Сара Парецки - Смертельный удар
Он нависал надо мной, маяча в дверном проеме, готовый говорить до бесконечности. Некогда он был механиком, а сейчас скучал на пенсии. Собака, приготовление пищи и беседы со мной составляли основные его развлечения. Я ретировалась так быстро, как только могла, но было, однако, около одиннадцати, то есть почти тот час, когда я должна была бы уже собраться. Одевалась я в спальне, одновременно стоя поглощая завтрак. Я знала, что если засяду за кофе с газетой, то найду тысячу оправданий, чтобы остаться дома. Оставив немытые тарелки на кухонном буфете, я обмотала шею шерстяным шарфом, взяла сумку и автомобильные чехлы, брошенные в холле предыдущим вечером, и направилась в машину. Мой путь лежал на юг.
Ветер взъерошил поверхность озера. Волны с грохотом бились о каменные плиты парапета, вытягивая свои языки на дорогу. Проявление природных сил, гневливых и презрительных, вызывало неуютные ощущения.
Всякие следы разрушений парализовали меня, а зрелищ мерзости и запустения все прибавлялось по мере того, как дорога, извиваясь, бежала на юг. На старом здании Загородного клуба Южного побережья, единственном в округе символе респектабельности и неувядающей славы, побелка облупилась, а ворота обвисли. Ребенком я нередко мечтала, что, когда стану взрослой, буду разъезжать верхом по частным владениям и проторенным тропкам. Воспоминания о подобных фантазиях ныне приводили меня в замешательство: собственность привилегированного класса не будоражила моего воображения — я стала совестливой и взрослой. Однако мне бы хотелось лучшей судьбы для Загородного клуба, чем медленное разрушение его владений, подпавших под власть промышленной зоны и ее многочисленных бездушных предпринимателей.
Да и сам Южный Чикаго выглядел отжившим свой век. Жизнь здесь остановилась, начиная где-то со времен Второй мировой войны. Проезжая по основным магистралям, я заметила, что большинство магазинов носят теперь испанские названия. И все же они выглядели почти так же, как и тогда, когда я была маленькой девочкой. Грязные бетонные стены все еще украшали безвкусные витрины, уставленные манекенами в белых нейлоновых платьях для конфирмации, синтетической обувью и различной пластмассовой утварью. Женщины в поношенных шерстяных пальто все еще кутались в хлопковые косынки, подставляя лбы упрямому ветру. На углах подле нескончаемых распивочных стояли с отсутствующим видом бедно одетые мужчины. Их всегда встречаешь во множестве, но массовая безработица удвоила их количество по сравнению с прошлым.
Я забыла, как попасть на Восточную сторону, и вынуждена была сделать петлю, свернув на Девяносто пятой улице, где разводной мост старой постройки пересекал реку Кэлумет. Если Южный Чикаго не изменился с 1945 года, то Восточная сторона так и не избавилась от едкого смрада выбрасываемых в воздух химикатов еще с тех пор, когда президентом был Вудро Вильсон. Пять мостов соединяли этот район с остальной территорией города. Люди упрямо живут здесь в отрыве от всего мира, пытаясь воссоздать облик поселений своих родителей — выходцев из Восточной Европы. Им не нравятся гости из-за реки, и каждый, кто, проживая к северу от Семьдесят первой улицы, захочет появиться в этом месте, может рассчитывать на такой же прием, как если бы он въехал сюда на советском танке.
Я вела машину между массивными бетонными стойками автомагистрали, соединявшей два штата. Мой путь лежал к Сто шестой улице. Родители Луизы жили южнее, на Эвинг-стрит. Я надеялась, что мать Луизы скорее всего дома, и мечтала, чтобы отца не оказалось на месте. Он вышел на пенсию несколько лет назад, оставив небольшой магазинчик гравюр, где был управляющим, но он являлся действительным членом клуба «Рыцарей Колумба», а также ложи «Ветеранов американской войны» и мог отправиться куда-нибудь на ленч со своими приятелями.
Улица была застроена хорошо сохранившимися коттеджами, расположенными на крайне опрятных участках. Никаких следов мусора, ни клочка бумаги — Арт Юршак любовно заботился об этой части своих владений. Уборка улиц и ремонтные работы проводились регулярно. Все тротуары до самой Южной стороны были подняты на три-четыре фута выше уровня земли, зато Южный Чикаго весь был в колдобинах, современная мостовая тоже оставляла желать лучшего. А вот на Восточной стороне невозможно заметить ни трещинки в тротуарах и вымостках перед домами. Едва я вышла из машины, как ощутила, что меня следует подвергнуть кардинальной чистке, перед тем как позволить мне навестить старых знакомых.
