Рик Риордан - Тустеп вдовца
Сегодня она оделась так, будто жила в Зимбабве, — в разноцветный длинный халат и длинную черную шаль. Серьги из черного дерева по форме напоминали каменные памятники древности с острова Пасхи, на руках звенело столько серебряных браслетов, что они стали похожи на пружины. Моей матери пятьдесят пять, но выглядит она максимум на тридцать пять.
Джесс поздоровался со мной и стал снова смотреть игру «Ойлерс».[16] Джесс окончил «Хайтс» на пару лет раньше меня, мы даже вместе играли в студенческой команде. Мне кажется, он Молодой Дружок Моей Матери номер три или четыре с тех пор, как она развелась с отцом, сожгла рецепты приготовления тушеного мяса и возродилась к новой жизни, став художественной личностью, проповедующей искусство «Нового века».[17]
— Я жду от тебя подробного отчета, — заявила моя мать. — Как Кэролайн? Мы никогда не пропускаем новостей, которые она ведет. Ты должен сказать ей, чтобы она чаще надевала то зеленое платье, оно ей очень идет.
Я ответил, что у Кэролайн все хорошо, и принялся отвечать на вопросы: нет, мы пока не живем вместе и нет, я не знаю, когда это произойдет и произойдет ли вообще. Последнее матери совсем не понравилось, у нее сделался разочарованный вид от того, что я еще не погряз в грехе, и она настоятельно мне посоветовала исправиться.
— Хм-м-м, — проворчал Джесс, не поворачиваясь к нам.
Мать отправилась к плите помешать суп и добавила в бульон миску нарезанной вареной курицы и тушеные помидоры, а я подошел к столу и занялся кинзой, чтобы ей помочь.
— Что на работе? — Мать бросила на меня косой внимательный взгляд.
— Ну, тут, наверное, все не так хорошо. Мне нужно закончить одно дело. Потом…
Она удовлетворенно кивнула и убрала прядь черных волос за ухо.
Исключительно по привычке я попытался отыскать в них седину, но потерпел поражение. Одному богу известно, сколько раз я заглядывал в аптечку матери, пытаясь отыскать там краску для волос, но не нашел ничего более злостного, чем витамин E, розовая эссенция и несколько заживляющих кристаллов. Моя мама снова посмотрела на меня и улыбнулась, будто знала, о чем я думаю, и получала удовольствие. В этой игре она одерживала победу вот уже лет пятнадцать.
— Я тут разговаривала с профессором Митчеллом из нашего университета, — сказала она.
Я принялся немного энергичнее резать кинзу.
— Мама…
— Прошу тебя, милый, мы всего лишь немного поболтали.
— Значит, поболтали?
— Разумеется. Прошло, наверное, лет десять с тех пор, как я участвовала с его женой в том художественном шоу.
В соседней комнате один из парней разбил пирамиду, и другой уважительно присвистнул. Джесс швырнул банку из-под пива в мусорное ведро и попал. «Ойлерс» выигрывали.
— И ты совершенно случайно наткнулась на телефон Митчелла в своей записной книжке.
— Совершенно верно.
Я стряхнул остатки кинзы с ножа в кастрюлю. Луковички уже стали коричневыми, и сметана была готова. Полоски жареной кукурузной тортильи лежали в миске рядом с плитой, готовые отправиться вслед за кинзой.
Я вытер руки.
— И когда ты с ним разговаривала… — подсказал я ей.
Мать пожала плечами.
— Ну, хорошо. Я действительно спросила, нет ли у них вакансий на факультете английского языка.
Я с тоской посмотрел на большой кухонный нож, который пару минут назад держал в руках.
— Знаешь что, Джексон, он повел себя очень мило.
Только мама называет меня Джексон и при этом остается в живых. Ей нравится ставить меня рядом с двумя первыми Джексонами Наваррами — моим отцом и дедом. Иными словами, получается, что я третий в компании безнадежных мужских особей.
Зазвонил телефон. Мама сделала вид, что удивлена, но у нее не слишком получилось.
— Боже праведный, интересно, кто это?
Я смирился с неизбежным и сказал, что возьму трубку. Мама улыбнулась.
Я вышел с телефоном на веранду, остановился около джакузи, снял трубку и сказал:
— Профессор Митчелл?
На другом конце возникла удивленная пауза, потом добродушный голос проговорил:
— Это же ведь Трес, верно?
Когда я подтвердил его подозрения, он рассмеялся и пустился в стандартные воспоминания о моем детстве, заявил, что давно не слышал моего голоса и страшно рад, что я уже вышел из пубертатного возраста. Я ответил, что тоже весьма этому рад.
— Твоя мать сказала, что ты ищешь работу, — перешел он к делу.
— Ну, касательно этого…
Я хотел извиниться за мать, которая считала, что работа в колледже растет на деревьях и падает на землю, точно созревшие фрукты, как только чьи-то родители решаются позвонить старым друзьям. Но, прежде чем я раскрыл рот, профессор Митчелл сказал:
— Я записал тебя на интервью на одиннадцать часов в субботу. Это единственный день, когда мы все собираемся вместе.
