Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Дашкова Полина Викторовна
Оттого что доктор Штерн был немцем и попадал в категорию особого риска, никакого нового, особого страха он не чувствовал, а к старому привык, перешел болевой барьер и только думал: «Хорошо, если сразу расстреляют».
Когда возникали подобные мысли, зеркальный уродец был тут как тут:
«В этом сказочном королевстве все воруют, каждый гражданин тащит с места работы по мере сил: кто гайки-шурупы, кто канцелярские скрепки, кто краны водопроводные. Ты, герр доктор, давай, не отставай, перенимай передовой опыт! Притырь с родного предприятия необходимую тебе дозу».
Чем настойчивее твердил глумливый шепоток о яде, тем яснее понимал Карл Рихардович: если поддаться искушению, протянуть руку, взять – ну хотя бы про запас, на крайний случай, – уродец уже не отстанет никогда, прилипнет намертво, будет вечно рядом, на этом свете и на том.
Доктор вышел из калитки в четверть девятого. Провожавший его Кузьма заметил:
– Ой, гляди, Каридыч, пуговица тута у тебя оторвалась, едрена вошь. Айда на кухню, нитку с иголкой дам.
– Спасибо, дома пришью.
– Спешишь, что ли, куда?
– Счастливо, Кузьма.
В узком проходе образовалась глубокая лужа, Карл Рихардович осторожно засеменил по краю вдоль забора, стараясь не промочить ботинки и не выронить в лужу зажатый под мышкой свежий номер журнала «Крокодил».
– Чой-то шляпа у тебя новая, – крикнул вслед Кузьма. – А пуговицу-то где посеял? Может, поискать у вешалки?
Доктор свернул журнал в трубку, сунул в широкий карман плаща, перепрыгнул оставшуюся часть лужи и не оглядываясь зашагал через проходной двор.
Ровно в девять он был на Никитском бульваре. Еще издали заметил фигуру в черном плаще, в черной шляпе. Ранние сумерки делали цвета ярче, отчетливее, белый шарф светился на черном фоне, под полями шляпы поблескивали стекла очков.
Итальянский священник не сидел на скамейке, он быстро шел навстречу, и, когда их разделяло всего несколько метров, доктор подумал: «Какой молодой… а по голосу казалось, старик».
Расстояние между ними стремительно сокращалось. Священник приподнял шляпу, улыбнулся во весь рот, сверкнул ровный ряд белых зубов. Слова пароля вылетели из головы, вместо них завертелись немецкие фразы: «Вы хотите избавиться от боли… это самый неподходящий способ. Вы просто заберете ее с собой, и она будет мучить вас вечно».
Карл Рихардович горячо покраснел, достал из кармана оторванную пуговицу и молча протянул на ладони.
– Здравствуйте, доктор Штерн. Вы все перепутали. Это я должен вам дать пуговицу, – произнес по-русски Джованни Касолли. – Рад вас видеть, хотя вовсе не ожидал, что это будете вы.
– Я тоже не ожидал… Но как вам удалось?
– Я бываю в Москве довольно часто. На этот раз выпала оказия, вот решил освободить падре от шпионских приключений, тем более старик приболел. Можете передать Андре, что Софи с ребенком уже в Британии, живы, здоровы.
– Он боялся, что вы не сумеете ее уговорить.
– А мне и не пришлось. Они слишком спешили. Она была слабенькая после родов, и ребенок крошечный. По сути, они своей наглостью и грубостью сами убедили ее не возвращаться. Она так сильно испугалась за сына, что у нее не осталось выбора. Ну а вас каким ветром занесло туда, где сейчас Андре? Служите в тюремной больнице?
– Не совсем…
Доктор рассказал, где служит. Джованни молча слушал, только один раз произнес: «Гестапо…», потом спросил:
– Анре до сих пор лежит в вашем лазарете?
– Нет. Его убили. Он не сдал Бруно.
Они уже давно прошли бульвар, подходили к Патриаршим прудам. Джованни остановился, достал папиросу, искоса взглянул на доктора.
– Андре больше нет, передавать хорошую новость некому, но вы все-таки решились встретиться с падре. Зачем?
– Единственная возможность помочь другому человеку. Молодая женщина, немка, живет в Берлине, работает на советскую разведку. Агент, которого послали для связи с ней, провалился…
Доктор говорил долго, сбивчиво, повторил заученный наизусть текст условного объявления в воскресном приложении «Берлинер Тагеблатт».
