Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Дашкова Полина Викторовна

– Вроде работает, но соединили неправильно и монетка пропала.

– А я хотел у вас разжиться монеткой.

– Была последняя, извините, – ответил доктор и быстро зашагал прочь.

Прежде чем нырнуть в метро, оглянулся, увидел, что пожилой в телогрейке остановил прохожего, просит монету, а в будку уже зашел кто-то другой.

На метро он доехал до Комсомольской площади, там сел на трамвай и через сорок минут был на Мещанской, в пряничном домике.

Калитку долго не открывали, пришлось звонить минут пять. Наконец впустили, но не Кузьма, а один из санитаров. Двор был ярко освещен прожекторами. Лучи били в глаза. На площадке под навесом стоял большой грузовик с надписью «Мясо». Рядом несколько фигур. Доктор узнал Кузьму, Блохина, Филимонова и еще двух персонажей, братьев Щеголевых. Эти Щеголевы, помощники Блохина, Иван и Василий, в последнее время часто появлялись в пряничном домике. Доктор никогда не видел их трезвыми.

Дверцы кузова были распахнуты. Оттуда высунулась голова Майрановского.

– Порядок, Василий Михайлович, – крикнул он радостно, как болельщик на стадионе, когда любимая команда забивает гол, и, крякнув, неловко спрыгнул на землю.

– Каждого проверил? – недоверчиво спросил Блохин.

– Обижаете, товарищ комендант.

– Ну смотри, Григорий, а то в прошлой партии двоих пришлось на месте достреливать.

К весне спецгруппа Блохина увеличилась. Работы стало невпроворот. В гараже в Варсонофьевском переулке у Лубянки ежесуточно приводилось в исполнение до двухсот приговоров, в Лефортово еще больше. Василий Михайлович ездил в командировки в разные города Советского Союза, обучал товарищей на местах тонкостям своего ремесла.

Перед расстрелом многие приговоренные кричали: «Да здравствует Сталин! Слава великому Сталину!». Опытные сотрудники привыкли, не обращали внимания на выкрики. А у новичков падал моральный дух. Василий Михайлович доложил руководству. Ответом стала директива по всем тюрьмам СССР проводить воспитательную работу среди приговоренных к расстрелу, чтобы в столь неподходящий момент не марали имя вождя.

Воспитательную работу проводили, но результатов она не давала. Приговоренные кричали, дух новичков падал.

Майрановскому пришла оригинальная идея: приговоренных загонять в спецтранспорт якобы для перевозки в другую тюрьму. Грузовик с виду обычный, но выхлопная труба выведена внутрь кузова. Все щели законопачены, дверцы запираются герметично. Загоняют живых, привозят готовеньких, прямо к местам захоронения.

Все это Карл Рихардович узнал неделю назад от Ивана Щеголева. Старший, Василий, молчал или матерился, а младшему, Ивану, спиртное развязывало язык лучше всякой «таблетки правды». Из обитателей пряничного домика доктор Штерн был самым удобным собеседником. Он не донимал советами, как Майрановский, не осуждал за пьянство при исполнении, как Филимонов, не обливал презрением за «бабий треп», как Кузьма. Он просто слушал, иногда кивал, говорил: да-да, понимаю.

Иван рассказывал, что в подсобке для спецгруппы всегда стоит ведро водки. Они зачерпывают ковшиком и пьют. Работа нервная. Еще им выдают одеколон, для гигиены. Исполнители работают в перчатках и фартуках, больших, прорезиненных, как у мясников. Люди перед расстрелом могут обмочиться, в штаны наложить, у некоторых бывает рвота. И кровь, очень много крови. Утром в расстрельном помещении уборщицы поливают бетонный пол из шлангов. Ночью опять все сначала.

Грузовик-душегубка стоял под навесом. Доктор хотел пройти сразу в дом, но его заметили.

– О! Каридыч вернулся! – Кузьма шутливо козырнул.

– Добрый вечер, Карл Рихардович, – вежливо поздоровался Блохин. – Как там дела у подследственного?

– Пока спит.

Кричать было неловко, пришлось подойти к ним ближе. Луч прожектора освещал кузов и все, что внутри. Из открытых дверей пахло сероводородом и хлором. Изобретательный Майрановский усовершенствовал состав выхлопных газов.

– Спит – это хорошо, авось проспится, заговорит, – сказал Блохин.