Я поколебался пару мгновений, затем закрыл стеклянную дверь на кухню и сразу же отрезал звуки, доносившиеся из телевизора.
— Прошу прощения?
— Твоя мать, как всегда, все сделала безупречно и вовремя, — сказал профессор Митчелл. — У нас на факультете сейчас полная неразбериха, и комитет по набору преподавателей только формируется, но так уж получилось, что я в него вхожу. Одиннадцать часов тебе подходит?
Вежливое «нет» вполне подошло бы в данной ситуации. «Извините, мать снова решила вмешаться в мою жизнь, но меня ждет прекрасное будущее на ниве частных расследований». Я все ждал, когда же скажу «нет». Сквозь стеклянную дверь я увидел, что Кэролайн снова появилась на экране, чтобы сообщить нам очередные новости.
Возможно, именно ее лицо заставило меня сдать позиции. Или целая неделя без сна, когда я следил за Джули Кирнс и пас четырехлетнего мальчишку. Перед глазами у меня продолжала стоять Джули Кирнс в синем «Кугуаре» 68-го года и люди в белых резиновых перчатках, вынимающие пинцетами осколки костей из ее волос. Когда я наконец ответил профессору Митчеллу, то не сказал «нет».
— Одиннадцать часов в субботу, почему бы и нет?
Из параллельного телефона, находящегося наверху, я услышал голос матери, она вздохнула и сказала:
— Я умерла и отправилась в рай.
Профессор Митчелл рассмеялся.
Глава 06
Во вторник утром меня ждала хорошая новость — секретарша Глэдис сумела договориться с Мило Чавесом, и тот согласился увидеться со мной во время ленча. На самом деле он встречался с кем-то другим, но Глэдис решила, что ничего страшного не произойдет, если я присоединюсь к ним на пару минут, поскольку понимала, что речь идет об убийстве.
Плохая новость состояла в том, что на ленч требуются деньги.
Я попытал счастья в банкомате на углу Бродвея и Элизабет, но тот заупрямился и заявил, что на моем счету недостаточно денег для минимальной суммы в двадцать долларов. Тогда я попробовал получить наличные по банковской кредитке. Думаю, ребята в офисе «Визы» где-то в Нью-Джерси долго и громко хохотали.
Тогда вступил в действие план В. Я позвонил своим старым приятелям из «Мэнни Форестер и друзья». К десяти тридцати я держал в руках три повестки, с доставкой которых не смогли справиться посыльные Мэнни. К одиннадцати часам я разыскал двух невидимок, вручил им повестки и даже сумел убраться восвояси без происшествий, если не считать нескольких грубых слов и ножа для разделки мяса, которым некоторое время махали перед моим носом. Не могу сказать, что выбрал бы такую работу в качестве постоянной, но пятьдесят долларов за повестку — совсем неплохой доход, если возникает острая необходимость в деньгах.
Третья повестка предназначалась постоянному клиенту — Уильяму Бернетту, известному под кличкой Сарж. Я вручаю ему приглашения в суд по крайней мере раз в месяц благодаря ревностным усилиям Мэнни Форестера доставить радость его жене и кредиторам. Сарж только улыбается в ответ, поджигает повестки, раскуривает от них сигару и перемещается из одного бара в другой. Наши с ним отношения уже дошли до такой стадии, что мы по очереди угощаем друг друга пивом, когда мне удается его разыскать. Он просто обожает рассказывать мне про свою службу в береговой охране в Корпус-Кристи.
Из-за историй Саржа и гостеприимства заведения под названием «Кантина ацтека» я на полчаса опоздал на ленч с Мило.
Когда я наконец добрался до «Тайкун Флэтс» на Норт-Сент-Мэри, столики во дворе забегаловки, в которой подавали гамбургеры, начали заполняться ребятишками из колледжа Тринити и бизнесменами. Небо было затянуто тучами, и воздух пропитала страшная влажность. Вонючий кухонный дым пробирался сквозь ветви мескитовых деревьев и обволакивал веревки с бельем, натянутые перед некрашеными домиками позади ресторана. По правде говоря, весь этот район пах, как прожаренный чизбургер с беконом.
Заметить Мило Чавеса не составляло никакого труда. За зеленым столиком, стоящим посреди двора, сидел человек-гора весом примерно сто пятьдесят килограммов, аккуратно упакованных в серые штаны в складку шириной, наверное, полтора метра каждая, и белую парадную рубашку, судя по всему, сшитую на заказ из оболочки аэростата, причем ее пришлось использовать практически целиком. В том, что касалось украшений, Мило предпочитал золото в огромных количествах, начиная от серьги в ухе и кончая пряжками на мокасинах от «Гуччи». Волосы он, видимо, недавно обрил, и теперь на голове у него торчала жидкая черная щетина, отчего лицо казалось просто огромным. В общем, эдакий латиноамериканский Будда, к тому же модник.