– Если оно там появилось, жирным курсивом, в волнистой рамке, значит, связной сдал всю информацию гестапо. Нельзя допустить, чтобы она пришла в кафе «Флориан» в Шарлоттенбурге. Имени ее он не знает, но ему известно, что это молодая женщина, светлые волосы, голубые глаза, очень красивая. Кстати, у меня есть ее фотография, но только дома, на Мещанской. Если бы я мог представить, что придете вы… но я думал, священнику фотография ни к чему, он в Берлин не поедет…
– Фотография? – Джованни замедлил шаг, повернулся к доктору, снял очки.
– Ну, это долго объяснять… В клинике под Цюрихом, когда семья Бруно пришла навестить меня, Барбара оставила журнал «Серебряное зеркало», на обложке Габриэль Дильс. Я сохранил журнал, хоть какая-то память о прежней жизни. Моя жена иногда читала… А потом оказалось, мы выяснили… – Карл Рихардович смутился, замолчал на полуслове.
– Не надо, не продолжайте, – Джованни улыбнулся. – Вам вовсе не следует выкладывать мне все подробности.
– Спасибо, – доктор облегченно вздохнул. – Знаете, умалчивать что-то, оказывается, даже труднее, чем врать, я врать привык там, в лаборатории, но совсем другое дело, когда говоришь с живым человеком, а не с куклами… Нет, все-таки обидно, что я не прихватил журнал.
– Не огорчайтесь, я обойдусь без фотографии.
– Главное, чтобы вы успели. Это счастье, что она сейчас в Париже, точно неизвестно, когда вернется, но вероятно, в начале следующей недели…
– Да, я понял, я постараюсь.
– Джованни, у меня такое чувство… может, я ошибаюсь, но я уверен, единственный реальный способ бороться со всем этим безумием, здесь, в России, и там, в рейхе, это просто спасать людей, пользоваться всякой возможностью…
Джованни остановился и тронул его руку.
– Карл, мало времени, мне надо вернуться в посольство к одиннадцати. Пожалуйста, выслушайте меня внимательно. Я не спрашиваю, кто вас прислал и откуда вы все это знаете. Догадываюсь, что к Иностранному отделу НКВД вы должны иметь какое-то отношение…
– Только косвенное. Там все разваливается. Имя и должность человека, который заинтересован в том, чтобы фрейлейн Дильс не попала в гестапо, я назвать не могу, простите, – быстро проговорил доктор.
– Нет-нет, ни в коем случае…
– Он в НКВД не служит, я гарантирую его порядочность.
– Порядочность… – Джованни усмехнулся. – Тут, как в рейхе, чем выше порядочность, тем меньше возможностей.
– Кое-какие возможности у него есть, поверьте.
– Да, пожалуй… судя по информации, которой он владеет… Вот что, Карл, передайте вашему порядочному человеку с возможностями, что сигналом к скорому началу войны станет отставка фон Нейрата и назначение Риббентропа на должность министра иностранных дел. Это может произойти уже в этом году или в начале следующего. Любые мирные соглашения, которые будет навязывать правительствам разных стран министр Риббентроп, любые обещания, подписи под документами – целенаправленная ложь. Цель – реализация радикальной программы жизненного пространства, то есть война. Просто передайте, и все. У вас дома есть телефон?
– Да, – доктор назвал номер, – хотите записать?
– Не нужно. Запомню. Пароль для вас по телефону: «Привет от Ивана», ответ: «Вы не забыли поздравить его с днем рождения?». Падре больше не звоните. Если понадобится что-то срочно передать, он часто гуляет вечерами там, где мы с вами встретились. Вот, посмотрите, – Джованни достал из кармана маленькую фотографию.
Доктор несколько секунд разглядывал худое лицо, большой выпуклый лоб, впалые щеки, резкие линии морщин, лохматые черные брови, глаза, увеличенные стеклами очков.
– Глаза серые, волосы седые, – пояснил Джованни, – рост примерно мой, сильно сутулится, слегка хромает. Я опишу ему вас подробно, если вдруг вместо вас явится кто-то другой, пусть держит в руках «Крокодил», именно этот номер. Пароль – та же пуговица. По-русски падре почти не говорит, кроме итальянского, знает немецкий и французский. Все, мне пора, – Джованни быстро обнял доктора и не оборачиваясь зашагал прочь, в сторону Никитской.
