оставим это. Что еще он тебе сказал?
— Ничего.
— И о Нанхейме ничего?
— Нет, ничего.
— Где твой отец?
— Гил мне не сказал.
— Когда он с ним встречался?
— Он не сказал. Пожалуйста, не сердитесь, Ник. Я сообщила вам все, о чем он мне говорил.
— Что-то уж больно много он тебе наговорил, — проворчал я. — Когда вы с ним об этом беседовали?
— Сегодня вечером. Он как раз говорил об этом, когда вы вошли в мою комнату, и честное слово, больше ничего мне не сказал.
— Было бы здорово, — произнеся, — если бы кто-нибудь из вас однажды ясно и определенно о чем-нибудь высказался — не так важно, о чем.
Вошла Нора и принесла кофе.
— Чем ты теперь обеспокоен, сынок? — спросила она.
— Всякими разностями, — сказал я, — загадками, враньем; а ведь я уже слишком стар, чтобы находить во всем этом удовольствие. Давай уедем в Сан-Франциско.
— Еще до Нового года?
— Завтра. Или сегодня.
— С удовольствием. — Она протянула мне чашку. — Если хочешь, мы можем полететь самолетом и тогда будем там накануне Нового года.
Дрожащим голосом Дороти произнесла:
— Я не лгала вам, Ник. Я рассказала вам все, что… Пожалуйста, ну пожалуйста, не сердитесь на меня. Мне так… — Она перестала говорить и зарыдала.
Я погладил Асту по голове и застонал.
Нора сказала:
— Мы все вымотались и потому нервничаем. Давайте отправим собаку на ночь вниз, уляжемся и поговорим после того как отдохнем. Идем, Дороти, я принесу тебе кофе в спальню и дам ночную рубашку.
Дороти встала и сказала мне:
— Спокойной ночи. Простите, что я такая глупая. — Она вышла вслед за Норой.
Вернувшись, Нора уселась рядом со мной на пол.
— Наша Дороти все никак не наплачется, — сказала она. — Я согласна, что в данный момент жизнь для нее не очень приятна, и все же… — Нора зевнула. — Что за страшную тайну она тебе открыла?
Я рассказал ей о том, что сообщила мне Дороти.
— Похоже, это просто очередная басня.
— Почему?
— А почему нет? Пока они кормили нас только баснями.
Нора опять зевнула.
— Может быть, такое объяснение вполне удовлетворит сыщика, но для меня оно звучит недостаточно убедительно. Слушай, а почему бы нам не составить список всех подозреваемых, всех мотивов и зацепок, а потом их не проверить…
— Вот ты этим и займись. Я иду спать. А что такое «зацепка», мамочка?
— Это, например, когда Гилберт на цыпочках подходит к телефону в гостиной, где я в одиночестве лежу на диване, и думая, что я сплю, говорит телефонистке, чтобы она нас ни с кем до утра не соединяла.
— Так-так.
— Или, — сказала Нора, — это когда Дороти вдруг обнаруживает, что ключ от квартиры тетушки Элис все время был при ней.
— Так-так.
— Или когда Стадси вдруг начинает пихать Морелли ногой под столом после того, как Морелли совсем уж было собрался рассказать тебе о вечно пьяном двоюродном брате этого… как там его?.. Дика О'Брайена, которого знавала Джулия Вулф.
Я поднялся и поставил наши чашки на стол.
— Не понимаю, как здравомыслящий сыщик, не будучи женатым на тебе, может надеяться, что у него хоть что-нибудь получится в работе, однако, на сей раз ты все же перегибаешь палку. По-моему, совсем не стоит ломать голову над тем, почему Стадси пихал Морелли. Меня куда больше занимает вопрос, зачем они так отделали Спэрроу: затем ли, чтобы не дать ему меня изувечить или же затем, чтобы не дать ему кое-что мне рассказать? Я хочу спать.
XXVI
Нора растолкала меня в четверть одиннадцатого.
— Подойди к телефону, — сказала она. — Звонит Маколэй и говорит, что это важно.
Я вошел в спальню — в эту ночь я спал в гостиной — и подошел к телефону. Дороти крепко спала.
— Алло, — тихо проговорил я в трубку.
— Еще слишком рано для того, чтобы пообедать вместе, — сказал Маколэй, — но мне необходимо немедленно тебя увидеть. Я могу сейчас подъехать?
— Конечно. Приезжай, и мы позавтракаем вместе.
— Я уже завтракал. Ты завтракай один, а я буду минут через пятнадцать.
— Хорошо.
Дороти чуть приоткрыла глаза и сонным голосом пробормотала:
— Должно быть, уже поздно. — Она повернулась на другой бок и опять погрузилась в забытье.
Я ополоснул холодной водой лицо и руки, почистил зубы, причесался и вернулся в гостиную.
— Маколэй сейчас приедет, — сказал я Норе. — Он уже завтракал, но можешь заказать ему кофе. А я хочу куриную печенку.
— А я приглашена на ваш утренник, или же мне лучше…
— Конечно. Ты ведь никогда не видела Маколэя, да? Довольно неплохой парень. Однажды меня прикомандировали на несколько дней к его подразделению, стоявшему под Во, а после войны мы стали время от времени навещать друг друга. Пару раз он подбрасывал мне работу, включая и ту, с Уайнантом. Как насчет капельки спиртного, чтобы расправиться с меланхолией?
— Почему бы тебе сегодня не остаться трезвым?
— Мы приехали в Нью-Йорк вовсе не для того, чтобы ходить здесь трезвыми. Хочешь, пойдем сегодня вечером на хоккей?
— С удовольствием. — Она налила мне виски и отправилась заказывать завтрак.
Я посмотрел утренние газеты. В них были сообщения об убийстве Нанхейма и о том, что Йоргенсен задержан Бостонской полицией, однако гораздо больше места было отведено под новости, касающиеся дела, которое бульварная пресса окрестила «Войной между бандами Дьявольской кухни», а также ареста «Принца» Майка Фергюсона и показаний «Джефси», замешанного в похищении Линдберга.
Маколэй и посыльный, приведший Асту, прибыли одновременно. Асте Маколэй нравился, поскольку, играя с собакой, он позволял ей наваливаться на себя всем телом, а она никогда не была сторонником слишком нежных игр.