– А чё смурной такой, Каридыч? – Кузьма подозрительно прищурился.

Доктор понял, что при ярком свете прожектора на лице его стало заметно выражение ужаса и тоски. Это было грубым нарушением профессиональной этики. Как говорил Кузьма, «западло рожу-то кривить». Карл Рихардович давно научился прятать эмоции, но вид грузовика и этот запах…

– Да вот, съездил на Зубовский, там хороший магазин ювелирный, хотел купить подарок, дочка соседей замуж выходит. Только зря мотался, магазин закрыт, – доктор зевнул и досадливо махнул рукой.

– Чего ж так поздно по магазинам? Десять вечера, все уж давно закрыто, – заметил Майрановский.

– Заработался, о времени забыл. Сейчас темнеет поздно, весна. Ладно, пойду, проведаю подследственного.

Доктор быстро направился к дому. Услышал, как захлопнулись дверцы кузова и Блохин приказал шоферу:

– Все, поехал.

В лазарете было темно. Он не стал зажигать верхний свет, включил настольную лампу. Через открытую форточку донесся рев мотора и голоса были слышны отчетливо. Кузьма уговаривал отпраздновать рацпредложение Григорь Мосеича.

«Рационализатор Майрановский и передовик Блохин. Вот кто действительно незаменим, – подумал доктор. – Вот без кого встанет самое главное государственное производство» [15].

Доктор прикрыл форточку, сел на табуретку у койки. Дмитрий шевельнулся, покалеченными пальцами тронул его руку.

Карл Рихардович шепотом во всех подробностях пересказал телефонный разговор с итальянцем и без запинки назвал код.

– Двадцать седьмое число… с половины девятого до десяти вечера, – пробормотал Дмитрий. – Слишком долго ждать. Вы, конечно, не решитесь и ждать нечего.

– Послушайте, мне надоели ваши загадки, – нахмурился доктор. – Итальянец назначил встречу, чтобы сообщить о результате?

– Да, в том случае, если меня к этому времени еще не возьмут. Я ведь думал, сначала уволят из органов, исключат из партии, успею не только позвонить, но и встретиться.

– Почему нельзя опять позвонить?

– Второй раз по тому же номеру слишком рискованно.

– А место встречи есть в коде?

– Место оговорили заранее. Никитский бульвар, одна из первых скамеек со стороны Арбата. Это недалеко от итальянского посольства, священник часто гуляет по бульвару перед сном.

– Он будет одет как священник?

– Нет. Черный плащ, черная шляпа, в руках зонт, тоже черный, на шее белый шарф, на носу круглые очки в тонкой серебряной оправе.

– Вы никогда прежде не встречались?

– Никогда. Если бы он знал меня в лицо, ваше с ним свидание не могло бы состояться, ведь он ждал бы именно меня и ни с кем другим не вступил бы в контакт. Я должен быть в коричневом шерстяном пальто, темно-зеленой шляпе, кашне в коричнево-зеленую клетку.

– Вы щеголь, – тихо заметил доктор.

– Был… В таком виде я приехал в Москву. Где вы все это возьмете, неизвестно… Верхняя пуговица пальто оторвана, торчат нитки. В руках свежий номер журнала «Крокодил». Нужно подойти, сказать по-немецки: «Простите, вы не находили большую пуговицу? Я, кажется, обронил ее здесь». Он спросит: «А это не она?» и достанет из кармана пуговицу, неважно, какого цвета.

– У меня коричневый плащ! – радостно сообщил доктор. – Шляпа тоже коричневая, но у соседки я, кажется, видел зеленую шляпку, могу одолжить…

– Не стоит. Все это глупые фантазии. Риск для вас огромный, а толку никакого.

– Все-таки что лучше – мужская шляпа, но коричневая, или зеленая, но женская?

– Перестаньте. Ничего не нужно. Позвонили, и на том спасибо. Он, конечно, сделает все как обещал, но поверит ли она?

– Священнику?

– Нет, я о другом человеке… Помните, на теплоходе, в последнюю ночь, вы исчезли из каюты. Я выскочил в халате и сразу увидел вас, а рядом его.

– Джованни Касолли, итальянец, журналист, приятель Бруно, – доктор улыбнулся. – Я часто вспоминаю его.

Дмитрий долго молчал. Доктор хотел отойти, чтобы поставить чайник, заварить ромашку и шиповник, но услышал: