Росс Макдональд - Смерть на выбор
— Я держу тебя на мушке, а ты меня не видишь. Брось пистолет!
Я напряг глаза, вглядываясь в темноту ванной. Я увидел отблеск света на металле, но это вполне могла быть какая-нибудь труба. Не слышно было никакого движения. Я бросил пистолет на пол.
— Умница, — сказал голос. — А теперь стань спиной к стене и подыми ручки повыше.
Я повиновался. Из темной комнаты появился высокий мужчина в широкополой черной шляпе. Он был тощ как скелет. Лицом он смахивал на покойника: бледная кожа туго обтягивала остро выпирающие скулы, уголки синеватых губ были опущены. Его водянистые глаза смотрели на меня не отрываясь — точно так же, как дуло его вороненого пистолета.
— Ну, в чем дело? — спросил он, блеснув желтыми зубами.
— Это я тебя должен спросить.
— Только отвечать все равно тебе придется, — сказал он, и дуло пистолета согласно кивнуло.
— Джо пригласил меня к себе на выпивку. Когда я постучал, дверь открылась сама. Куда делся Джо, не знаешь?
— Брось, приятель, придумай что-нибудь получше. Джо никогда никого не приглашал на выпивку. К тому же его три дня как нет в городе. И кто это вваливается в квартиру к другу с пушкой в руках? — Он толкнул мой револьвер ногой по направлению ко мне. — Нет, поднимать не надо.
— Ладно, чего там, — сказал я с интонациями разоткровенничавшегося ребенка. — Тарантини не отдал мне долга. Сбежал.
В водянистых глазах мелькнул интерес.
— Ну, это еще куда ни шло. И сколько он тебе должен?
— Я купил права на одного парнишку-боксера в Пасифик-Пойнте. Тарантини тоже вошел в долю, но денег не заплатил.
— Ну вот видишь, у тебя уже лучше получается. Но надо еще лучше. Придется тебе пойти со мной.
«В страну теней, что за рекой», — подумал я и спросил:
— И где ты остановился? В морге?
С ввалившимися висками под черной шляпой, с тонкими, восковой белизны крыльями носа, его лицо все больше напоминало мне маску смерти.
— Заткнись, если на своих двоих идти хочешь. А то придется тебя отнести. — Он быстро нагнулся, подхватил с пола мой револьвер и сунул в карман.
Он провел меня перед собой через гостиную.
— Ты здорово здесь поработал, — заметил я. — Тебе бы при кухне устроиться — кур потрошить.
— Я и людей могу. Видел, как это делается. С теми, кто слишком много болтает. — И он сильно ткнул меня стволом пистолета в поясницу.
Мы с трудом втиснулись в тесную клетушку лифта, спустились вниз, пересекли пустой холл и вышли на улицу. Дома вокруг словно впитали в себя черноту ночи, и свет в окнах уже не казался приветливым. Идя чуть сбоку и на шаг сзади, он отконвоировал меня к машине, ждавшей в полуквартале от дома.
7
Малый за рулем на вид был типичным головорезом. На затылке у него вздулся здоровенный карбункул. Лишь однажды, когда я залезал на заднее сиденье, он окинул меня безразличным взглядом и больше не обращал на меня внимания. Когда он включил фары, я заметил, что у машины бронированное ветровое стекло — оно имело характерный зеленовато-желтый оттенок.
— К Даузеру? — хрипло спросил водитель.
— Угадал, — ответил мой провожатый.
Длинный черный автомобиль катился мощно и быстро. Мой спутник сидел в противоположном углу кабины, держа руку с пистолетом на колене. Сидя в своем углу, я вспомнил одного бригадного генерала, с которым я познакомился в Колоне во время войны. У него было хобби — охота на акул в открытом море, причем без всякого снаряжения, только с маской и ножом. Я иногда сопровождал его в этих экспедициях, сидя за рулем его катера. Никто в штабе не мог понять, зачем ему это нужно. Я спросил его об этом однажды, когда он едва не погиб и мне пришлось броситься в море на помощь. Он ответил, что приемы обращения с акулами помогают выжить среди людей. Для генерала он был очень застенчивым человеком.
Мы достигли вершины холма между Санта-Моникой и Пасифик-Палисейдс. К ней вела петляющая по крутому склону частная дорога, на которой не смогли бы разъехаться две машины. Мы остановились перед зелеными железными воротами; за ними начиналась подъездная аллея. Водитель нажал на клаксон. Как по команде, на телеграфных столбах по обе стороны ворот зажглись два прожектора, осветившие фасад дома. Это была большая приземистая постройка, что-то вроде ранчо. Выкрашенная в серый цвет, она напоминала бетонный дзот, несмотря на красную черепичную крышу. Появившийся из будки человек дополнил сходство: с дробовиком наперевес он стал у ворот, словно часовой. Потом, приставив ружье к стойке ворот, он распахнул створки и махнул рукой, чтобы мы проезжали.
Во входной двери имелось смотровое отверстие, похожее на щель почтового ящика. Под ним был дверной молоток — почему-то в виде совокупляющихся лошадей. Дверь открыл человек, который, наверное, уже успел как следует разглядеть нас в глазок. Похожий на ирландца, он был курчав, с довольно красивым, но сильно помятым лицом. В своем черном костюме и засаленной «бабочке» он смахивал на метрдотеля из дешевого ресторана.
Мой бледнолицый спутник держался позади меня и человека в «бабочке», пока мы пересекали холл, оклеенный красными, черными и золотыми в полоску обоями. Автор этого интерьера, похоже, находился под сильным влиянием эстетики ярмарочных балаганов. В дальнем конце холла была дверь, за которой оказалась ярко освещенная комната с высоким потолком. «Метрдотель» отступил в сторону, пропуская нас вперед.
— С Даузером будь повежливее, — сказал бледнолицый и для убедительности снова ткнул меня в спину пистолетом.
У стойки бара футов двадцать длиной, которая занимала почти всю противоположную стену комнаты, я увидел человека в темно-синем костюме. Поставив ногу на медную подножку, он стоял спиной ко мне. Выждав, он с расчетливой медлительностью стал поворачивать голову в мою сторону, словно давая понять, что я в его власти и ему некуда спешить. На дубовой стене за стойкой бара висело большое зеркало в украшенной позолоченными завитушками раме. В нем отражалась вся обстановка комнаты: телевизор, вделанный в старинные часы, игральные автоматы, большой бильярдный стол, музыкальный автомат с подсветкой, ряд двустворчатых окон в левой стене и плавательный бассейн за ними — словом, все, что нужно джентльмену, чтобы развлечь друзей, если таковые у него имеются. Я увидел в зеркале и себя — в измятом спортивном пиджаке, с двумя гангстерами по бокам, застывшими в ожидании своего босса, который не спеша шел через комнату по сияющему паркету. Меня охватил гнев. Со стены над зеркалом на меня издевательски скалилась кабанья голова. Я оскалился в ответ.
— Что-нибудь случилось, Блэйни?
— Я поймал его в квартире Тарантини, — почтительно сообщил бледнолицый. — Говорит, что Джо должен ему деньги.
— Ему и всем на свете. Ты не сглупил, привезя его сюда, а?
— Вы сами сказали, мистер Даузер, — если кто-нибудь появится...
— Хорошо, — тихо промолвил Даузер.
Мы смерили друг друга взглядом. Он был на голову ниже меня, почти так же широк в плечах и шире в бедрах. Двубортный синий костюм делал его фигуру почти квадратной. Над большим квадратом был квадрат поменьше — его лицо, — увенчанный коротким ежиком рыжеватых волос. Ему было около сорока, но он старался казаться на десяток лет моложе, и это ему почти удавалось. Кожа у него была гладкая, почти юношеская, но с глазами было что-то не так. Карие, сильно навыкате, они влажно поблескивали, точно их окунули в грязную воду и налепили на лицо подсушиться.
— Кто ты такой? — спросил он.
Решив, что терять мне все равно нечего, я сказал правду.
— А мне он другое пел, — пожаловался Блэйни. — Будто он боксеров держит в Пасифик-Пойнте.
— Ты слишком меня разволновал. Когда меня берут на мушку, у меня путается в голове.
— Разговорчивый попался, — заметил Даузер. — Так ты из Пасифик-Пойнта? — Он отхлебнул из чеканной оловянной кружки, которую держал в правой руке. Жидкость в кружке смахивала на снятое молоко.
— Придется заглянуть в твой бумажник, — сказал Даузер с деланным сожалением.
Я достал бумажник и, вытащив из него деньги, чтобы уязвить Даузера, протянул ему. Еще сильнее выпучив грязно-карие глаза и медленно шевеля губами, он уставился на мое удостоверение. Я заметил, что одно ухо у него неестественно загнуто наружу, словно шляпка гриба-уродца.
— Может быть, вам прочесть, что там написано, мистер Даузер? — спросил я с издевкой.
Он слегка побагровел, но не дал волю гневу. Он держался с достоинством актера, подкрепленным сознанием важности собственной персоны. В лице и фигуре его была какая-то нездоровая одутловатость, точно он разжирел, питаясь падалью.
— Значит, ищешь Джо Тарантини. На кого ты работаешь, Арчер? Или только на себя? — Он неожиданно швырнул мне бумажник. Движения его были быстры и натренированны.