Дом Джиаков находился в середине квартала. Передние окна, задернутые занавесками, бледнели в сумрачном воздухе, а открытая веранда прямо сияла от чистоты. Я позвонила, стараясь собраться с духом для предстоящего разговора с родителями Луизы.
Марта Джиак появилась на пороге. Ее испещренное морщинами скуластое лицо приняло хмурое выражение, более подходившее для того, чтобы прогнать от дверей назойливого коммивояжера. Спустя секунду она узнала меня и несколько смягчилась. Она распахнула передо мной дверь в прихожую. Я заметила, что на ней передник, закрывающий отутюженное платье. Между прочим, я никогда не видела ее дома без передника.
— Ну, Виктория, прошло много лет с тех пор, как ты привозила маленькую Кэролайн к нам в гости, не так ли?
— Да, — согласилась я без особого восторга.
Луиза не позволяла Кэролайн одной навещать дедушку и бабушку. Если она или Габриела бывали заняты, они вручали мне две монеты по двадцать пять центов на автобус туда и обратно и напутствовали заботливыми инструкциями, требуя не отпускать от себя Кэролайн, пока не придет время возвращаться домой. Я никогда не понимала, почему миссис Джиак сама не могла прийти и забрать Кэролайн. Возможно, Луиза боялась, что ее мать попытается оставить девочку у себя, чтобы незамужняя, одинокая мамаша не смогла вырастить ее самостоятельно.
— Может, выпьешь чашку кофе, раз уж ты забралась в такую даль?
В ее фразе не было ничего нарочитого, она всегда держалась излишне прямо и естественно. Я согласилась, насколько могла обрадованно, и она открыла передо мной следующую — внутреннюю дверь. При этом она не дотронулась пальцами до стеклянной филенки, чтобы не оставалось пятен. Я проскользнула вслед за ней — сама скромность, памятуя о том, что следует снять обувь в тамбуре, выходившем на кухню.
Как я и надеялась, хозяйка оказалась одна. Перед плитой стояла гладильная доска, а на ней поперек лежала рубашка. Быстрыми бесшумными движениями миссис Джиак сложила рубашку, убрала ее в корзину для, белья и составила гладильную доску. Когда все лишнее было убрано в крошечный чулан за холодильником, она поставила кипятить воду.
— Я говорила с Луизой сегодня утром. Она сказала, что ты была у них вчера.
— Да, — подтвердила я. — Тяжело видеть кого-либо, кто лежит вот так без движения, больной…
Миссис Джиак засыпала кофе в кофейник.
— Большинство людей слишком страдают по пустяковым причинам.
— А многие выносливы, как Аттила — предводитель гуннов, и не знают даже, что такое прыщик. Над этим стоит задуматься, не так ли?
Она взяла с полки две чашки и осторожно поставила их на стол.
— Я слышала, что ты теперь детектив. Вроде не совсем подходящая работа для женщины? Как и у Кэролайн, которая работает на благо развития общества или во имя чего-то там еще, как бы она это ни называла. Я не понимаю, почему вы обе, девушки, не сумели выйти замуж, остепениться и воспитывать детей.
— Полагаю, что мы поджидаем таких мужчин, как мистер Джиак, чтобы вместе идти по жизни, — ответила я.
Она строго взглянула на меня:
— С вами, девушками, одно беспокойство. Вы думаете, что жизнь — сплошная романтика, вроде той, что показывают в кино. Хороший надежный мужчина, который способен регулярно приносить зарплату по пятницам, куда лучше всех фантастических банкетов и цветов.
— Луиза тоже страдала этим недостатком? — спокойно поинтересовалась я.
Она поджала губы так, что они вытянулись в тонкую линию, и повернулась к плите.
— У Луизы были другие проблемы, — сухо ответила она.
— Какие?
Потянувшись через плиту, она осторожно сняла с полки сахарницу с крышечкой и поставила ее на середину стола рядом с маленьким кувшином сливок. Все это время она молчала, пока не закончила разливать кофе.
— Проблемы Луизы теперь в далеком прошлом. И они никогда вас не касались.
— А как насчет Кэролайн? Может, они касаются ее хоть в какой-то степени?
Я потягивала густой кофе маленькими глотками. Мать Луизы все еще продолжала варить этот напиток старым европейским способом.
— Они не имеют с ней ничего общего. Лучше было бы, если бы она научилась не совать нос в чужое грязное белье.
— Прошлое Луизы многое значит для Кэролайн. Луиза умирает, и Кэролайн чувствует себя очень одинокой. Ей бы хотелось знать, кто был ее отец.
